Джайлз надеялся возглавить в выпускном классе первую крикетную команду, а Гарри рассчитывал добиться главной роли в школьной пьесе. Услышав это, доктор Пейджет только поднял брови, хотя «Ромео и Джульетта» в этом году входила в оксфордский список обязательного чтения.
— Только постарайтесь больше ни на что не подряжаться, — твердо порекомендовал он.
Гарри неохотно отказался от хора, чем освободил для учебы еще два вечера в неделю. Однако оставалось занятие, от которого не мог увильнуть ни один ученик: каждый вторник и четверг в четыре часа все мальчики должны были стоять навытяжку на учебном плацу, полностью снаряженные и готовые к смотру, как члены корпуса военной подготовки.
— Не позволим гитлерюгенду воображать, будто мы не готовы их встретить, если Германия сдуру во второй раз объявит нам войну, — громыхал полковой старшина.
Всякий раз, когда отставной полковой старшина Робертс произносил эти слова, дрожь прокатывалась по рядам школьников, понимавших, что с каждым днем им все вероятнее светит не учеба в университете, а служба младшим офицером на передовой где-нибудь за границей.
Гарри принял слова полкового старшины близко к сердцу, и вскоре его повысили до кадета. Джайлз отнесся к ним менее серьезно, зная, что, если его призовут, он, как и отец, легко выйдет из положения и напомнит о своем дальтонизме, дабы избежать встречи с врагом лицом к лицу.
Дикинс вообще не проявил большого интереса к происходящему.
— Зачем знать, как разбирается пулемет «Брен», если служишь в разведке, — заявил он с уверенностью, не допускавшей дальнейших споров.
Долгие летние вечера пошли на убыль, и началась подготовка к каникулам, после которых им предстояло отучиться в школе последний год и снова встретиться с экзаменаторами. В течение недели по окончании триместра все трое разъехались отдыхать: Джайлз присоединился к семье на тосканской вилле, Гарри отправился в Рим вместе со школьным обществом ценителей искусства, а Дикинс похоронил себя в Центральной библиотеке Бристоля, избегая встреч с кем бы то ни было — и это несмотря на то, что ему уже предложили место в Оксфорде.
С годами Джайлз смирился с тем, что, если ему хочется повидаться с Гарри на каникулах, необходимо позаботиться о том, чтобы о его замыслах не проведал отец, иначе им грозил крах, как самым хитроумным планам мышей и людей [45]. Но ему частенько приходилось обращаться за помощью к Эмме, и сестра неизменно получала свой фунт мяса, прежде чем согласиться на пособничество.
— Начнешь за ужином, а я подхвачу, — пообещал Джайлз, обрисовав свой последний замысел.
— Как натурально, — с насмешкой заметила Эмма.
После супа она невинно осведомилась у матери, не сможет ли та на следующий день съездить с ней на виллу Боргезе, благо учительница изобразительного искусства рекомендовала всенепременно ее посетить. Девушка прекрасно знала, что у мамы уже есть другие планы.
— Прости, милая, — откликнулась та, — но мы с твоим отцом собираемся на обед к Хендерсонам в Ареццо. Но ты можешь составить нам компанию.
— Джайлзу ничто не мешает отвезти тебя в Рим, — встрял отец с другого конца стола.
— А это обязательно? — осведомился Джайлз, который только что собирался предложить то же самое.
— Да, обязательно, — твердо заявил отец.
— Но какой в этом смысл, пап? Когда мы туда доберемся, нам сразу придется разворачиваться и ехать обратно. Едва ли дело того стоит.
— Стоит, если вы переночуете в отеле «Плаза». С утра я первым делом им позвоню и забронирую пару номеров.
— Ты уверен, что они для этого достаточно взрослые? — с некоторой тревогой спросила миссис Баррингтон.
— Через несколько недель Джайлзу исполнится восемнадцать. Пора бы ему вырасти и научиться брать на себя ответственность.
Джайлз склонил голову, как будто смиренно уступая.
Назавтра такси доставило их с Эммой на местный вокзал как раз к раннему утреннему поезду до Рима.
— Хорошенько присматривай за сестрой, — напутствовал Джайлза отец перед тем, как они выехали с виллы.
— Обязательно, — пообещал тот, и машина тронулась.
Несколько мужчин встали, уступая Эмме место, когда она вошла в вагон, а Джайлзу пришлось простоять всю дорогу. По прибытии в Рим они на такси добрались до виа дель Корсо, а зарегистрировавшись в отеле, отправились дальше, на виллу Боргезе. Джайлза потрясло, сколько юношей немногим старше его носит форму, а почти на всех колоннах и фонарных столбах, мимо которых они проезжали, красовались портреты Муссолини.
