Не только женам, но и дочерям, подумал Луис. Однако это было так странно… Джад словно знал, что происходило сегодня утром: и в телефонном разговоре, и в мыслях Луиса.
Он медленно сложил записку, написанную на листе школьной линованной бумаги, и убрал ее обратно в конверт. Потом сунул конверт в карман джинсов и пошел домой.
25Около часа дня Черч вернулся, как тот кот из детского стишка. Луис был в гараже, где последние полтора месяца с переменным успехом трудился над сооружением полок; на эти полки он собирался убрать все опасные острые инструменты, а также бутылки со стеклоочистителем и антифризом, чтобы до них не добрался Гейдж. Он как раз забивал очередной гвоздь, когда в гараж вошел Черч — хвост трубой. Луис не уронил молоток и даже не стукнул себя по пальцу, сердце екнуло, но не выпрыгнуло груди. На мгновение его обдало жаром, словно в животе ярко вспыхнула лампочка, а потом сразу перегорела и вмиг остыла. Позже Луис подумал, что как будто предчувствовал, что так будет; словно все это утро он ждал возвращения Черча, в глубине души зная, что означал их вчерашний поход на микмакское кладбище.
Он осторожно отложил молоток, выплюнул на ладонь гвозди, которые держал во рту, и рассовал их по карманам рабочего фартука. Потом подошел к Черчу и взял его на руки.
Живой вес, подумал он с каким-то болезненным возбуждением. Он весит столько же, сколько раньше, пока его не сбил грузовик. Это его живой вес. В пакете он был тяжелее. Он был тяжелее, когда был мертвым.
На этот раз сердце действительно чуть не выпрыгнуло из груди, и на мгновение все поплыло перед глазами.
Черч прижал уши, но не стал вырываться, позволяя Луису держать себя на руках. Луис вынес его на свет и уселся на ступеньках у задней двери. Кот попытался сбежать, но Луис погладил его и удержал у себя на коленях. Сердце бешено колотилось в груди.
Он осторожно прощупал густой мех на загривке Черча, вспомнив о том, как неестественно и страшно была вывернута голова на сломанной шее. Но шея оказалась целой. Луис приподнял кота, чтобы рассмотреть его морду поближе. То, что он увидел, заставило его уронить Черча на траву, крепко зажмуриться и закрыть лицо рукой. Перед глазами снова все поплыло, голова закружилась, и его затошнило — то же самое чувствуешь, когда перепьешь и тебя сейчас вырвет.
На морде Черча запеклась кровь, к длинным усам прилипли крошечные кусочки зеленого пластика. От мусорного пакета.
Мы еще это обсудим, и ты начнешь понимать, что к чему.
Господи, он уже понял больше, чем нужно.
Ну ничего. Дайте срок, и я пойму все-все-все, подумал Луис. В ближайшем дурдоме.
Он впустил Черча в дом, достал синюю миску и открыл банку кошачьих консервов с печенью и тунцом. Пока он вытряхивал в миску серо-бурую массу, Черч неритмично урчал и терся о его ноги. От прикосновений кота Луиса бросало в дрожь, ему приходилось стискивать зубы, чтобы сдержаться и не пнуть Черча. Его бока были какими-то слишком плотными, слишком гладкими — одним словом, противными. Луис подумал, что ему больше уже никогда не захочется прикасаться к коту.
Когда он поставил миску на пол и Черч бросился к ней, Луис явственно ощутил шедший от кота запах сырой земли.
Он стоял и смотрел, как кот ест. Тот громко чавкал — чавкал ли он так же раньше? Может быть, да. Может быть, Луис просто этого не замечал. Как бы там ни было, это был неприятный звук. Фу, гадость, как сказала бы Элли.
Луис резко развернулся и поднялся по лестнице на второй этаж. Сначала он просто шел, но на последних ступеньках уже почти бежал. Он разделся и бросил одежду в люк для грязного белья, хотя только сегодня утром оделся во все чистое. Наполнил ванну горячей водой — настолько горячей, насколько вообще можно выдержать, — и залез в нее.
