Грешно, кто берется за вопросы и советы, тогда как все в этих делах лживо, тщетно и суеверно, и тем наносит ущерб нашей религии и вносит смущение в мир…
В величайшем смятении настоятель царапал грудь свою ногтями и стонал. Бофранк все так же сидел под столом; он проник в келью с единой целью – проведать, нет ли там Деревянного Колокола. Он не знал, как выглядит сей священный предмет, но полагал, что сумеет распознать его. Однако ничего даже отдаленно похожего в келье не обнаруживалось: здесь не было ничего, кроме книг и свитков. Вероятнее всего, Колокол забрал с собою Клааке, и находился он, таким образом, в междумирье. Это знание никак не обрадовало Бофранка, в то же время он сообразил, что начертанные на стене квадраты суть не что иное, как пресловутая дыра из сего мира в междумирье, посредством каковой и переправляется туда-обратно Шарден Клааке.
Настоятель все бормотал и истязал себя, после чего повалился в изнеможении на тюфяк и тотчас уснул. Бофранк выждал немного, выбрался из своего убежища и, еще раз осмотрев со всем тщанием келью, выскользнул в коридор.
Он довольно скрупулезно осмотрел все закоулки его, но не обнаружил никаких выходов, кроме того, через который путники попали сюда. Внезапно Бофранк ощутил, что с ним происходит нечто необычное – то пропадал на мгновение обретенный дар зрения в темноте, то лапы сводило странной судорогой. Из этого субкомиссар сделал вывод, что время обращения назад в человека уже совсем скоро, и припустил обратно к месту заточения.
Пробежав мимо монаха-стражника, который по-прежнему спал, Бофранк почувствовал, что обращение вот-вот произойдет. И только тут его осенило, что человек может сделать многое, чего не сделать слабому коту. Остановившись возле самой двери, он зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел себя уже в образе человеческом. Сразу же стало холодно – нет нужды говорить, что Бофранк был абсолютно наг. Дрожа от холода и волнения, субкомиссар вернулся к месту, где почивал монах. Упрекнуть стража в нерадивости было трудно – надежно запертые, пленники никак не могли выбраться наружу… Увидав на столе глиняный кувшин с питьем, Бофранк поднял его и со всей возможной силой обрушил на голову спящего.
Удар, противу ожиданий, оказался не столь уж громким. Глиняные обломки полетели в стороны, хлынула вода, и Бофранк еле-еле успел подхватить падающую алебарду, которая, несомненно, наделала бы грохоту. Монах же лишь осел на своем сиденье, вырубленном прямо в камне коридора.
Связавши руки и ноги поверженного стража вервием, коим тот был подпоясан, Бофранк заткнул монаху рот куском его же сутаны. Ключи лежали близ; подхватив их и сняв со стены факел, Бофранк поспешил к дверям узилища и, отворяя замок, услышал, как его спутники в волнении переговариваются:
– …Неужто его умыкнули на допрос или расправу?
– Светите, светите, хире Альгиус… не может быть, чтобы его тут не было…
– Я здесь, друзья, – сказал Бофранк, входя. – Поторопитесь! Я сумел открыть дверь, но нам нужно выбраться наружу из подземелий.
– Но как вам удалось, хире Бофранк?! И почему на вас нет одежды?! – воскликнул в изумлении юный Фолькон. Бофранк не отвечал, поспешно облачаясь в свое разбросанное на полу платье; нашел он и фигурку кошки, которая лежала здесь же, ничуть не изменившись. Времени думать о том, дурно его деяние или же нет, от бога оно или от дьявола (что вероятнее), не было.
– Ведомы ли вам здешние ходы, брассе Эмон? – спросил Альгиус.
– Ведомы. Их, конечно же, охраняют, но я поведу вас туда, где охраны будет менее всего.
Выйдя в коридор первым, Бофранк огляделся и прислушался. Вокруг царила тишина; тревоги никто не поднял, на что субкомиссар, собственно, и надеялся. Брассе Эмон делал знаки, приглашая остальных идти вслед за ним далее по коридору. Миновав несколько запертых дверей, они остановились перед круглой дырою в полу, куда вела грубая деревянная лестница. – Сей путь выведет нас к морю с иной стороны утеса, – сказал монах, указывая рукою вниз. – Если там и есть стражники, то один или два. Обычно этим путем ходят желающие рыбачить; там есть небольшая гавань, а в ней – рыбацкие лодки.
Большей удачи никто не мог ожидать. Первым в дыру с факелом в руке полез субкомиссар, который до сих пор не мог успокоиться от неожиданного своего геройства. Лестница качалась и поскрипывала под ногами, угрожая рассыпаться, но следующий за Бофранком монах успокоил его, сказав, что сие дерево куда крепче железа.
