- И то и другое - фигня, - обобщил с места бородач.
Члены Ученого совета, давно уже обалдевшие, привстали со своих кресел и вытянулись в направлении галерки - с целями явно не миролюбивыми.
- Вы извините, - холодным голосом сказал тот, у которого дома остался горячий унитаз, - но фигня эта, как Вы изволили выразиться, представляет собою серьезнейшую филологическую проблему…
- Какую именно фигню Вы имеете в виду, - перебил бородач, - про жуй-плюй или про избыточность? Первую фигню или вторую?
- Первую фигню! - возопил член. - Про жуй-плюй… тьфу, про формы повелительного наклонения с нулевой флексией! А Вы, - обратился он вдруг к Продавцову, - шантрапа!
- Я? - изумился Продавцов, теряя цвет лица.
- Вы, Вы! Пришли сюда и оскорбляете почтенных людей!
- Что я ему сделал? - Продавцов глазами призвал в свидетели всех присутствующих. - Я про Вас ни слова не сказал!
- Сказали! Вы крайне непочтительно отозвались об отличной диссертации: я руководил этой диссертацией, я! Вот. - Член демонстративно отвернулся от Продавцова. Правда, тут же повернулся и напомнил: - А вы со своей избыточностью - шантрапа! - после чего отвернулся уже окончательно.
- Давайте все-таки держаться в рамках… - неуверенно предложил председатель Ученого совета.
- Да какие тут могут быть рамки! - Бородач не унимался. - Пусть дорогой товарищ Продавцов в двух словах изложит суть дела. Если весь смысл его диссертации в том, что чем больше человек повторяет, тем лучше его понимают, - так это, извините, чушь собачья. Сколько бы раз я ни повторил, что я папа римский, вы же никогда не согласитесь со мной!
- Да уж, - ввернул кто-то из членов.
- Но моя диссертация, - заверещал Продавцов, - отнюдь не сводится к объяснению избыточности как таковой! Я предлагаю же еще и пути увеличения избыточности!
Шум, возникший было в зале, смолк…
- То есть, - тихо прокомментировал бородач, - Вы предлагаете увеличить то, что и так избыточно?
- Да, - проговорил совсем убитый Продавцов. И тут его понесло: - Нужно достичь еще большей надежности и гораздо более прочной усвояемости информации. Нужно придать прессе действенный характер, активизировать ее вмешательство в жизнь, дать зеленую улицу… - Он бросил эту мысль и начал другую. - Есть ведь очевидные вещи! И я имею право судить о них: мною было найдено четыреста сорок два факта лексико-стилистической избыточности… я работал с материалами газет "Советская культура" - триста один случай, журналов "Театральная жизнь" - сто двадцать восемь случаев, и "Рыболов-спортсмен" - три случая.
- Отпа-а-ад! - восхитилась молочница. - Он все сосчитал!
- Да! - с вызовом и достоинством произнес диссертант. - В моем распоряжении тысяча карточек - они, между прочим, здесь, если кто желает убедиться…
- Когда же вы жили? - ужаснулась девушка. - Жена у вас есть?
- Девушка, позвольте просить вас не задавать… - это опять председатель вмешался, но молочница, не останавливаясь, продолжала:
- Интересно же, когда он жил! Я бы загнулась с таким мужем! А Вы мозжечок проверяли?.. Я расскажу один случай, можно? - И она затараторила с такой скоростью, что было бы самоубийством бросаться ей наперерез: - Известен эксперимент, в ходе которого проверялось, здоров у испытуемых мозжечок или нет. Людям предложили лист бумаги в клетку и попросили ставить в каждой клетке по одной точке. Нормальным это сразу надоедает, а у кого мозжечок поврежден, те весь лист точками утыкали. Им уже говорят: довольно, прекратите, а им хоть бы что, им даже нравится, у них двигательная функция нарушена. У Вас, товарищ Продавцов, тоже, наверное, с мозжечком не все в порядке, если Вы такую нудную работу - да еще с удовольствием! Тысяча карточек! Милый, Вы больной человек… Вас стационировать надо, амбулаторно уже нельзя.
- Да не тарахти ты! - прервал ее румяный бас. - Ты лучше посмотри на него: у него и мозжечка-то нет никакого - не видишь разве?
- Я в последний раз требую! - опять возник председатель…
- Подождите вы! - просто-таки грубо оборвал его субъект с галерки. - Тут не до этики, тут человека лечить надо! А вот скажите, у Вас при ходьбе голова не кружится последнее время?
Совсем уже сбитый с толку Продавцов пальцами левой руки потрогал голову - то место, где, по его представлениям, должен был находиться мозжечок.
