– Хорошо, что вы чувствуете музыку. – Он откинулся на спинку стула, задумчиво глядя на Лаис. – Как вы ее видите?
– Музыку?
– Да. – Он прищелкнул пальцами. – В вашем голосе есть чувство, есть глубина, полет. Когда вы поете, как вы чувствуете это?
– Я… – Лаис помедлила в замешательстве. – Возможно, это прозвучит излишне романтично, однако… Музыка для меня – нечто вроде свежего ветра в лицо. Если я пою, мне кажется, что я могу летать.
– Удивительно, – негромко промолвил Энджел, – не так ли?
– Да, – кивнула Лаис и почувствовала, что начинает улыбаться – нежно и легко. – Я люблю петь и часто делаю это. Я пела Роберту, когда мы только поженились; мы проводили долгие вечера у клавесина. Роберт тоже чувствовал музыку, хотя и не обладал таким голосом, как вы. – Энджел принял комплимент сдержанно, лишь едва заметно кивнув. – Это было так важно для нас двоих. Мы просто наслаждались тем, что находились рядом… – Лаис остановилась и отвела взгляд. Теперь все это в прошлом. Она не может, не должна говорить с Энджелом о Роберте; новое чувство в ее душе оказалось жгучим и слегка ядовитым. Может ли любовь быть такой? Любовь ли это, или всего лишь иллюзия, которой Лаис предпочла поверить?
После паузы Энджел спокойно произнес:
– Миледи, давайте разберем вот этот фрагмент арии.
– Да, конечно, – словно очнулась Лаис. Она старательно вгляделась в ноты, пытаясь прогнать навязчивые мысли. – Тут очень высоко. Я сомневаюсь, что…
– Вы способны на все, миледи, – искренне заметил Фламбар. – Не сомневайтесь, рано или поздно сможете взять даже соль третьей октавы[9].
Глава 13
Репетиция в пятницу проходила не в театре, а в доме лорда Эшли. Обстановка по этому поводу сложилась непринужденная, что лишь усложняло положение Энджела. И так весьма неловко раздавать указания дамам, которые выше его по положению, а командовать стайкой леди, окончательно утративших рабочее настроение, – задача вдвойне нетривиальная. В гостиную они вошли вместе с графиней Джиллейн, но потом Лаис быстро скрылась где-то в глубине дома, предоставив Энджелу самому расхлебывать кашу, которую заварил. И тогда он окончательно осознал, насколько неосмотрителен был, впутавшись в это дело.
Мэри тут же принялась упрашивать его позаниматься ее партией, остальные дамы тоже не отставали от нее. Не прошло и пяти минут, как джентльмены оказались начисто лишены женского внимания. Центром общества стал Энджел. Он с наивозможнейшей скоростью ретировался за клавесин и принялся разбирать ноты, стараясь одновременно ни одну из леди не обойти участием. В конце концов, именно так и должен вести себя благовоспитанный слуга. Мэри победила в состязании за его внимание, так что репетицию пришлось начинать с места в карьер, со сложной партии: дуэта несчастного изуродованного джентльмена и Мэри.
Играл и пел Энджел, почти не задумываясь о том, что делает. Свои арии он давно выучил, как и всю написанную на данный момент музыку к мистерии. Мэри тоже уже была практически готова, поэтому все шло как по маслу, музицирование не отвлекало Фламбара от незаметных поисков Лаис. Графиня куда-то скрылась, что заставляло его нервничать. Впрочем, она заставляла его нервничать и своим присутствием. В последние дни, с той памятной ночи после нападения, Энджел лишился сна и покоя. Она являлась ему во снах, она стояла перед его глазами в мечтах, она наяву волновала его сердце. Ее чистота, свежесть, тихая грусть, скрытая сила и жизнелюбие, ее нежность, преданность и заботливость волновали его больше, чем ее красота. Он видел прелесть Лаис в каждом ее движении, в чуть розовеющих щеках, в мягких губах, спокойной улыбке, в гибкой талии и легких шагах. Она была воплощенная нежная красота. Энджел жалел, что не умеет рисовать.
Ах, если бы он мог просто радоваться ее присутствию! Нет, он хотел большего. Хотел и понимал это. Но не мог себе этого позволить. Во-первых, она ясно дала понять, что любила и продолжает любить мужа. А во-вторых… Про это ему даже не хотелось думать. Между ними стояло нечто большее, чем тень покойного мужа. Это были призраки прошлого и злые демоны настоящего.
Мысли Энджела о Лаис прервало появление в дверях полноватого, но весьма привлекательного мужчины. Фламбар отметил его присутствие боковым зрением: приятное круглое лицо, скромный серый костюм и белоснежные манжеты – так и должен выглядеть истинный джентльмен, не кичащийся своим происхождением. Дамы сначала не обратили на гостя никакого внимания, но когда лорд Эшли поднялся, чтобы приветствовать его, все общество обратилось к новоприбывшему.
