Александра решила, что мамочка — точь-в-точь Белоснежка после того, как съела яблоко, и приставала к Хилари: когда мама проснется? Когда придет папа и разбудит ее поцелуем?
— Нет, Акси, она так и будет спать, — тихо ответила Хилари.
Зазвучала «Аве Мария!» в исполнении органа.
— Почему?
— Потому что. Успокойся! — Хилари крепко стиснула ладошку сестры.
Мимо пронесли гроб, и лицо Хилари стало белее мела. Она вдруг сняла с крышки гроба две белые розы и протянула одну Александре. Та заплакала и зашептала: пусть мамочка проснется… Как же она будет дышать в закрытом ящике? Казалось, она, так же как Хилари, понимает, но не хочет признаться в этом даже себе, что мама умерла. Даже крошка Мегана расхныкалась, и няне пришлось вынести ее из церкви.
Так страшны, так неуместны были похороны в этот солнечный день. А впрочем… Соланж всегда сопровождали цветы и солнечный свет; пламенели роскошные рыжие волосы; сверкали изумрудные глаза; гибкое тело всегда было в движении…
Артур отвез девочек обратно домой, а сам поехал на кладбище — проследить, чтобы все было в порядке. Оттуда уже он отправился к Сэму. Отвез ему белую розу с гроба.
Артур вошел в комнату — худой, долговязый и очень бледный, в черном костюме и черной шляпе — скорбный посланник Смерти. Сэм взглянул на него — и задрожал мелкой дрожью.
— Возьми, — сказал Артур, и Сэм трясущейся рукой взял розу.
— Как девочки?
— Хорошо. Хилари взяла шефство над младшими — как будто приняла эстафету от Соланж.
Сэм без сил опустился на стул и схоронил лицо в ладонях, сжимая белую розу, пахнущую смертью, скорбью и похоронами. Из его жизни навек ушла радость. Все кончено. Днем и ночью он лежал в своей камере и думал о Соланж. Даже дочери отошли куда-то вдаль. Будут ли они ненавидеть его, когда осознают, что он убил их мать? Ему больше незачем жить — он так и сказал Артуру, когда тот напомнил, что необходимо думать о детях. Что он может им дать? Свои долги? Непростительную вину? Скверные привычки? Свое раскаяние? Разве смогут они когда-либо это понять?
Артур прокашлялся.
— Сэм, я беспокоюсь за девочек. — Только бы Сэм не стал спорить, не воспротивился его плану! — Я решил продать драгоценности Соланж, чтобы им было на что жить, да и тебе понадобятся деньги, чтобы нанять адвоката, если мне удастся тебя убедить. Разумеется, если речь пойдет обо мне, то ничего не нужно…
Какие там деньги! Если ему суждено защищать Сэма, он сделает это без платы. Все-таки будет лучше, если защиту поведет кто-то другой. Сэм лишил жизни единственную женщину, которую Артур любил, которой восхищался… Да что там восхищался — боготворил! Как бы они ни были близки, как бы ни были тесны связавшие их узы, Артур не может взвалить на себя бремя этой защиты. Но как втолковать это Сэму — он ничего не желает слушать.
— Так что ты скажешь насчет продажи драгоценностей?
Сэм повернул к нему мертвенно-бледное лицо с пробивающейся щетиной.
— Конечно. Если это поможет девочкам, сбагри их все. Тебе понадобятся ключи от депозитного сейфа в банке.
— Я их уже нашел. У Соланж был идеальный порядок во всем.
Сэм кивнул, будучи не в силах говорить. У Соланж был порядок во всем. Еще бы! Она была необыкновенной женщиной! Но какая теперь разница? Она умерла… Артур видел, как гроб с ее телом опустили в могилу — лишь несколько часов назад. Это воспоминание и сейчас создавало вокруг него некую ауру, Сэм не мог не чувствовать этого.
— Так я и сделаю — прямо на этой неделе. — Ему понадобится много денег: для девочек и для Сэма!
Суд назначили на июнь, до него оставалось много месяцев. Артур хотел, чтобы в течение этого времени у девочек было все необходимое. Немало денег потребуется на проведение психиатрической экспертизы. В данной ситуации, имея в виду признание Уолкером своей вины, признание того, что он действовал в состоянии временного помешательства, было их единственной надеждой.
Время тянулось бесконечно долго. Няня не очень-то справлялась со своими обязанностями. Соланж не придавала подбору слуг особого значения: ведь она сама была постоянно под рукой.
Самым тягостным оказалось Рождество. В отсутствие обоих родителей девочки казались маленькими сиротками. Артур повез Александру и Хилари на рождественский ужин, но он оказался безрадостным. Даже Александра почувствовала общую напряженность, а под конец бедняжка совсем растерялась.
— Хилли, за что ты сердишься на дядю Артура?