- Мозжечок не пальпируется, - предупредительно заметила молочница. - Он заключен в черепе… если, конечно, вообще имеется.
- Я не могу защищаться в такой обстановке! - завизжал Продавцов - и, кажется, его нетрудно было понять.
Под общий шум выступил представитель ведущего учреждения и зачитал невнятный отзыв о предложенной-на-рассмотрение-Ученого-совета-диссертации.
- Слово имеет официальный оппонент, доктор филологических наук профессор Илья Семенович Кузин, - благушей заорал вдруг отключавшийся на время совсем-лысый-ученый секретарь.
Продавцов уселся на место, придерживая на голове прядь, перекинутую от уха до уха.
А на кафедре возник плоскоголовый какой-то крокодил, который хорошо поставленным голосом запел:
- Рецензируемая диссертация посвящена исключительно важной и чрезвычайно актуальной теме в ней ставится вопрос на который наша научная общественность давно уже ждет недвусмысленного ответа автор умело подходит к решению интересующей его проблемы работа глубока по содержанию и интересна по форме в ней открываются новые горизонты для комплексных исследований вклад диссертанта в разработку данной темы трудно переоценить в основу диссертации положены новые и оригинальные идеи методы ее выполнения также весьма и весьма новы…
Все это Илья Семенович Кузин пел совершенно обворожительно, в лучших традициях бельканто, то есть демонстрируя только голос - и ничего больше. За время пения он ни разу не изменил позы, да что там позы - пальцем не пошевелил и даже не моргнул ни разу. Сонная одурь накатила на зал: утихомиренные, убаюканные члены немели от удовольствия.
- Таким образом, - заканчивал уже крокодил, - мне кажется что рассматриваемая диссертация является серьезным научным трудом и позволяет ходатайствовать о присвоении ее автору ученой степени кандидата филологических наук.
Когда он допел свою песнь, сонные члены один за другим вернулись к неприглядной яви и насупились. Крокодил сел, не дождавшись ни аплодисментов, ни цветов, на которые, судя по угрюмому теперь выражению его лица, он явно рассчитывал.
- Вениамин Федорович, ответьте, пожалуйста, Вашему оппоненту. - Лысый включился в работу вовсю.
Продавцов поднялся на кафедру, как на гильотину.
- Во-первых, я хотел бы поблагодарить моего глубокоуважаемого оппонента за то, что он внимательно прочел мою диссертацию, и за ценные замечания, сделанные им. Я согласен, первая глава действительно немного длиннее второй, и учту это замечание при переработке диссертации в книгу…
- О-о-ох, - застонали на галерке, - он еще и книгу опубликует!
- Простите, пожалуйста, - не дав никак отнестись к стону голландской молочницы, изумительно вежливо обратился к крокодилу бородач, - Вы действительно внимательно прочли диссертацию?
- Почему этот человек позволяет себе… - начал крокодил, но тут же и умолк от следующего вопроса сверху.
- И пересказать можете? - усомнились там.
- Все, больше нет сил терпеть! - трагически запел Кузин. - Кто он такой? Кто знает этого… этого человека? Скажите, Вы кто такой в самом деле?
- Я папа римский, - смиренно ответили с галерки, - и представляю здесь Ватикан.
- Он же издевается, я сейчас покину зал заседаний. - Кузин вскочил и побежал покидать.
- Вам укол сделать надо, транквилизатор какой-нибудь! - неслось вслед.
Кузина перехватили у дверей и тоже вложили ему в ухо сведения, от которых ему пришлось остановиться и присесть на краешке первого ряда.
- Выведите этих наглецов! - заорал вдруг спавший до этого член, но другой член, бодрствовавший, взял на себя обязанность нашептать ему на ухо все необходимое - и нашептал. Заоравший пожал плечами и нахмурился.
- Садитесь, Продавцов, поблагодарили и - ладно! - взмолился председатель. - Слово предоставляется второму официальному оппоненту - Слепокуровой Глории Викторовне, кандидату филологических наук.
Слепокурова Глория Викторовна, робкое существо лет четырнадцати, боязливо переступила в сторону кафедры. На носу ее были квадратные темные очки с темными же стеклами, занимавшими большую часть поверхности лица и тем самым оказывавшими лицу неоценимую услугу. Человек, раз взглянувший на Глорию Викторовну, мог не опасаться, что ему захочется это повторить.
На кафедре официальная-оппонент сразу же сильно изменилась, себя-в-коня-преобразив. Она раздула мощные ноздри и направила свои телескопы сначала на галерку, а потом в сторону наиболее прытких членов.
Зал превратился в относительно-братскую могилу.
Зал превратился в относительно-братскую могилу.