Короткий коридорчик вывел их к очередной запертой двери, подле которой стоял монах и выглядывал в прорезанное наружу оконце. Он не успел ничего сказать, как Оггле Свонк – кто бы мог ожидать от него такой прыти! – тут же вонзил в брюхо монаха свой книфе. Альгиус тем временем зажал умирающему рот рукою, и монах умер безмолвно. Юный Фолькон взирал на происходящее с некоторым ужасом, брассе Эмон же заметил с сожалением:
– Имя ему было брассе Диогенис. Не худший человек из всех, коих я знал.
Отворив дверь, закрытую на простой засов, они вышли наружу, где стояло не то раннее утро, не то поздний вечер. В сумерках неотчетливо просматривалась тропинка, круто спускавшаяся вниз, к полукруглой гавани, с краю которой привязаны были несколько лодок разной величины.
Было решено взять среднюю, в коей без труда поместились все пятеро. В небольшом бочонке имелся запас воды, а хранившиеся тут же сети позволяли надеяться на некоторую добычу в пути. На весла сели Оггле Свонк, монах, Альгиус и юный Фолькон, Бофранк же оказался за рулевого.
С тем и отбыли.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, в которой описывается нелегкое путешествие беглецов по бурному морю, закончившееся довольно трагично
Паруса на лодке не было – монахи, по словам брассе Эмона, рыбачили недалеко от берега и довольствовались веслами. Не было парусов и на иных лодках, так что погоня, коли таковая случится, находилась бы в тех же условиях, что и беглецы; если же учесть, что их исчезновения никто не заметил, разыскать одинокую лодку в открытом море не представлялось никакой возможности.
Остров все уменьшался, благо гребцы старались изо всех сил. Светало – стало быть, побег состоялся под утро. Море выглядело спокойным, но Бофранк с тревогою думал, что случится, коли погода переменится.
Направление по солнцу определял Альгиус. Он поведал, что коли остров остался к югу, то им следует плыть на север, тогда никак не миновать земли. Сколько мог занять переход, составлявший для большого корабля день, никто не знал, да об этом и не думали. Воду решено было расходовать с великим бережением, но жажды покамест никто и не испытывал.
К полудню солнце пекло столь нещадно, что все, кроме монаха, разоблачились по пояс. Сие зрелище напомнило спутникам об их чудесном освобождении, и Фолькон спросил:
– Не расскажете ли вы, хире Бофранк, как удалось вам выбраться наружу?
– Я не хотел бы говорить об этом, – сказал Бофранк. – Тому есть множество причин, просто радуйтесь, что мы на свободе.
Однако Фолькон не унялся и принялся обсуждать с Оггле Свонком возможности тела человеческого, причем Свонк припомнил, как некий его собутыльник в свое время вынужден был пробираться через дымовую трубу, что сделал, обнажившись и облившись постным маслом. Таковое толкование вполне устраивало субкомиссара, и он не стал прекословить.
Альгиус, напротив, греб молча. Бофранку показалось, что толкователь догадывается о происшедшем, но разбегавшиеся в разные стороны глаза Альгиуса не позволяли даже приблизительно понять, что за мысли посещают его.
Монах же строил планы касательно того, как вернуть братию на путь истинный, и намеревался, самое малое, посетить кардинала, дабы поведать ему о непотребствах, творящихся в обители.
– Что может ждать фрате Фроде и остальных, коли признают их впавшими в опасную ересь? – спрашивал он.
– Плаха и костер, – отвечал Бофранк. – Однако допрежь того нам нужно вернуться невредимыми.
– Господь поможет и направит нас, – убежденно сказал монах. – Иначе и быть не может. Но что более прочего волнует меня, так это судьба святыни, что обретается ныне невесть в чьих руках.
Увы, Бофранк вынужден был признать, что плавание их на Брос-де-Эльде плодов не принесло. Деревянный Колокол, потребный для всех последующих планов, так и не попал к ним в руки, разве что Бофранк знал теперь, где находится прореха в междумирье, коей пользуется Шарден Клааке.
Немного после полудня монаха сменил на веслах Бофранк, не слишком в этом преуспевший вследствие увечных рук своих. Лодка сбавила ход, ибо остальные гребцы также заметно притомились. Монах, дабы не пребывать в праздности, забросил сеть и тут же вытащил двух небольших рыб с зеленою чешуею. Приготовить их должным образом не имелось возможности, потому улов разделили и съели сырым. Бофранк подумал, что подобной гадости прежде не пробовал, но кто знает, что может стать их пищею уже к вечеру, тем более что монах уже который раз забрасывал сеть вотще.