Высадившись из такси, они двинулись через парк, встречая по пути все новых и новых людей в форме и новые изображения дуче, пока наконец не добрались до пышного дворца.
Гарри писал Джайлзу, что их экскурсия начинается в десять. Он сверился с часами — несколько минут двенадцатого; если повезет, они вот-вот закончат. Он купил два билета, отдал один Эмме, взбежал по лестнице на галерею и отправился на поиски школьной группы. Эмма тем временем неспешно восхищалась статуями Бернини, занимавшими первые четыре зала, — ей-то спешить было некуда. Джайлз переходил из галереи в галерею, пока не высмотрел компанию юношей в бордовых пиджаках и черных фланелевых брюках, столпившихся вокруг небольшого портрета пожилого человека в кремовой шелковой сутане и с белой митрой на голове.
— Вот они где, — буркнул он, но Эммы нигде не было видно.
Не задумываясь о том, куда делась сестра, он направился к внимательно слушавшим юношам. Но стоило ему увидеть ее, как он напрочь забыл, зачем приехал в Рим.
— Караваджо поручили написать этот портрет папы римского Павла Пятого в одна тысяча шестьсот пятом году, — рассказывала она с легким акцентом. — Как видите, он остался незаконченным, поскольку художнику пришлось бежать из Рима.
— Почему, мисс? — спросил мальчик помладше из первого ряда, явно намеренный когда-нибудь в будущем занять место Дикинса.
— Потому что он ввязался в пьяную драку и убил человека.
— Его арестовали?
— Нет, — ответила экскурсовод, — Караваджо всегда успевал перебраться в новый город до того, как силы правопорядка успевали его нагнать, а его святейшество в конце концов даровал ему помилование.
— Почему? — не унимался мальчик.
— Потому что хотел, чтобы Караваджо выполнил для него еще несколько заказов. Некоторые входят в число семнадцати работ, поныне выставленных в Риме.
Тем временем Гарри заметил Джайлза, восторженно уставившегося на картину. Он отделился от группы и подошел к другу.
— И давно ты уже тут стоишь? — спросил он.
— Достаточно, чтобы влюбиться, — отозвался Джайлз, по-прежнему не отрывая взгляда от экскурсовода.
Гарри рассмеялся, сообразив, что Джайлз уставился вовсе не на портрет, а на элегантную, уверенную в себе молодую женщину, рассказывавшую мальчикам о картинах.
— По-моему, она не вполне подходит тебе по возрасту, — заметил Гарри. — Подозреваю, что даже ты не сможешь себе позволить ее внимание.
— Я готов рискнуть, — заявил Джайлз.
Экскурсовод повела группу в следующий зал. Джайлз послушно двинулся следом и расположился так, чтобы хорошо видеть ее, пока остальные мальчики рассматривали статую Полины Боргезе работы Кановы — как выразилась она, «вероятно, величайшего скульптора всех времен». Джайлз не собирался с ней спорить.
— Что ж, на этом наша экскурсия заканчивается, — объявила женщина. — Но если у вас остались вопросы, я пробуду здесь еще несколько минут, не стесняйтесь.
Джайлз стесняться не стал.
Гарри с изумлением наблюдал, как его приятель решительно подошел к молодой итальянке и заговорил с ней так, будто они были старыми друзьями. Даже маленький мальчик из первого ряда не решился его перебить. Несколько минут спустя Джайлз вернулся к Гарри, причем на лице его сияла широченная улыбка.
— Она согласилась со мной поужинать.
— Я тебе не верю, — заявил Гарри.
— Но возникло некоторое затруднение, — добавил Джайлз, не обращая внимания на друга, который смотрел на него, словно Фома неверующий.
— Небось не одно…
— …которое можно преодолеть с твоей помощью.
— Тебе нужно, чтобы вас сопровождала дуэнья, — предположил Гарри, — на тот случай, если ситуация выйдет из-под контроля.
— Да нет же, тупица. Я хочу, чтобы ты присмотрел за моей сестрой, пока Катерина знакомит меня с римской ночной жизнью.
— И не надейся, — заявил Гарри. — Я приехал в Рим не для того, чтобы работать за тебя нянькой.
— Но ты же мой лучший друг, — взмолился Джайлз. — Если ты не поможешь, к кому мне еще обратиться?
— Почему бы тебе не попытать удачи с Полиной Боргезе? Сомневаюсь, что у нее есть какие-нибудь планы на сегодня.
— Почему бы тебе не попытать удачи с Полиной Боргезе? Сомневаюсь, что у нее есть какие-нибудь планы на сегодня.
