Капитан остановился, огляделся и направился в сторону одного из ангаров.
– Мне еще предстоит разобраться, почему он на вас среагировал и открылся, но сейчас не до этого. Надо быстрее ликвидировать временной парадокс, пока последствия не стали катастрофическими.
– Макс, ты не ворчи, – Корнеев ускорил шаг и поравнялся с «особистом». – Мы в общем-то и сами уже сообразили, что влезли не туда… И очень хотелось бы понять, куда именно? Не просветишь, по старой дружбе? Или все-таки Андрюха прав: это действительно машина времени?
– И да, и нет. Это не машина, а… впрочем, неважно. Говоришь, поняли? – «особист» на несколько секунд снова принял облик Штейнглица.
– Не слепые. Старое обмундирование, терминология, отмененные звания… Вот только с нападением на Румынию не стыкуется. Ясско-Кишиневская операция в августе сорок четвертого была, а сейчас какой? Нас же как минимум на пару лет обратно забросило? До введения погон. То есть сейчас не далее как лето сорок второго.
– О-хо-хо… – «Особист» поправил фуражку. Взгляд его при этом оставался по-прежнему совершенно пустым. Как смотрящее в потолок зеркало. – Объяснения им подавай. Ты, подполковник, даже не представляешь, какую кипу инструкций и регламентов я сейчас нарушаю уже только тем, что сунулся вытаскивать вас из этой реальности.
– А я о чем? – Корнеев кивнул. – Секретность прежде всего. Но хоть в общих чертах обрисуй ситуацию. Сам же понимаешь, что отсутствие информации порождает домыслы. И кто знает, до чего мы додумаемся, если останемся без правильных ответов! Оно тебе надо?
– Шайсе! Тут ты прав… Ладно, Николай, я говорю – ты слушаешь. Вопросов не задаешь. Как объяснишь своим товарищам – твоя забота. Кстати, вон Андрей на нас смотрит. Скажи, пусть всех сюда позовет. Пора это недоразумение заканчивать.
Корнеев подал Малышеву условный знак «Все ко мне!» и снова повернулся к «особисту».
– Начнем с того, что миров во Вселенной неисчислимое множество. Только не в пространстве, а во времени. Но все они как бы и не вполне реальны…
«Оперуполномоченный» поскреб подбородок. Со стороны это выглядело столь невероятно, что Корнеев украдкой ущипнул себя.
– Нет, не так… Представь уравновешенные весы. Тем, кто находится на одной чаше, нет никакого дела до того, что происходит на другой. Вернее, они даже не подозревают, что другая чаша вообще существует. А теперь что-нибудь перенеси с одной стороны на другую… Исчезнет равновесие, из-за чего обе чаши сдвинутся. При этом та, в которой прибавилось, станет более реальной, чем та из которой изъяли. Если быстро восстановить все как было – ничего особенного не случится. Время имеет структурную память и из главного русла не выплеснется. Но если воздействие достаточно длительное, то «утяжеленный» мир получит шанс вытеснить «ослабленный», при этом занимая освободившуюся вероятность. Что сделает его еще более реальным по отношению к остальным мирам. И процесс этот практически необратим… Понимаешь?
– Не очень, – честно ответил Корнеев.
– Доннерветтер… Забудем о теории, перейдем к конкретике. Вас закинуло в мир, где нет Гитлера. Адольф Шикльгрубер погиб в Первую мировую. В результате – летом тридцать восьмого Сталин начал Первую интернациональную коммунистическую войну за освобождение пролетариата от капиталистического рабства, в которой вы сейчас принимаете непосредственное участие. Более того, как я уже знаю, даже весьма не двузначно поспособствовали ее успешному началу…
– Ешкин кот! – не удержался от восклицания Николай. И мечтательно добавил: – Вот здорово… Жаль, у нас по-другому произошло. Эх, Иосиф Виссарионович, мог ведь, оказывается…
– Не перебивай, – недовольно зыркнул на него «особист». – Так вот. Из-за того что вы переместились из своего мира в этот, данная реальность начинает становиться более вероятной и подминать под себя будущее вашего мира. Оно уже не будет таким, как могло быть. А если вас не вернуть, то изменения будут продолжаться… пока не сольются с этой версией будущего.
– В смысле если мы тут задержимся, то у нас тоже Гитлера грохнут? – Корнеев расстегнул пуговицу на воротнике. – Товарищ дорогой… В таком случае мы остаемся. Даже если через пять минут всех поставят к стенке.