От воды поднимался пар. Луис чувствовал, как под действием тепла расслабляются напряженные мышцы. В голове потихонечку прояснялось. К тому времени, когда вода начала остывать, Луис уже окончательно успокоился, и на него навалилась сонливость.
Кот вернулся, как кот из детского стишка. Подумаешь, большое дело!
Они просто ошиблись. Ведь он вчера сразу подумал, что для животного, сбитого грузовиком, Черч выглядит на удивление целым и невредимым.
Вспомни всех этих сурков, кошек и собак, которых ты видел сбитыми на шоссе, сказал он себе. Размазанных по асфальту, с кишками наружу. «Ужас в цвете», как поет Лаудон Уэйнрайт в своей песне про мертвого скунса.
Теперь все стало ясно. Черча сбила машина, и он потерял сознание. Вчера они с Джадом закопали на старом микмакском кладбище оглушенного, а не мертвого кота. Ведь говорят же, что у кошки девять жизней. Слава Богу, он ничего не сказал Элли! Она никогда даже и не узнает, как близко от смерти был Черч.
Кровь на морде и в пасти… неестественно вывернутая шея.
Но он же врач, а не ветеринар. Он просто ошибся с диагнозом, вот и все. Лужайка у дома Джада, на ветру и морозе, — не самое подходящее место для медицинского освидетельствования, тем более что уже почти стемнело. И он сам был в перчатках. Так что…
На стене ванной возникла огромная тень странной формы, похожая на голову небольшого дракона или какого-то чудовищного змея; что-то легонько коснулось голого плеча Луиса. Луис резко дернулся, расплескав воду из ванны на коврик. Он повернул голову, съежившись от испуга, и увидел прямо перед собой мутные желто-зеленые глаза кота его дочери, сидевшего на закрытой крышке унитаза.
Черч медленно покачивался взад-вперед, словно пьяный. Луис смотрел на него, содрогаясь от отвращения, и стискивал зубы, чтобы не закричать. Черч никогда не был таким, он никогда не раскачивался, как змея, гипнотизирующая добычу, — ни до кастрации, ни после. В первый и последний раз Луис подумал, что, может быть, это какой-то другой кот, просто очень похожий на кота Элли, который забрел к нему в гараж, пока он сколачивал полки, а настоящий Черч так и лежит под пирамидой из камней на холме в лесу. Но расположение пятен… и надорванное ухо… и немного сплющенная лапа… Элли случайно прищемила ему лапу дверью, когда он был еще котенком.
Это был Черч, точно Черч.
— А ну брысь, — хрипло прошептал Луис.
Черч смотрел на него еще пару секунд — Господи, у него были другие глаза, совершенно другие, — а потом спрыгнул с сиденья унитаза. Только он приземлился не с обычной кошачьей грацией. Он тяжело плюхнулся на пол, задев ванну задними лапами, и медленно вышел. Неуклюжий, как будто кастрированный.
Так он же кастрированный, ты забыл? — подумал Луис.
Он вылез из ванны, схватил полотенце и принялся судорожно вытираться. Успел побриться и почти оделся, когда опять зазвонил телефон — такой пронзительно-громкий в пустом доме. Луис резко обернулся на звук и вскинул руки. Потом медленно опустил. Сердце бешено колотилось в груди. Он буквально чувствовал, как его мышцы мгновенно наполнились адреналином.
Это звонил Стив Мастертон, снова спрашивал про ракетбол, и Луис сказал, что приедет в спортзал через час. На самом деле он не располагал временем на развлечения и сейчас ему было явно не до ракетбола, но ему требовалось куда-то выйти. Сбежать из дома — от этого проклятого кота, которого здесь вообще не должно быть.
Он быстро заправил рубашку в джинсы, запихнул в сумку шорты, футболку и полотенце и побежал вниз по лестнице.
Черч лежал на четвертой снизу ступеньке. Луис споткнулся об него и чуть не упал, но все же сумел схватиться за перила и избежать падения, которое могло закончиться очень плачевно.