Альгиус, напротив, греб молча. Бофранку показалось, что толкователь догадывается о происшедшем, но разбегавшиеся в разные стороны глаза Альгиуса не позволяли даже приблизительно понять, что за мысли посещают его.
Монах же строил планы касательно того, как вернуть братию на путь истинный, и намеревался, самое малое, посетить кардинала, дабы поведать ему о непотребствах, творящихся в обители.
– Что может ждать фрате Фроде и остальных, коли признают их впавшими в опасную ересь? – спрашивал он.
– Плаха и костер, – отвечал Бофранк. – Однако допрежь того нам нужно вернуться невредимыми.
– Господь поможет и направит нас, – убежденно сказал монах. – Иначе и быть не может. Но что более прочего волнует меня, так это судьба святыни, что обретается ныне невесть в чьих руках.
Увы, Бофранк вынужден был признать, что плавание их на Брос-де-Эльде плодов не принесло. Деревянный Колокол, потребный для всех последующих планов, так и не попал к ним в руки, разве что Бофранк знал теперь, где находится прореха в междумирье, коей пользуется Шарден Клааке.
Немного после полудня монаха сменил на веслах Бофранк, не слишком в этом преуспевший вследствие увечных рук своих. Лодка сбавила ход, ибо остальные гребцы также заметно притомились. Монах, дабы не пребывать в праздности, забросил сеть и тут же вытащил двух небольших рыб с зеленою чешуею. Приготовить их должным образом не имелось возможности, потому улов разделили и съели сырым. Бофранк подумал, что подобной гадости прежде не пробовал, но кто знает, что может стать их пищею уже к вечеру, тем более что монах уже который раз забрасывал сеть вотще.
К вечеру солнце скрылось за тучами, излившими на море и на одинокую лодку мелкий теплый дождь. Пресною водою следовало дорожить, но посудины для ее сбора не имелось, и все пятеро пили, подняв лица к небу и широко раскрыв рты.
Ладони, не привыкшие к веслам, покрыли кровавые пузыри, которые тут же полопались и стали причиной невиданных страданий. Держались лишь Оггле Свонк, которому гребля была не в новинку, и монах, много лет изнурявший себя трудами. К темноте гребли лишь они вдвоем, тогда как остальные отдыхали, перемотав ладони кусками платья.
Дождь утих, затем вовсе перестал. Море вокруг стало на диво спокойным и сияло изнутри легким зеленоватым свечением. Вдалеке плескались рыбы или иные морские существа, но сеть снова вернулась пустой.
Бофранк, устроившись на скамье поудобнее, забылся тяжким сном, который был жестоко прерван лавиной воды. Открыв глаза, субкомиссар обнаружил, что хрупкое их суденышко сотрясают набегающие и все усиливающиеся волны.
– Идет буря! – крикнул Альгиус.
Вцепившись в борта и скамьи, беглецы покорно ждали своей участи. Альгиус, правда, и в буре нашел выгоду, сказавши, что она несет их к северу со скоростью гораздо большей, нежели обеспечили бы весла. Радости в том было, однако, мало, а вот страху – предовольно.
Покамест лодка держалась, но волны то и дело перехлестывали через борта. Оггле Свонк вычерпывал воду капюшоном, но она все прибывала, отчего лодка постепенно оседала.
– Я не умею плавать, – поведал в смущении юный Фолькон.
– Я тоже, – отвечал Альгиус. – Но лодка не должна потонуть совсем; коли ее перевернуть, мы можем держаться за нее и плыть рядом!
Перевернуть лодку не решились, положив сделать это, когда иного выхода уже не будет. Над самой головою сверкала молния, вновь обрушился дождь, и Бофранку почудилось, что спасения нет. Разделяли его мрачные мысли и другие; монах усердно молился, взывая к господу, юноша же сидел с лицом печальным, и по щекам его стекали капли дождевой и морской воды, но скорее всего слезы.
Так продолжалось до утра. Чуть только над морем забрезжили первые лучи света, буря поутихла. Беглецы с волнением переглядывались, не веруя в спасение. Лодка почти до середины наполнилась водою, все промокли до нитки, но ужасы прошедшей ночи отступили, дав место слабой надежде на спасение.
Напившись воды из бочонка, Бофранк поблагодарил бога за усмирение вод. Тут Альгиус приметил в небе чаек и спросил, нельзя ли подстрелить одну из пистолета. Фолькон и субкомиссар проверили свои запасы, но, к несчастью, и порох в кисете юноши, и патроны Бофранка насквозь промокли. Птицы словно в насмешку кружились над самой лодкой, пронзительно крича.