– Увы, но просчитать изменения невозможно. Может, операция «Валькирия» сработает, а может, наоборот – «Китайская шкатулка»… Прогнозировать не берусь. Но в любом случае, поверь мне на слово, вариант ополчения всего мира на СССР. Союз Англии и США с Германией против Страны Советов не самая радужная перспектива для нашей Родины. Или ты готов рискнуть, чтобы узнать, чем все закончится?
Корнеев отрицательно покрутил головой.
– Вот то-то и оно… Стало быть, обойдемся без самодеятельности. Я сейчас организую ваше возвращение, и будем надеяться, что статус-кво миров возобновится сам.
– А как ты объяснишь комбригу наше исчезновение? Побегом?
– Это самое простое, – махнул рукой «особист». – Взорву ангар. Взрывчатки здесь хватит. Ну, и вы все… На войне как на войне. Куда сложнее с обратной дебаркацией. Физически меня здесь нет, и измерительных приборов тоже. Поэтому могу только прежнюю настройку использовать, а она уже не точна. Насколько велика погрешность? Без понятия. Так что держитесь поближе один к одному, а еще лучше встаньте вплотную и возьмитесь за руки. Думайте тоже о чем-то общем. Надеюсь, поможет. Все, подполковник, – «особист» оглянулся на звуки шагов, – твоя группа в сборе. Дальше командуй сам…
Максимилиан Штейнглиц на долю секунды снова пробился сквозь черты лица гэбэшника, и тот протянул Корнееву руку.
– Вернетесь, меня не ищи. Смогу – сам объявлюсь. На всякий случай как рабочая версия: вы надышались в подземелье замка графа Соколовского каким-то газом. В результате – длительные галлюцинации и частичная амнезия. Как выбрались, что делали после – ничего не помните. Бред какой-то. У каждого свой. На допросах… если до этого дойдет, конечно… говорите правду. Скорее отстанут. Такую чушь не выдумывают для оправдания. И еще, обнаружите в своем мире какие-то изменения, нестыковки, отличия от привычного – не удивляйтесь. Это эхо вашего перехода. А, чуть не забыл… Переход устроен так, что куда бы вас ни занесло, непосредственной угрозы жизни не будет. По меньшей мере, вам хватит времени, чтобы прийти в себя. Так что не паникуйте… Впрочем, вы уже знакомы с состоянием «паралича», которое сопровождает процесс вплетения ваших личностей в новую реальность, так что справитесь и на этот раз. – И громко прибавил, чтоб услышали все: – Удачи, товарищи. На подготовку даю пять минут. Как раз перекурить успею…
– Это он о чем? – спросил от имени группы Малышев, недружелюбно поглядывая на особиста. – К чему нам готовиться? К расстрелу?
– С чего вдруг?
– А я знаю? Мало ли… Был бы человек, а статья найдется. На то он и оперуполномоченный.
– Брось, Андрей… Что за неуместная истерика? Понимаю, штрафникам особистов не за что любить, но только не в твоем случае.
Малышев промолчал. Все верно, не поспоришь. В штрафбат капитан загремел за дело. Хоть и при смягчающих обстоятельствах, но тем не менее. При иных условиях за такое вполне могли бы и расстрелять.
Корнеев обвел взглядом боевых друзей. Все ждали. Причем на их лицах не было и тени сомнения. Они знали своего командира и верили ему. Прикажет: «Вперед», – выполнят. Скомандует: «Отбой», – тоже спорить не станут.
– Товарищи офицеры… – Николай подумал и сменил тон: – Парни, правда, сейчас нет времени объяснять все нюансы. Обещаю, как выберемся – отвечу на любые вопросы так подробно и обстоятельно, как только смогу. А сейчас, группа, слушай мою команду!
Корнеев встал между Малышевым и Телегиным, беря их под руки.
– Всем делать как я. Создаем плотную группу – так, чтобы между нами даже свободного воздуха не осталось. И еще одно… Это не мое чудачество, а приказ! Пока не скажу «отставить», думаем о… Степаныче.
– А кто это? – удивился Гусман. – Мы с Петрухой знаем его?
– Черт… – Корнеев посмотрел на «особиста». В ответ тот указал ему на запястье с часами. – Не подумал… Ладно, летуны, вы думайте обо мне. Что хотите, хоть матерное. Только не переставая. Все, братцы. Закрыли глаза, сосредоточились, сгруппировались. Считаю до…
Часть вторая «Опять весна на белом свете…»
Глава первая
Весна сорок четвертого года, первая послевоенная, нагрянула неожиданно и рано. Как будто одновременно с капитуляцией фашистской Германии что-то изменилось и в небесных сферах, – и теперь жизнь торопилась наверстать время, упущенное за смертоносные фронтовые годы.