— Тебе всего-то и нужно поужинать с ней и проследить, чтобы к десяти легла спать.
— Прости, что упоминаю об этом, Джайлз, но мне казалось, что ты приехал в Рим поужинать со мной?
— Я дам тебе тысячу лир, если ты избавишь меня от ее общества. А с утра позавтракаем у меня в отеле.
— Меня не так просто подкупить.
— И, — добавил Джайлз, разыгрывая свой главный козырь, — еще я отдам тебе мою запись Карузо, поющего в «Богеме».
Гарри обернулся и обнаружил стоявшую рядом девушку.
— Кстати, — заметил Джайлз, — это моя сестра Эмма.
— Привет, — бросил ей Гарри и, повернувшись к Джайлзу, изрек: — По рукам.
На следующее утро Гарри присоединился к Джайлзу за завтраком в отеле «Палас», и друг приветствовал его с той же самонадеянной улыбкой, какой щеголял всякий раз, когда набирал сотню перебежек.
— Ну, как прошло с Катериной? — спросил Гарри, не желая услышать ответ.
— Превзошло мои самые смелые мечты.
Гарри уже собирался расспросить его подробнее, когда рядом объявился официант.
— Cappuccino, per favore [46], — заказал Гарри, а затем все же спросил: — И как далеко она позволила тебе зайти?
— До самого конца, — заявил Джайлз.
Гарри разинул рот, но оттуда не вылетело ни звука.
— А ты…
— Что я?
— А ты… — попытался Гарри снова.
— Да?
— Видел ее раздетой?
— Да, конечно.
— Все тело?
— Естественно, — подтвердил Джайлз, когда перед Гарри поставили чашку кофе.
— Не только верхнюю половину, но и нижнюю?
— Все целиком, — сообщил Джайлз. — Кроме шуток.
— Ты трогал ее грудь?
— Вообще-то, я лизал ее соски, — заявил тот, отхлебнув кофе.
— Ты… что делал?
— Что слышал, — отрезал Джайлз.
— Но ты, в смысле, ну…
— Да.
— Сколько раз?
— Я сбился со счета, — заявил Джайлз. — Она была ненасытна. Семь, а то и восемь. Она просто не давала мне заснуть. Я бы до сих пор оставался там, если бы ей сегодня не нужно было к десяти утра в Музей Ватикана читать лекцию очередной кучке сопляков.
— Но вдруг она забеременеет? — спросил Гарри.
— Не будь таким наивным, Гарри. Не забывай, что она итальянка. — После очередного глотка кофе Джайлз спросил: — А как себя вела моя сестрица?
— Ужин был превосходным, и ты должен мне Карузо.
— Настолько плохо? Что ж, не может же нам везти одинаково.
Никто из них не заметил Эмму, пока та не встала рядом с мальчиками. Гарри тут же вскочил и уступил ей место.
— Простите, что покидаю вас, — молвил он, — но к десяти мне нужно быть в Музее Ватикана.
— Передай Катерине горячий привет! — крикнул Джайлз ему вслед, когда Гарри чуть не выбежал из ресторана.
— Ну и как прошел вечер? — спросил он сестру, выждав, пока друг не скрылся из виду.
— Могло быть и хуже, — отмахнулась она, беря круассан. — А он теперь всегда так серьезен?
— Видела бы ты Дикинса.
Эмма рассмеялась:
— Что ж, по крайней мере, ужин был хорош. И не забудь, теперь твой граммофон принадлежит мне.
37
Позднее Джайлз описывал этот вечер как самый незабываемый в его жизни.
Ежегодная постановка — одно из важнейших событий в календаре Бристольской классической школы, и не в малой степени потому, что город гордится этой славной театральной традицией. И тысяча девятьсот тридцать седьмой год обещал запомниться надолго.
Школа, как и многие другие в стране, ставила одну из пьес Шекспира, входивших в этом году в список обязательного чтения. Выбор стоял между «Ромео и Джульеттой» и «Сном в летнюю ночь». Доктор Пейджет предпочел трагедию комедии, и не в последнюю очередь потому, что у него был Ромео, но не было Основы.
Впервые за всю историю БКШ пробоваться на женские роли пригласили юных леди из школы «Ред мейдс» с другого конца города, но не раньше чем все было многократно оговорено с их директрисой мисс Уэбб, настоявшей на ряде основополагающих правил, которые произвели бы впечатление и на мать игуменью.
Было решено, что пьесу будут представлять в течение трех вечеров подряд в последнюю неделю триместра. Как и обычно, субботние билеты разошлись первыми, потому что бывшие ученики и родители актеров желали присутствовать на заключительном спектакле.