— С чего ты взяла? — С минуту Хилари изучала дно своей тарелки, но потом подняла глаза на младшую сестру.
— Я же вижу, что сердишься. Когда он взял тебя за руку, ты ее вырвала.
— Ешь свою индейку, Акси.
Сидя в ресторане «Плаза», Хилари не воспринимала рождественские гимны в исполнении скрипок. Она была всецело поглощена собственными мыслями. Артур пожалел, что Марджори не поехала с ними и предпочла ужинать в обществе приятельницы-адвоката. Он умолял, но она отрезала:
— Мне нет дела до этих соплячек, и тебе тоже нечего с ними возиться. Пусть привыкают к своему новому положению.
— В восьми- и пятилетнем возрасте?! Это же Рождество! Самое меньшее, что мы можем для них сделать…
— Ничего не хочу слушать. Если тебе охота разыгрывать благородного спасителя, это твое дело, а меня не впутывай! — И она ушла, хлопнув дверью.
Упорное нежелание встречаться с девочками было продолжением ее застарелой ненависти к Уолкерам вообще. Она также хотела отплатить Артуру за его частые встречи с Соланж. Не то чтобы она ревновала — просто терпеть не могла ее чисто французское кокетство и то, что Сэм был актером — пусть даже популярным.
На Рождество Сэм так и не увиделся с дочерьми. Ему не разрешили позвонить им, да он и сам не стал бы, потому что не мог думать ни о чем, кроме Соланж: как случилось, что он убил ее?
Артур показывал ему фотокарточки, но отрешенность Сэма не проходила — он говорил только о Соланж и о прошлом, без конца перечислял свои грехи и ошибки. Он превратился в старика, у которого все в прошлом и нет будущего. Артур пытался пробудить в нем интерес к предстоящему процессу. Сэм не заботился о защите и часто повторял, что заслужил высшую кару. Это угнетало Артура.
Так прошла зима. Хилари более чем успешно вела хозяйство; младшие девочки хорошо себя вели — правда, на их личиках, так же как у Хилари, застыли душевная боль и недетское страдание, пугавшие Артура. Однако Хилари не нуждалась в его утешениях. После кончины матери она держалась замкнуто. Он не раз пытался внушить ей, что он — ее крестный отец и любит ее, но девочка только вежливо внимала и никак не отзывалась на ласку. Она стала странным, отчужденным, неестественно спокойным ребенком, а об отце говорила так, словно он давно умер — задолго до матери. Случившееся оставило глубокий след в ее душе; она забыла о своем возрасте. Трагедия наложила на нее отпечаток, и было больно видеть, как она превращается в старушку.
Артур пытался вывозить их так часто, как только мог. Его одолевали заботы о том, чем платить за помощь по дому, за их учебу, питание и жилье. Маленькая Мегана несколько раз болела — последовали счета от врачей. А ведь еще нужно было покупать одежду, обувь… Деньги, полученные от продажи драгоценностей, главным образом ушли на судебные издержки. Знала ли Хилари об их бедственном положении? Так или иначе, она всех понуждала к экономии, даже научилась сама чинить одежду. Мегана стала считать ее матерью.
К весне Сэм потерял тридцать футов. Психиатрическая экспертиза была закончена. Врачи пришли к заключению, что он страдает от тяжелейшей депрессии. По их мнению, совершая преступление, он действовал в состоянии аффекта, — возможно, временного помрачения рассудка, хотя в общем был вполне нормален и отвечал за свои поступки. Главной проблемой была вполне объяснимая депрессия.
Артур никак не мог прорваться за броню отрешенности, которой Сэм себя окружил, и добиться сотрудничества в деле его защиты. Казалось, Сэма ничуть не трогают его усилия, а ведь он много месяцев работал по ночам, выискивая прецеденты и малейшие нарушения процедуры, допущенные обвинением.
Суд обернулся кошмаром. Прокурор потрудился на славу: разыскал и снял показания со всех до одной шлюх и старлеток, с которыми Сэму довелось переспать. То был парад красоток, призванный убедить присяжных в том, что Сэм Уолкер много пил, часто бывал груб и не имел моральных устоев. Зато портрет Соланж, нарисованный прокурором, никого не оставил равнодушным, и Артур не мог не признать его достоверности. Обвинение представило жертву исключительно умной, живой, обаятельной женщиной, почти святой, беззаветно преданной мужу, полной желания ему угодить, заботившейся о его артистической карьере, не помышляющей ни о чем, кроме его счастья, а также сверхзаботливой матерью трех его дочек. Она рачительно вела хозяйство и не угодила ни в одну из ловушек, расставленных на пути жен знаменитостей Бродвея и Голливуда. Обвинение со всей прямотой заявило, что, несмотря на скрупулезную проверку, они не нашли ни одного человека, который смог бы сообщить что-нибудь, порочащее Соланж. Все свидетели отзывались о ней как о верной жене, посвятившей себя мужу. Такая женщина не могла дать повода для «временного помрачения рассудка» — нет, муж жестоко, бессмысленно и злобно убил ее.