– Лорд Касболд! – с нескрываемым восторгом вскричал хозяин дома. – Вы все же решили почтить нас своим присутствием!
– Да, решил, – сварливо объявил композитор. Кажется, он пребывал не в настроении – наверное, вдохновение на время оставило гения, а это всегда расстраивает. – Я решил сам привезти вам партитуру к завершающей арии.
Все знали, что финал никак не давался Касболду, он переписывал его уже в пятый раз. Энджел ясно видел, в чем проблема, но композитор не спрашивал его совета, так что Фламбару оставалось лишь надеяться, что финал все же появится, пусть и не сразу.
Раскланявшись с присутствующими, Касболд направился к клавесину.
– Позвольте-ка мне, мистер…
– Мистер Фламбар, – услужливо подсказала Мэри.
– Да, да, – отмахнулся композитор. – Так вы позволите?
– Прошу вас, – поклонился Энджел, вставая из-за клавесина.
Он отошел к оконной нише и взглянул на улицу. Листья с деревьев в парке падали, словно желтый дождь. Какое счастье, что лить перестало, но погода все равно стояла пасмурная и нерадостная. Энджел скрестил руки на груди, глядя в окно, и поморщился: рана давала о себе знать, иногда в самые неподходящие моменты. Хорошо бы снова сесть, так, чтоб никто не заметил… Листья все летели и летели, подхваченные сильным ветром.
Оторваться от созерцания мрачной картины Фламбара заставила музыка. Очень знакомая музыка, пусть и исполняемая в непривычном темпе. Тихо, стараясь не потревожить внимательно слушающих дам и джентльменов, Энджел вернулся к клавесину и взял ноты, принесенные Касболдом. Так и есть. Надо же!
Лаис появилась в гостиной как раз в тот момент, когда композитор закончил исполнение нового финала. Краем глаза Энджел увидел ее и внутренне порадовался, что графиня вернулась. Выглядела она тем не менее мрачно, особенно на фоне улыбающихся дворян, внимавших композитору. Не успели смолкнуть последние звуки, как…
– Извините, – раздался голос Энджела, – однако…
– Что? – повернулся к нему Касболд.
– Эта партия. – Фламбар взмахнул переданными ему нотами. – Вы ее написали?
– Разумеется, – надулся композитор. – Я пишу всю музыку к спектаклю.
– Ни в коем случае не хотел бы оскорбить вас, барон, – вежливо произнес Фламбар, – однако сия ария весьма напоминает мне одну из арий Энея из «Дидоны и Энея»[10]. Только здесь темп быстрее. А вот мелодия практически одна и та же, отличается лишь одна музыкальная фраза.
Щеки барона налились свекольным цветом; он даже привстал, чтобы казаться внушительнее.
– Да как вы смеете!
– И тем не менее это так. Мистер Перселл придумал ее до вас. Совершенно случайно, я уверен.
Все общество замерло в предчувствии грандиозного скандала. Фламбар видел, как побледнел лорд Эшли: в одну секунду его мистерия оказалась под угрозой срыва. Неслыханная дерзость со стороны простого учителя! Никто не понимает, что он не мог смолчать. Мужчины перешептывались, не особо понимая, что происходит, зато дамы… Дамы просто остолбенели. Половина из них весьма плотоядно смотрела на Энджела, а другая часть… Да что там! Все смотрели на Энджела. Только с разной степенью томления во взорах. Фехтовальщик видел, как Лаис переводила взгляд с одной дамы на другую, пока наконец не остановилась на Кассандре. Леди Фитчетт слабо обмахивалась веером и с нескрываемым волнением сверлила глазами мистера Фламбара. На Кассандру, в свою очередь, пялился лорд Фидж, давний ее поклонник – за то время, что Энджелу уже посчастливилось провести в местном обществе, он успел разобраться в некоторых связях и предпочтениях. Кажется, от глаз лорда Фиджа не укрылось увлечение предмета его воздыханий простым учителем фехтования. Энджел лишь кротко вздохнул.
– Вы хотите сказать, что я скопировал чужую партитуру? Вы такой знаток? – кипятился Касболд.
Энджел повел себя абсолютно неожиданно – наверняка общество ждало от него либо некоего выпада, либо смиренных извинений, только не объяснений и не оправдания для Касболда.
– Простите еще раз. Я не говорил такого. Но иногда, если слышал музыку когда-то давно, она запала в душу… В какой-то момент она просто сама выливается на бумагу. Со мной такое случалось. Я уверен, что вы бы и сами, барон, заметили это, если бы не спешили так передать партитуру исполнителям.