– Насколько помнится мне, присутствие птиц предвещает близость суши, – сказал Альгиус, но, как ни тщились беглецы, ни единого признака таковой не увидели.
Монах снова попробовал рыбачить и на сей раз вознагражден был небольшой полосатой рыбкой. Каждый получил кусочек величиною с полмизинца, и эта малость только раздразнила аппетит. Спустя некоторое время неподалеку от лодки вынырнула морская корова, и Бофранк вновь посетовал на негодные патроны. Альгиус утешил его, ибо употребить столь крупное животное в пищу, находясь в полузатопленной лодке, все одно невозможно.
Солнце указывало на то, что путь лежит в верном направлении. Вновь взялись грести. Боль в израненных ладонях притупилась, да и весла оставалось лишь два – другие два оказались утраченными во время ночной бури, – оттого гребли по очереди.
Успокоившееся было море вновь взволновалось, когда светило поднялось в зенит.
– Видно, господь в самом деле прогневался на нас, – сказал смиренно монах. Так или же нет, но в этот раз буря набросилась на суденце с силою, куда как превышающей ночную. Почти сразу потеряны были два других весла, унесло и бочонок с водою. Небо сделалось почти черным, его раздирали вспышки молний, яростно грохотал гром, и приникшие к жалкому куску дерева люди ничего не могли поделать себе во спасение…
– Смотрите! – вскричал в ужасе монах, указывая перстом вдаль. Бофранк повернулся и обомлел, увидев, как на лодку накатывает новая волна – высотою с Фиолетовый Дом, пенная и грозная. Никто не успел более ничего сказать, как чудовищный удар подбросил лодку едва ли не к самым небесам; борт вырвался у Бофранка из рук, и субкомиссар почувствовал, как погружается в морскую бездну. Забив руками и ногами, Бофранк попытался всплыть, и это ему удалось. Средь брызг и клочьев пены разглядел он толкователя – совсем неподалеку тот цеплялся за большую доску, оторванную, верно, ударом волны от утлого суденышка. Альгиус замахал рукою, призывая Бофранка. Сделав несколько отчаянных движений, субкомиссар подплыл к нему и тоже уцепился за спасительный обломок.
– Где же остальные?! – возопил он, выплевывая жгуче-соленую воду.
– Нас разбросало в стороны! – крикнул в ответ Альгиус. – Лодка рассыпалась, но мне кажется, берег совсем недалеко! Слышите, как шумит о скалы прибой?
Однако в сплошном грохоте Бофранк не слышал ничего.
– Скиньте сапоги! – посоветовал Альгиус. – Они тянут вас вниз! Скиньте все, что есть на вас!
Бофранк попытался снять один сапог, но сорвался с доски и едва не утерял ее из виду. Альгиус, ухватив за ворот, вернул его назад. С горем пополам субкомиссар освободился наконец от обуви и куртки, штанов же с поясом снимать не стал. С особенным сожалением расстался он с тяжелым пистолетом; кошель же с подарком Гаусберты остался висеть на поясе.
Тщетно надрывали глотку Бофранк и Альгиус, пытаясь разыскать своих спутников. Ни юный Фолькон, ни Оггле Свонк, ни монах не показались среди волн. Бофранк терял силы, ибо крепость телесная еще не вполне вернулась к нему. Толкователь поддерживал его, как мог, и даже стихами:
– Ладно бы нам спастись, да поудачней! А то ведь бывает, что:
– Вы хотите сказать, что желаете не просто спасения, а спасения самого удачного? – удивился Бофранк.
– А что нам проку, попади мы в безлюдное место, откуда до первого дому десять дней пути? Слыхал я, что некий капитан, потеряв в шторм судно, попал на остров сродни Брос-де-Эльде, но без единого обитателя. Там он прожил ни много ни мало двадцать лет, и только потом обнаружили его рыбаки. Сей капитан, ранее человек весьма образованный и воспитанный, к тому времени разучился говорить, только прыгал и скакал, крича бессвязно, и даже самые простые навыки людские утратил, так что совсем не мог себя обиходить. Посему я и хотел бы, коли уж спасаться, то быть выброшенным волнами прямо напротив прибрежной харчевни либо у домика рыбацкой вдовушки!
Бофранк слабо улыбнулся в ответ, ибо был премного опечален потерею спутников своих. Поудобнее перехватил он доску, дабы не соскользнуть ненароком, и тут почувствовал под ногами песчаное дно.
– Хире Дивор! – вскричал он с необычайной радостью. – Берег уж близко!
– В самом деле, – сказал Альгиус, отпуская спасительную доску. – Вот и скалы; однако место неприглядное, насколько могу я судить…