Прокурор настаивал на том, чтобы суд вынес приговор — «виноват в совершении убийства первой степени», то есть предумышленного убийства. Сэм Уолкер заранее спланировал злодейское покушение на ее жизнь, стремясь развязать себе руки для дальнейших похождений.
В свою очередь Артур пытался маневрировать, представляя происшедшее как несчастный случай. После трехнедельного разбирательства и целого дня совещания суд присяжных признал Сэма виновным. Артуру словно тяжелый камень обрушился на голову, а его подзащитного увели из зала судебных заседаний, шатающегося, с остекленевшими глазами. Сэм был в трансе; за время процесса его депрессия усилилась. Когда он давал показания, от него ни разу не услышали вразумительного ответа. Это был мертвый человек, так далеко зашедший в свое самобичевание, что в нем не осталось никаких человеческих чувств, и это сильно ему повредило во мнении присяжных.
Сразу же после вынесения приговора Артур попросил разрешения увидеться со своим клиентом, но Сэм отказался от свидания. Артуром владели сильнейшее разочарование и отчаяние. Он подвел друга, обманул его доверие. Но ведь он предупреждал, он умолял Сэма прибегнуть к помощи специалиста по уголовным делам. Всю дорогу до дома Артур корил себя за то, что не поставил на своем, позволил Сэму убедить себя. Дома он хватил два стакана горячительного, подумал было о том, чтобы навестить девочек, но понял, что сейчас ему не вынести этого…
Марджори оставила записку, что ужинает не дома. Артур сидел в сумерках за своим письменным столом и думал: может, оно и к лучшему. Она никогда не любила Сэма. Самому же Артуру нужна была только Соланж, ее ласка, ее безраздельная любовь. Все они в этом нуждались, а Сэм обездолил всех. Артур долго размышлял: правильно ли поступил суд присяжных, — и пугался собственных выводов.
Вдруг затрещал телефон. Звонили из тюрьмы. Новости о его подзащитном. Артур предположил, что Сэм передумал и зовет его. Сквозь полумрак летнего вечера он взглянул на часы: восемь пятнадцать. Он выжат, как лимон, и немного пьян, но ради Сэма найдет в себе силы поехать.
— Мистер Паттерсон, — услышал он, — ваш подзащитный покончил с собой в камере предварительного заключения. Мы только что обнаружили.
У Артура на миг остановилось сердце, и одновременно он почувствовал разлитие желчи. Сейчас его вырвет, или он потеряет сознание, или умрет.
— Что? — прошептал он в трубку.
Сержант повторил. Артур рухнул в кресло и затрясся всем телом.
— Боже мой! Как же вы недосмотрели?
У Сэма была жестокая депрессия — вот уже много месяцев; они были обязаны предвидеть. Психиатры недвусмысленно предупреждали о такой возможности. Но никто по-настоящему не верил… И вот он потерял их обоих. Это было больше, чем Артур мог перенести. Его единственный друг… и единственная женщина, которую он любил… А теперь у него на руках их дочери. Ради всего святого — что же делать? Нужно посоветоваться с Марджори. У них больше никого нет.
Сэм и Соланж ушли из жизни, их девочки остались круглыми сиротами.
Глава 6
— Ты что, Артур, спятил? — Марджори в недоумении уставилась на мужа. Он была так возмущена, даже оскорблена, как будто ее прилюдно раздели догола.
А он-то с надеждой ждал ее возвращения!
Она никак не прореагировала на известие о самоубийстве Сэма. Зато предложение Артура взять к себе Хилари, Александру и Мегану привело его жену в бешенство. А он не видел другого выхода. У бедняжек нет ни родни, ни средств к существованию. А у них с Марджори — большая квартира и прислуга. Всем хватит места — только бы она согласилась!
— Нет, ты окончательно выжил из ума! Мы своих-то детей не захотели иметь, так какого дьявола переворачивать все вверх дном ради чужих?
Артур судорожно глотнул. Голова раскалывалась. Напрасно он не подождал до утра. Сейчас, в подпитии, он боялся, что не найдет подходящих доводов.
— Сэм Уолкер был моим близким другом. На фронте он спас мне жизнь. Их дети нам не чужие.
— Но ты представляешь, какая это ответственность — воспитывать даже одного ребенка? А тут — сразу трое!
— Хилари им вместо матери. Поверь, Марджори, она станет тебе во всем помогать. Честное слово! — Артур вновь почувствовал себя шестнадцатилетним юнцом, который клянчит у матери автомобиль, заранее зная, что ничего не получится. — Кстати, я всегда хотел иметь детей. Это ведь ты решила: мол, не совместить детей и карьеру…
Он с укоризной посмотрел на жену, но она и бровью не повела. Ни малейшей жалости или чувства вины он не прочитал на ее лице — лишь раздражение и злость.