Барон покраснел еще больше, но потом все же взял себя в руки.
– Дайте взглянуть еще раз.
Энджел протянул ему листки партитуры.
Молчание продолжалось пару минут.
– Что ж, вы спасли мое доброе имя, – проговорил наконец композитор. Судя по всему, он был человеком честным и справедливым и умел признавать свои ошибки, когда в полной мере осознавал, что неправ. – И я вам благодарен. Не представляю, как бы пережил, если кто-либо указал бы мне на мою оплошность, невольную, конечно же, в день премьеры.
– Не стоит благодарности, – поклонился Энджел. Его порадовала реакция барона. – И если вы хотите знать мое мнение, то те пара фраз, что проскользнули здесь и здесь… из них можно развить прекрасную тему.
Что-то бормоча, композитор вернулся за клавесин, сыграл раз, другой, потом повторил отрывки, так и сяк… Все следили за ним с неослабным вниманием, и Энджел тоже чувствовал себя заключенным в кольцо взглядов. И через десять минут многострадальный финал был готов.
– А он действительно очень талантлив, – проговорила леди Кассандра, подходя к Энджелу.
– Несомненно, – вежливо отозвался он. Пылкие взгляды подруги Лаис не укрылись от его внимания. Он осознавал, по какой тонкой грани ходит. Сам виноват.
Леди ослепительно улыбнулась, но тут подошла Лаис и увлекла подругу в сторону.
Энджел вздохнул с облегчением, только, как оказалось, рано.
– Мистер, – прошипел ему в спину молодой человек, до этого прятавшийся в углу. – Меня зовут лорд Фидж. И мне совершенно не нравится, как на вас смотрит леди Фитчетт.
– Леди может смотреть на меня так, как пожелает, – парировал Фламбар, сообразив, куда клонит юнец.
– Тогда я сделаю так, что ей не придется больше на вас смотреть!
– К вашим услугам, – процедил Энджел. Неожиданно ему захотелось проучить наглеца.
– Завтра, на закате. На пустыре.
– Великолепно.
Глава 14
Лаис места себе не находила от беспокойства. В шесть часов вечера она вызвала к себе Фламбара, надеясь вместе помузицировать, однако Джейкобс сообщил с сожалением, что учитель фехтования оседлал коня и уехал в неизвестном направлении. Никаких претензий к Энджелу Лаис не имела – в конце концов, фехтовальщик волен распоряжаться свободным временем, как пожелает, – однако ей не давала покоя одна маленькая деталь. Вчера Лаис была свидетельницей некоего весьма бурного разговора, имевшего место на репетиции, между Энджелом и лордом Фиджем. О чем именно шла речь, графиня не знала, так как стояла слишком далеко, отчитывая Кассандру за недопустимое поведение, однако хорошо разглядела и невозмутимо каменное выражение лица Энджела, и резкие жесты лорда. Неужели эти двое поссорились? А когда мужчины не приходят к согласию, они вынуждены прибегнуть к помощи шпаг. Так, возможно, Энджел сейчас уже мертв?
Или, что еще хуже, затейливо истыканный труп лорда Фиджа украшает какую-нибудь лесную лужайку…
Лаис не могла ни заниматься делами, ни сидеть с детьми. Обычно вечером Джерри и Тамину приводили в гостиную, и там они играли, разговаривали с матерью, слушали сказки. Лаис нежно любила такие вечера. Сегодня же беспокойство за Фламбара оказалось столь сильным, что графиня попросила Барбару и Алана присмотреть за детьми, а сама устроилась на стуле у окна, выходившего во двор, и занялась вышиванием, каждую минуту бросая взгляд в сгущавшиеся сумерки.
Солнце медленно гасло на вершинах деревьев; вот оно ушло за горизонт, и через некоторое время облака, напоенные красным светом, поблекли, превратились в пепельные ошметки. Дни стояли холодные и ясные, скоро должны прийти бесконечные дожди. Ночами же темнота становилась непроглядной, и потому Лаис велела зажигать вечером факелы во дворе. В дополнение к вооруженным конюхам Лаис наняла еще нескольких людей в ближайшей деревне, когда приключилась та неприятность с разбойниками. Она не желала, чтобы ее любимого фехтовальщика продырявили еще раз. Графиня каждое утро спрашивала Энджела, как он себя чувствует, и получала в ответ неизменное:
– Все хорошо, миледи.
Как можно говорить с таким? Как можно дать ему понять, что ее интерес к нему – уже нечто большее, чем просто любопытство? И как разобраться с собственными спутанными ощущениями?