Он остановился у подножия лестницы, хватая ртом воздух. Сердце колотилось как ненормальное. Кровь бурлила адреналином — ощущение не из приятных.
Черч встал, потянулся… и, кажется, усмехнулся, глядя на Луиса.
Луис ушел. Умом он понимал, что надо выставить Черча из дома. Но в ту минуту просто не смог бы заставить себя прикоснуться к коту.
26Джад прикурил от большой хозяйственной спички, задул ее и швырнул в жестяную пепельницу с едва различимой рекламой «Джим Бим» на донце.
— Ну так вот. Про это место мне рассказал Стэнни Бушар. — Он задумчиво умолк.
На клетчатой клеенке, покрывавшей кухонный стол, стояли практически нетронутые стаканы с пивом. Закрепленная на стене бочка с керосином трижды булькнула и умолкла. Ближе к вечеру Луис перекусил в кампусе вместе со Стивом, взял пару сандвичей в полупустой «Берлоге». Подкрепившись, он начал как-то спокойнее воспринимать возвращение Черча, и его уже не трясло от одной только мысли об этом, но ему все равно не хотелось возвращаться в пустой, темный дом, где этот кот — скажем прямо, ребята, — мог выскочить откуда угодно.
Вечером Норма немножко посидела с ними, поглядывая в телевизор и вышивая картинку, маленькую сельскую церквушку на фоне заката. Крест на шпиле церквушки выделялся четким черным силуэтом в лучах заходящего солнца. Норма сказала, что вышивка предназначается для рождественского благотворительного базара в их местной церкви. Всегда большое событие. Пальцы Нормы двигались совершенно нормально, ловко управляясь с иголкой. Сегодня вечером ее артрит почти не давал о себе знать. Луис подумал, что это, наверное, из-за погоды, холодной, но сухой. Норма уже оправилась после сердечного приступа, и в тот вечер — меньше чем за три месяца до инсульта, который ее убьет — Луис подумал, что она выглядит менее изможденной и даже помолодевшей. В тот вечер он мог разглядеть в ней ту девушку, которой она была когда-то.
Вечером Норма немножко посидела с ними, поглядывая в телевизор и вышивая картинку, маленькую сельскую церквушку на фоне заката. Крест на шпиле церквушки выделялся четким черным силуэтом в лучах заходящего солнца. Норма сказала, что вышивка предназначается для рождественского благотворительного базара в их местной церкви. Всегда большое событие. Пальцы Нормы двигались совершенно нормально, ловко управляясь с иголкой. Сегодня вечером ее артрит почти не давал о себе знать. Луис подумал, что это, наверное, из-за погоды, холодной, но сухой. Норма уже оправилась после сердечного приступа, и в тот вечер — меньше чем за три месяца до инсульта, который ее убьет — Луис подумал, что она выглядит менее изможденной и даже помолодевшей. В тот вечер он мог разглядеть в ней ту девушку, которой она была когда-то.
Без четверти десять Норма ушла спать, и Луис с Джадом остались вдвоем. Старик молчал и сосредоточенно разглядывал дым от своей сигареты, как ребенок, который рассматривает полосатый столб у парикмахерской, чтобы понять, куда исчезают полоски вверху.
— Стэнни Би, — тихо подсказал Луис.
Джад моргнул, выходя из задумчивости.
— А, да, — сказал он. — Все в Ладлоу — и, думается, в Бакспорте, Проспекте и Оррингтоне — звали его попросту Стэнни Би. В том году, когда умер мой пес Спот — в смысле, в тысяча девятьсот десятом, когда он умер в первый раз, — Стэнни был уже стариком, причем явно выжившим из ума. Были и другие, кто знал про микмакское кладбище, но мне о нем рассказал Стэнни Би. Он сам узнал о нем от отца, а тот — от своего отца. То еще было семейство — французы, как они есть. — Джад рассмеялся и отхлебнул пива. — Я до сих пор слышу, как он изъяснялся на своем ломаном английском. Он нашел меня на задворках платной конюшни, что раньше стояла на пятнадцатом шоссе — только тогда это было еще не шоссе, а столбовая дорога Бангор — Бакспорт, — примерно там, где сейчас стоит завод «Оринко». Спот еще не умер, но был уже совсем плох, и отец отправил меня купить корма для кур, который тогда продавал старый Йорки. Этот корм был нам нужен, как корове седло, и я сразу понял, зачем он отослал меня из дома.