— Я не собираюсь возиться с ними. Для этого у нас нет ни времени, ни места. И потом, это несовместимо с нашим образом жизни. Все, Артур! Забудь и думать об этом! Отдай их в сиротский приют.
Хуже всего было то, что Артур понимал: она ни за что не уступит.
Утром, за завтраком, он все же предпринял вторую попытку — с тем же результатом. Марджори приняла решение, и у него, как всегда, не хватит духу пойти наперекор.
— Я своих детей не хочу — с какой стати мне чьи-то еще? К тому же — их дети! Господи, Артур, да ты не только слепец, но и круглый идиот! Этот человек был убийцей, не говоря уж об остальном. Ты можешь представить, какая у них наследственность? А их мать! — На лице Артура появилось угрожающее выражение, но его жена слишком увлеклась своей речью, чтобы что-то заметить. — Я всегда считала ее французской подстилкой. Бог знает чем она занималась во время войны, прежде чем подцепила Сэма Уолкера.
— Довольно, Марджори, ты сама не знаешь, о чем говоришь. Я присутствовал при их знакомстве.
— В борделе? — съязвила она, и у него появилось сильнейшее желание ее ударить.
Но что толку? Она победила. Он не сможет привести сюда детей Сэма.
— Марджори, не будем заглядывать в публичные дома. Смею тебя заверить, Соланж Уолкер не имеет к ним отношения. Жаль, что ты не хочешь проявить хоть капельку сочувствия. Меня ты этим очень разочаровала.
Не проронив больше ни слова, она отправилась на работу, оставив Артура наедине с его — а вовсе не ее — проблемой.
Что делать? Артур — крестный отец Хилари; что бы ни говорила Марджори, эти девочки ему не чужие. Они — кровь от крови и плоть от плоти его друзей. Сэм и Соланж безгранично любили их. Жизненно важно, чтобы и теперь они не были обделены любовью, не чувствовали себя брошенными. Мысль о том, чтобы их кто-то удочерил, казалась варварской, невыносимой. Но где же выход?
На следующей неделе ситуация осложнилась совместным заявлением няни и горничной: они хотят взять расчет. Хватит с них такой жизни. Возмущенные разразившимся скандалом, они не испытывали жалости к сиротам. Где взять новую прислугу?
Промучившись до конца недели, Артур решил позвонить по телефону, данному ему Сэмом. То был телефон сестры Сэма, Эйлин Джонс. Артур понятия не имел, живет ли она все еще в Бостоне. Но если да, он попробует уговорить ее хотя бы ненадолго взять к себе девочек. Ему нужно развязать себе руки, чтобы сдать квартиру на Саттон-плейс и раздобыть деньги: ведь они оказались практически на нуле. А так у него будет время что-нибудь придумать. Возможно, ему удастся переубедить Марджори. Это бы все упростило. Марджори должна понять: он поступает правильно, а вовсе не сошел с ума. Естественно, придется в чем-то себя ограничивать, но ведь это — живые существа, они стоят всяческих усилий, что бы ни говорила его супруга. Кто, кроме него, позаботится о девочках? Кто?
Первым делом необходимо разыскать их тетю и посмотреть — не возьмет ли она их хотя бы на лето? Не может быть, чтобы она была такой плохой, как описывал Сэм. Все-таки она — его родная сестра, а кровь — не водица.
Он поручил секретарше навести справки в Бостоне и скоро получил подтверждение: Джек и Эйлин Джонсы проживают там в пригороде, Чарлстауне, почти на берегу океана. Превосходное место для летних каникул! Воодушевленный, Артур тотчас набрал номер Джонсов в Чарлстауне.
Для Эйлин его звонок оказался полной неожиданностью. Конечно, она читала в газетах о судебном процессе и самоубийстве брата. Однако она не выказала никаких особых чувств и с ходу спросила: может, Сэм оставил ей деньги?
— Очень мало — потому-то я и звоню. — Артур решил взять быка за рога, выяснить ее отношение. Больше ему не к кому было обращаться. — Вы, должно быть, знаете, что у Сэма и Соланж было три дочери: Хилари, Александра и Мегана. Теперь им некуда деться. Я хотел поговорить с вами. Может, вы приютили бы их, на временной или постоянной основе, как вам будет угодно?
Женщина была ошарашена. Какое-то время она молчала, но потом снова раздался резкий, крикливый голос, так непохожий на приятный баритон ее брата:
— Черт побери! Вы что, сэр, шутки шутите? Три девочки?! Да у меня своих-то нет, за каким чертом я посажу себе на шею Сэмово отродье?