Тщательно выбирая цветные нитки, Лаис размышляла – в который раз за прошедшие дни. То жаркое и болезненное чувство, которое она испытывала к Энджелу, не что иное, как влюбленность. Это понятно. Лаис всегда старалась оставаться честной с самой собой: в самообмане нет никакого смысла. Если лжешь себе, то рано или поздно запутаешься, начнешь лгать другим и станешь несчастным. Поэтому графиня всегда старалась как следует разобраться в своих чувствах. И что она имеет на данный момент?
Она не невинная девушка, охваченная первым огнем желания, которая не понимает, что происходит, и лишь томится неясными ощущениями, глядя на объект нежной страсти. Лаис прожила много лет вместе с любимым человеком, у нее двое детей, и она прекрасно понимает, что такое плотское желание. После того как Роберт умер, оно ни разу не вспыхивало в ней с такой силой. И все же это не только и не столько страсть. Энджел относится к тому типу мужчин, который всегда привлекал Лаис. Он казался загадочным, а в свое время Роберт тоже покорил ее таинственностью. Не только ею, разумеется, однако… А Энджел – недоступный, недостижимый человек, которого никак нельзя разгадать.
Если бы он был знатен, Лаис решилась бы на откровенный разговор. Воспитание, данное отцом, наложило определенный отпечаток на личность Лаис: временами она шокировала даже Роберта, позволяя себе откровенные высказывания, принятые у мужчин. Женщины должны оставаться милыми и деликатными, пунцоветь при обсуждении запретных тем и шокированно обмахиваться веерами. Лаис сдерживала полученные от отца знания, и лишь Роберт и подруги знали, насколько далеко она может зайти в своей откровенности. И в своих поступках. Первой заговорить с мужчиной о чувствах – это нарушение общепринятых правил, практически преступление против морали. Лаис не видела в том ничего плохого. И если бы Энджел занимал видное положение, хотя бы носил титул, он… ах, да что там, наверняка давно был бы женат. Лаис не обольщалась насчет собственных шансов. Фламбар похож на произведение искусства, а в мире полным-полно коллекционерок, которые прибрали бы красавчика к рукам. Как провинциальной вдове тягаться с лондонскими светскими львицами?
Впрочем, будь Энджел дворянином, Лаис вряд ли познакомилась бы с ним. Что он стал бы делать в ее доме?
Он не для нее. Она не для него. Точка.
И тем не менее разум продолжал играть с возможными вариантами.
Если бы Лаис решилась связать свою жизнь с человеком незнатным, дорога в высшее общество оказалась бы для нее закрыта. А Джеральд – граф Джиллейн по праву рождения и воспитанию; Лаис не имеет права ставить его будущее и его репутацию под угрозу. Его и дочери. Тамина должна появиться в обществе, когда подрастет, блистать на балах, выйти замуж за хорошего человека. Можно ли думать о личном счастье и забывать о детях? Нет, никогда.
Энджелу тоже наверняка не придется по душе подобный расклад. Как он там говорит? Дело чести. Судя по всему, Фламбар очень уважает Лаис и не сделает ни единого шага в направлении брака. Впрочем, в направлении даже намека на какую-либо связь – тоже исключено.
Графиня подняла голову и выглянула в окно. Ничего не изменилось: пустой двор, небо уже совсем темное, лежат на каменных плитах масляные пятна света… Лаис со вздохом опустила взгляд и сделала очередной стежок.
Что она может предложить Энджелу, кроме брака? Любовь? Ревность? Тайные свидания под покровом ночи? Бред и ерунда: она не девчонка, чтобы тешиться иллюзиями. Сердце Лаис словно протыкали иглой, когда Энджел улыбался и говорил с другими дамами. Она видела, как горят их глаза, как прелестницы кокетничают с Фламбаром, не переходя допустимую черту, – ведь он оставался слугой. Черт побери эту несправедливость! Общественная мораль особенно сильна в провинции; это в Лондоне не осуждаются легкомысленные связи, впрочем, оправдывают лишь джентльменов. Для женщины завести интрижку с человеком низкого происхождения – невозможно. Либо это нужно тщательно скрывать.
Захочет ли Энджел переступить черту? И, если уж на то пошло, захочет ли это сделать сама Лаис?
У нее своя жизнь, размеренная, налаженная. Она по-прежнему скучает по Роберту. Муж умер, и любовь к нему не ушла из сердца Лаис, осталась там светлым призраком, драгоценным воспоминанием. Иногда, ложась ночью в одинокую постель, Лаис закрывала глаза и начинала мечтать: пусть она проснется, и годы, прошедшие без Роберта, окажутся сном. Или нет, пускай его смерть ей приснилась. Вот Лаис откроет глаза утром, а к ней прибежит запыхавшаяся Элен и, не заботясь о почтении, закричит с порога:
– Миледи, лорд вернулся!