Уже в начале февраля столбики термометров даже ночью не опускались ниже пяти-шести градусов тепла, а небольшой снежный покров, придававший в январе яркости и торжественности празднованиям по случаю Великой Победы, Рождества и Нового года, сошел даже раньше, чем зарядили дожди – по-весеннему теплые и шумные…
Всего за неделю вешние воды отмыли деревья и дома от копоти и гари, загладили, зарубцевали израненную, исполосованную землю и заботливо укутали ее светло-зеленым покрывалом бурно рванувшего к солнцу и теплу разнотравья. А ближе к концу месяца засверкали и загрохотали самые настоящие майские грозы.
Еще не отвыкшие от войны, люди подхватывались спросонья с кроватей и бросались в погреба и к бомбоубежищам. Дневальные в казармах поднимали тревогу, летчики бежали к самолетам, зенитчики к орудиям, штабные офицеры к телефонам… А потом, вместе и по отдельности, радостно смеялись или плакали – с облегчением шепча одно и то же: «Это всего лишь гроза… Война закончилась… Мир!»
Игорь Степанович стоял на балкончике, опираясь спиной о дверной косяк, дымил вонючей американской сигаретой «Честерфилд», – после ранения пальцы правой руки потеряли чувствительность и попытки свернуть «козью ножку» превращались в настоящее мучение, – и наслаждался тишиной.
Щедро выплеснувшийся к вечеру ливень давно поутих. Но не ушел совсем, а сменился мерно шелестящим по крышам мелким, затяжным дождиком. И уже эта изморось, как в присказке о курице, что хоть по зернышку клюет – за день весь двор загадить умудряется, к полуночи промочила Залесье так основательно, что сухого места не оставалось даже под навесами и козырьками парадных.
Семеняк зябко поежился, затянулся еще разок, потом выбросил окурок, вернулся в комнату и плотно прикрыл за собою балконную дверь. Снял с вешалки новенькую шинель с погонами младшего лейтенанта и набросил на плечи.
Несмотря на то что неожиданная весна вторую неделю подряд неустанно радовала теплыми деньками, к вечеру все же становилось весьма прохладно. Как ни крути, а темное время суток по-прежнему длиннее солнечного – вот и не успевает земля прогреться как следует и запастись теплом на ночь. Да и разведенная дождями слякоть не слишком этому способствует.
Наверное, стоило затопить камин, но Игорь Степанович сегодня не собирался засиживаться допоздна, а зря переводить дрова не позволяла природная рачительность. Лучше утром, собираясь с мыслями, погреть озябшие руки, поглядеть на огонь – смирный, ласковый, совсем не страшный, когда потрескивает поленьями в очаге, а не пожирает гектары леса или городские кварталы…
Комендантская должность, вместе с офицерскими погонами, свалилась на Семеняка совершенно неожиданно, и тем не менее хозяйское отношение к вверенному его попечительству городку, в понимании Игоря Степановича, начиналось не с введения комендантского часа, а вот как раз с подобных мелочей. Когда даже лишняя охапка дров используется не по прихоти начальства, а с толком. С наибольшей пользой… Например, для обогрева больницы или детского дома. Потому что если и была война щедра на что-нибудь кроме смертей и увечий, так это на сирот.
Миллионы детей по всей огромной территории Восточной Европы, исковерканной самой ужасной за всю историю человечества бойней, остались без крова над головой и родных, которые могли бы о них позаботиться. Так что своей важнейшей задачей новоиспеченный комендант Залесья считал именно заботу о сиротах. Тем более что над Польшей фашисты измывались на полтора года дольше, с сентября тридцать девятого… Даже не скрывая, что эти земли считают своими по праву, а проживающих здесь поляков – недоразумением. В лучшем случае рабами новых хозяев – настоящих арийцев…
Кровью десятков миллионов человечество смыло эту муть со страниц истории, надеясь, что те, кому предстоит строить новый мир, не забудут ее безжалостных назиданий.
Игорь Степанович посмотрел на папку с документами, ждущими его резолюции, вздохнул и сел за стол. Подкрутил фитиль в керосинке и пододвинул папку ближе.
Как оказалось, управлять даже небольшим городком, в котором и в довоенные-то годы едва насчитывалось чуть больше пяти тысяч жителей, не такое простое дело. Особенно сейчас, когда тишина все еще воспринимается как затишье перед боем, а эхо войны по-прежнему слышится в каждом ночном звуке и шорохе.