— Он собирался прикончить пса?
— Он знал, как сильно я любил Спота, и подумал, что мне лучше этого не видеть. Я зашел к старому Йорки, и пока тот отмерял зерно, отправился на задний двор, уселся на старый жернов и расплакался в голос.
Джад медленно покачал головой, все еще улыбаясь одними уголками губ.
— И тут ко мне подошел Стэнни Би. Половина жителей города считала его тихим и безобидным психом, а половина — опасным и буйным. Его дед был известным траппером и торговцем пушниной в начале прошлого века, изъездил все побережье от Приморских провинций до Бангора и Дерри, добирался даже до Скаухигана, а это совсем далеко на юге… скупал там шкуры, ну то есть мне так говорили. У него был большой фургон, обтянутый сыромятной кожей, прямо как в каком-нибудь бродячем цирке. Фургон был весь разрисован крестами, поскольку дед Стэнни Би быт добрым христианином и, когда напивался, проповедовал о Воскресении Христовом. Так говорил Стэнни Би, он вообще много рассказывал про своего деда. Однако фургон был разрисован не только крестами, но и разными индейскими знаками, потому что дед Стэнни Би верил, что все индейцы — не важно, какого племени, — это потомки одного народа, потерянного колена Израилева, о котором сказано в Библии. Он говорил, что все они попадут в ад, но их магия действует, потому что они все равно христиане, пусть и идущие извращенным, проклятым путем.
Дед Стэнни Би покупал у микмаков шкуры и вел с индейцами дела еще долго после того, как остальные трапперы и торговцы либо махнули на них рукой, либо ушли дальше на запад. Он не обманывал микмаков, предлагал хорошую цену. И еще, как рассказывал Стэнни, он знал всю Библию наизусть, а индейцам нравилось слушать рассказы, которыми их забавляли миссионеры до того, как в эти земли пришли трапперы и лесорубы.
Джад опять замолчал. Луис ждал.
— Микмаки рассказали деду Стэнни о кладбище, которым они больше не пользуются, потому что вендиго испортил землю, и о Духовой топи, и о ступенях в скале, и обо всем остальном.
Истории о вендиго тогда ходили повсюду в северных краях. Эти истории были необходимы индейцам точно так же, как нам необходимы некоторые из наших библейских историй. Норма меня проклянет, если услышит, скажет, что я богохульствую, но это правда, Луис. В холодные долгие зимы, когда было нечего есть, кое-кто из индейцев на севере доходил до той точки, когда ты либо умрешь от голода, либо… либо сделаешь что-то очень плохое.
— Каннибализм?
Джад пожал плечами:
— Может быть. Возможно, они выбирали кого-то, кто был уже стар и дряхл, и тогда все остальные на время спасались от голода. И сочиняли историю, что вендиго прошел через их поселение, пока все спали, и дотронулся до них. А согласно легенде, если вендиго дотронется до человека, у того разовьется вкус к плоти своих сородичей.
Луис кивнул:
— Бес попутал.
— Вот именно. Думаю, что и микмакам из здешних мест тоже приходилось делать нечто подобное, и кости тех, кого съели — одного, или двух, или дюжины, — они хоронили на своем кладбище.
— А потом решили, что земля испортилась, — пробормотал Луис.
— И вот, стало быть, Стэнни Би пришел на конюшню, я так понимаю, чтобы прикупить виски с черного хода, — продолжал Джад. — Уже изрядно подвыпивши. Его дед скопил за жизнь миллион долларов — ну, так говорили люди, — а Стэнни Би был совсем нищим. Он спросил меня, что случилось, и я ему рассказал. Он видел, как мне плохо, и сказал, что этому горю можно помочь, если очень захотеть и не бояться.