- Я надеюсь, - тихо-тихо сказала Слепокурова Глория Викторовна, - что у присутствующих хватит деликатности не перебивать женщину, чтобы мне не зачитывать одно и тоже по многу раз?
Испугав всех таким образом, она еще тише продолжала - и, между прочим, каждое слово было отчетливо слышно… наверное, даже на улице: вот как умела заставить себя слушать эта Слепокурова Глория Викторовна!
- Итак, мы имеем дело с диссертацией, актуальность которой несомненна. Несомненна, - повторила она, строго взглянув сразу на всех окружающих. - Лексико-стилистическая избыточность в газетно-журнальной публицистике конца семидесятых - начала восьмидесятых годов была предметом внимания двенадцати советских и одного зарубежного, а именно восточногерманского, исследователя. - Слепокурова упомянула их фамилии, имена, отчества, названия книг и статей, место и год их издания, издательства и количество страниц с указанием тех, на которых речь шла именно об этих материях. - Однако я заметила, - телескопы опять поблуждали по залу, - что диссертанту известно лишь десять исследований, - и это сразу внушило мне опасения. Выяснилось следующее: опасения отнюдь не беспочвенны. Я полностью не принимаю интерпретации фактов лексико-стилистической избыточности на страницах 45, 46, 47, 48, 49, 108, 114, 145, 146, 147 и 163; факты заимствованы автором из газеты "Советская культура" за номерами 18, 32, 39. 47, 58, 116, 291 и из журнала "Театральная жизнь" за номерами 1, 4 и 6. Я также не принимаю интерпретации всех фактов, заимствованных из всех номеров журнала "Рыболов-спортсмен". В каждом из упомянутых случаев мы имеем дело не с избыточностью, а с дополнительными новыми и интересными сведениями. Чтобы не быть голословной, разберу каждый из упомянутых мною примеров.
И Слепокурова Глория Викторовна начала анализ, длившийся ровно полтора часа.
- Теперь позволю себе перейти к примерам, в интерпретации которых мое мнение лишь частично расходится с мнением диссертанта.
Она опять начала называть цифры, которых автор, щадя и без того утомленных читателей, здесь приводить не станет, указав лишь, что официальная-оппонент высказала замечания по тридцати четырем случаям, касающимся всех газет и журналов. На это ушло еще два часа с минутами…
Где-то далеко пропикало одиннадцать.
Три раза приходил вахтер. Измордованные члены сонно вращали глазами: у многих были видны одни белки. Четверо храпели, и один свистел. Председатель держал голову в руках. Диссертант расстегнулся весь. Кто-то из его родственников не то скулил, не то пел во сне… На галерке молчали.
Проанализировав все спорные случаи, Слепокурова Глория Викторовна злобно оглядела сильно поредевшие ряды:
- Я позволила себе читать с листа, чтобы сэкономить ваше время и не подбирать нужных слов в процессе анализа прямо на ходу. За исключением упомянутых моментов, диссертация в целом произвела на меня хорошее впечатление: она вполне заслуживает высокого звания диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук.
- Вязать ее! - раздался на этом месте оглушительный вопль с галерки, заставивший содрогнуться тех, кто спал, и тех, кто из последних сил не спал. - Несите веревки!
Под страшные эти слова голландская молочница принялась топать ногами и улюлюкать, что произвело на всех совершенно жуткое впечатление: вскочила - и улюлюкает. И топает ногами - очень сильно… что там у нее на ногах?!
Борода засвистел в два пальца.
Слепокурова Глория Викторовна уничтожила их телескопами и робкой походкой отправилась к двери - хлопнула ею, как недюжинный молодец, и покинула помещение.
Члены зажали уши и полегли под столы, а один из них, ничего не понявший со сна, мелкими перебежками начал тоже продвигаться к двери.
- Стоять! - крикнул Продавцов, и член замер, прижав к брюху лакированный портфельчик, ибо голос Продавцова и весь-его-задумчивый-вид сделался страшен: еще бы - кворум рассыпался на глазах!..
А надо всем этим гремел уже бас румяного бородача:
- Нет, вы вдумайтесь только - на минутку вдумайтесь! - что здесь происходит! Это же сумасшедший дом, глубокоуважаемые члены… Я медик, я случайно оказался на защите - и цель-то у меня была глупая… похохмить, сколько получится, - и убраться восвояси, но, товарищи-члены, вы же шизофреники тут - все как один! Я гарантирую вам точность диагноза, шизофрения - моя специальность.