Джайлз переминался с ноги на ногу в фойе, ежеминутно поглядывая на часы, и с нетерпением ждал, когда же появятся его родители и младшая сестра. Он надеялся, что Гарри в очередной раз блеснет на сцене и отец наконец-то передумает и начнет относиться к нему лучше.
Критик из «Бристоль ивнинг уорлд» оценил игру Гарри как «зрелую не по годам», но высочайшую похвалу приберег для Джульетты, сообщив, что не видел более трогательной сцены смерти даже в Стратфорде.
Джайлз пожал руку мистеру Фробишеру, вошедшему в фойе. Его бывший классный наставник представил своего гостя, мистера Холкомба, и они отправились занимать места.
По зрительному залу пролетел шепоток, когда в центральном проходе появился капитан Таррант и сел в первом ряду. Его недавнее назначение попечителем школы встретило всеобщее одобрение. Повернувшись, чтобы заговорить с председателем попечительского совета, он заметил в нескольких рядах позади Мэйзи Клифтон, сердечно ей улыбнулся, но так и не признал человека, сидевшего рядом с ней. Еще раз он удивился, когда принялся изучать состав исполнителей.
Директор и миссис Бартон вошли в зрительный зал одними из последних. Они заняли свои места в первом ряду по соседству с сэром Уолтером Баррингтоном и капитаном Таррантом.
С каждой минутой Джайлз волновался все сильнее. Его уже посещали сомнения, успеют ли его родители до поднятия занавеса.
— Прости, пожалуйста, Джайлз, — обратилась к нему мать, когда они наконец-то явились. — Это я виновата, совершенно потеряла счет времени, — добавила она, и они с Грэйс поспешили в зал.
Отец последовал за ними, приотстав на ярд, и приподнял брови, увидев сына. Джайлз не дал ему программку, поскольку не хотел испортить сюрприз, хотя и поделился новостями с матерью, которая тоже надеялась, что муж наконец-то начнет относиться к Гарри как к другу семьи, а не как постороннему.
Занавес поднялся спустя считаные мгновения после того, как Баррингтоны заняли свои места, и тишина предвкушения разлилась по битком набитому залу.
При первом же выходе на сцену Гарри Джайлз покосился на отца. Острой реакции не последовало, и он впервые за вечер начал расслабляться. Но это счастливое положение дел сохранялось лишь до сцены в бальном зале, когда Ромео — вместе с Хьюго — впервые увидел Джульетту.
Людей, которым достались места рядом с Баррингтонами, вскоре начал раздражать беспокойный тип, отравлявший им все удовольствие от пьесы громким шепотом и требованиями показать ему программку. Их досада заметно усилилась после возгласа Ромео: «Дочь Капулетти!» — поскольку в тот же миг Хьюго Баррингтон вскочил и стал выбираться из зала прямо по ногам зрителей. Затем он протопотал по центральному проходу, распахнул двери и скрылся в темноте. Ромео потребовалось некоторое время, чтобы полностью восстановить самообладание.
Сэр Уолтер пытался делать вид, будто не замечает происходящего сзади, а капитан Таррант, хоть и нахмурился, так и не отвел взгляда от сцены. Если бы он обернулся, то увидел бы, что миссис Клифтон не обратила внимания на непредусмотренный сценарием уход Баррингтона, поскольку сосредоточенно ловила каждое слово, произнесенное парой юных влюбленных.
В антракте Джайлз отправился на поиски отца, но так его и не нашел. Он проверил парковку, но не обнаружил и следа «бугатти». Вернувшись в фойе, он увидел деда, склонившегося к уху матери и что-то шептавшего.
— Хьюго что, окончательно сошел с ума? — спросил сэр Уолтер.
— Нет, он вполне в здравом рассудке, — отрезала Элизабет, даже не пытаясь скрыть гнев.
— Тогда, ради всего святого, что он творит?
— Понятия не имею.
— Может ли это иметь какое-то отношение к юному Клифтону?
Она бы ответила, не подойди к ним Джек Таррант.
— Ваша дочь обладает выдающимся талантом, Элизабет, — заметил он, поцеловав ей руку. — Вдобавок ей повезло унаследовать вашу красоту.
— А вы старый льстец, Джек, — ответила она и добавила: — Не думаю, что вы знакомы с моим сыном, Джайлзом.
— Добрый вечер, сэр, — поздоровался тот. — Для меня большая честь встретиться с вами. Позвольте поздравить вас с недавним назначением.
— Благодарю вас, юноша, — кивнул Таррант. — И какого же вы мнения об игре вашего друга?
— Он удивительно хорош, но вы знали…
— Добрый вечер, миссис Баррингтон.