Я сказал, что готов все отдать, лишь бы Спот снова выздоровел, и спросил, не знает ли он хорошего ветеринара. «Ветеринара не знаю, — ответил Стэнни, — но я знаю, как помочь твоему псу, малыш. Сейчас иди домой и скажи отцу, чтобы сунул пса в мешок, но не зарывай его, нет. Оттащи его на кладбище домашних животных и спрячь у валежника. Потом возвращайся домой и скажи, что ты его похоронил».
Я спросил его, что это даст, а он велел мне не спать этой ночью и выйти на улицу, когда он бросит камешек в мое окошко. «Это будет около полуночи, — сказал он. — И если ты, парень, забудешь про Стэнни Би и заснешь, то и Стэнни Би забудет про тебя, и тогда прощай, пес, отправляйся прямиком в ад!»
Джад посмотрел на Луиса и закурил еще одну сигарету.
— Все прошло как по писаному. Когда я вернулся домой, отец сказал, что пристрелил Спота, чтобы тот не мучился. Мне даже не пришлось ничего говорить о кладбище домашних животных; отец сам попросил, чтобы я похоронил Спота там. В общем, я отнес туда своего пса в мешке. Отец спросил, не нужна ли мне помощь, и я ответил, что нет, не нужна, памятуя о том, что сказал Стэнни Би.
В ту ночь я не спал, кажется, целую вечность. Ну, знаешь, как время тянется у детей, когда отчаянно чего-то ждешь. Мне казалось, что уже близится утро, а часы пробили всего лишь десять или одиннадцать. Пару раз я едва не задремал, но каждый раз просыпался. Словно кто-то тряс меня за плечо и говорил: «Не спи, Джад! Не спи!» Словно что-то хотело, чтобы я не заснул.
Луис удивленно приподнял брови, и Джад пожал плечами.
— Когда часы в коридоре пробили двенадцать, я сел на постели, полностью одетый. В окно светила луна. Потом пробило полпервого, потом — час, а Стэнни все не было. Я подумал, что этот чертов француз обо мне забыл, и уже хотел раздеваться и спать, но тут в окно вдруг ударились два камешка, причем так неслабо ударились, чуть его не разбили. На самом деле стекло все-таки треснуло в одном месте, но я это заметил лишь на следующее утро. А мама и вовсе заметила только зимой, но подумала, что стекло треснуло от мороза.
Я подлетел к окну и поднял его. Рама трещала и громыхала, казалось, на всю округу, ну, как это бывает, когда тебе десять лет и ты пытаешься потихоньку выбраться из дома посреди ночи…
Луис рассмеялся, хотя не помнил, чтобы у него хоть раз возникало желание сбежать из дома посреди ночи, когда ему было десять. Впрочем, он ни капельки не сомневался, что если бы ему захотелось потихоньку выбраться на улицу, окно, которое днем даже не скрипело, ночью и вправду загромыхало бы на всю округу.
— Я испугался, что родители услышат и решат, будто в дом лезут грабители, но когда мое бешеное сердцебиение чуть унялось, понял, что отец по-прежнему храпит в спальне внизу. Я глянул на улицу и увидел, что под домом стоит Стэнни Би и шатается, словно от сильного ветра, хотя ветра не было. Удивительно, как он вообще смог прийти, но, думаю, он был пьян уже до такой степени, когда просто не можешь спать, как сова с диареей, и тебе море по колено. Он увидел меня и заорал во весь голос, хотя сам, похоже, считал, что шепчет: «Ты сам спустишься, парень, или мне за тобой подняться?» «Тсс!» — шикнул я, до смерти перепугавшись, что отец сейчас проснется и попросту меня убьет. «Что ты там шепчешь?» — заорал Стэнни Би еще громче. Если бы спальня родителей выходила на ту сторону, я мог бы уже попрощаться с жизнью. Но они спали в той комнате, где сейчас спим мы с Нормой. С окнами на реку.