- Ах-так-вот-что… никакой-он-не-сын… и никакой-он-не-зять… это-вообще-человек-с-улицы… нет-ну-подумайте-какой-хам… нашел-кого-учить-понимаете-ли…
Шепотки поползли, поползли - расползлись, как муравьи, по всему залу, защекотали, рассмешили и тут же обозлили всех, но бас гремел густо:
- Какой тут мозжечок, к чертовой матери! Тут распад уже пошел, прямо на глазах распад, я теряюсь как врач… Я не взялся бы лечить никого из вас, это все какие-то запущенные формы, застарелые: синдромы на благоприятной почве развивались, понимаете?
Никто почти уже не слушал его: сами по себе - без команды - престарелые члены выстраивались в круг, создавая оцепление; прочие - во главе с Кузиным - блокировали дверь, но румяный бас не замечал опасной передислокации: он гремел, гремел, гремел…
- Профессиональный кретинизм - вот как называется ваша общая болезнь, а защита сегодняшняя - массовый психоз на почве профессионального кретинизма. Что тут можно посоветовать? Для начала - никогда больше не собираться вместе: коллектив - это питательная среда для психов, именно в коллективе актуализируются наиболее болезненные проявления профессионального кретинизма. У всех вас, видите ли, иллюзия общего дела - такую иллюзию, поверьте мне, можно подавить лишь в одиночестве, когда очередные бредовые идеи оказывается некому сообщить. И второе - смена рода деятельности. Поскольку для какой бы то ни было интеллектуальной работы никого из вас уже нельзя использовать, вам лучше приняться за такие виды работы, которые не требуют участия интеллекта, - например, уборка-садов-и-парков-нашего-города и тому подобное. Больше ничем помочь не могу. Пойдем, - кивнул бородач голландской молочнице.
- Стойте! - крикнул председатель.
- Давайте на прорыв! - взревела заурядная-между-прочим-лич-ность. - Я прикрою вас! - Она (а это был он) бросилась к двери.
- Мы сейчас милицию вызовем, вы не выйдете отсюда, - заорал удивительно-тихий-член-на-отшибе.
Заурядную между-прочим-личность выпустили наружу, за ней выскользнул кто-то из членов, прочие члены завалили своими телами дверь. Четверо страшных аспирантов завели бородачу руки за спину. Голландская молочница смотрела на все это глазами-полными-ужаса.
- Да они же пьяные! - возопил один из четверых. - От них спиртным несет!
Бородача и молочницу оперативно сдали на руки милиции. Они не сопротивлялись и больше не качали прав - только изредка взборматывали "ужас", "кошмар", "бред какой-то" и так далее. Их увез милицейский фургон. В отделении милиции капитан Окунев снимал с них показания.
- Ваша фамилия, имя, отчество?
- Карасева Ольга Петровна.
- Ваша?
- Рекрутов. Рекрутов Сергей Степанович.
- Место работы, должность.
- Научно-исследовательский институт скорой помощи имени Склифософского. Врач.
- Лаборантка.
Снятие показаний продолжалось около часа. А в это время в зале заседаний старого корпуса МГУ шло голосование по диссертации Вениамина Федоровича Продавцова на тему "Лексико-стилистическая избыточность в газетно-журнальной публицистике конца семидесятых - начала восьмидесятых годов".
- Я надеюсь, - сказал председатель всех членов, - что грубая выходка двух подвыпивших хулиганов не повлияет на решение Ученого совета. Отзывы по диссертации в целом положительные, диссертант по существу и интересно отвечал на вопросы. Голосуем, товарищи!
Кроме пресловутых членов, каким-то чудом все-таки умудрившихся сохранить кворум, в зале заседаний осталось еще человек пять-шесть, включая самого диссертанта, официальных оппонентов и представителя ведущего учреждения. Жены членов совета (особенно две заболевшие) названивали на давно пустые кафедры по поводу исчезновения из обихода мужей. А те решали судьбу Вениамина Федоровича Продавцова…
Он был почти обнажен, поскольку, как мы помним, незадолго до прибытия милиции расстегнулся весь и решил не застегиваться больше никогда. Жизнь свою он полагал законченной. Диссертация провалилась. Надеяться было не на что. Новой написать он не сможет - и теперь навеки обречен оставаться ассистентом кафедры… впрочем, какой там кафедры, когда его завтра же выгонят! Между тем ему уже тридцать два года и поздно начинать другую жизнь. Стало быть, расстегнуться и сидеть - это все, что следует предпринять… сидеть и ждать смерти.
- Объявляю результаты голосования. - Совсем лысый ученый секретарь блестел, как сапог новобранца. Продавцов вжался в кресло и вроде перестал быть. - Одиннадцать голосов "за", девять - "против", один бюллетень испорчен. Поздравляем вас, товарищ Продавцов.