К счастью, не все заботы легли на плечи военного коменданта – основную часть вопросов по жизнеобеспечению Залесья решали органы народной власти. Большей частью тоже только обучающиеся премудростям руководства. Зато берущиеся за решение любой задачи с не меньшим энтузиазмом, чем в то время, когда воевали с гитлеровцами в партизанском отряде. Уверенные, что их бывший «однополчанин» – младший лейтенант Семеняк и бойцы комендантской роты обеспечат жителям городка самое главное: охрану мирной жизни.
А с учетом того, что в близлежащих лесах хватало не сдавшихся в плен фрицев и все еще не доверяющих народной власти «аковцев», задача перед военным комендантом Залесья стояла не из самых легких.
Подписанный двадцать третьего декабря Верховным командованием вермахта «Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил» всего лишь остановил полномасштабное ведение боевых действий на фронтах, но не прекратил саму войну.
В Западной Европе оставались целые части и подразделения вермахта и СС, офицеры которых не торопились сложить оружие, все еще рассчитывая, что кто-нибудь из ближайших соратников фюрера примет командование и возглавит армию. Многие считая поступок генерал-полковника Йодля трусостью и предательством, паникой, возникшей после успешного покушения на Гитлера, совершенного Клаусом фон Штауффенбергом.
В Голландии или Дании выстрелы не слышны, а налеты союзной авиации прекратились на германские города, что весьма способствовало очередному приливу «героизма». А сухопутным частям союзников, только высадившимся на побережье Нормандии, и Красной армии, уже занявшей Пруссию, нужно было время, чтоб окончательно очистить Европу от коричневой заразы. В том числе от мелких очагов сопротивления в виде отдельных банд, неизбежно остающихся в тылу стремительно наступающих армий.
Не обошла стороной эта напасть и Залесье. Точных данных у Семеняка не было, но по информации, имеющейся у милиции, в округе орудовало как минимум два отряда «аковцев» и около взвода недобитых «эсэсовцев». Не считая мелких групп численностью до десяти стволов.
С учетом скудости боезапасов у недобитков сил отдельной комендантской роты, отряда милиции и бойцов народной дружины вполне хватало для охраны железнодорожного узла и других важных военных и государственных объектов, а также обеспечения порядка в Залесье, но не более. За чертой городка, особенно в ночное время, ситуация оставалась весьма напряженной. В целях устрашения населения и обеспечения себя провизией бандиты организовывали налеты на сельские магазины и дома представителей новой власти. Жгли, грабили, убивали с особой жестокостью или уводили в лес… который, за годы оккупации, успели изучить и обжить лучше собственного подворья. Причем зверством и беспощадностью к землякам «лесные братья» не отличались от фашистов. Вурдалаки родства не помнят…
Семеняк вздохнул и вытряс из пачки очередную сигарету. Говорят, что чужой зуб не болит. Врут… За годы войны Игорь Степанович видел столько смертей, что, казалось бы, пора и привыкнуть, но увы – все так же щемит и сжимается сердце при виде смерти… Теперь, даже еще болезненнее… Потому что объявлен мир и все эти люди, напрасно убитые бандитами, могли бы жить да жить.
Противный, сладковатый дымок от тростниковой сигаретной бумаги неожиданно напомнил одну странную деталь, упоминающуюся в каждом отчете о налетах банд. Помимо зверств… Налетчики почти не интересовались деньгами или другими ценностями, но всегда уносили с собой все сладости. Варенье, мед, сахар… и самогон.
С самогоном, положим, все понятно. Но такая страстная тяга к варенью ставила в тупик не только Семеняка. Начальник милиции, опытный криминалист, начинавший службу еще в двадцатые годы, тоже лишь недоуменно пожимал плечами. Выдвинув единственную, кажущуюся более-менее, правдоподобной версию о самогоноварении.
На что командир их бывшего партизанского отряда товарищ Анджей, он же председатель горсовета Квасневский, заметил, что среди бандитов много людей темных, обманутых, но идиотов точно нет. Иначе их всех давно б уже переловили. А лучшей демаскировки схрона, чем варка самогона, даже придумать сложно. Причем еще на стадии брожения. Так что причина явно не в неутолимой жажде бандитов, в чем-то другом. Хоть и непонятном.
Семеняк зло ткнул сигаретой в пепельницу.
– Ничего, переловим – спросим. Обо всем расспросим… Дайте срок.
К сожалению, в ближайшие недели рассчитывать на помощь частей регулярной Красной армии, которая стремительными бросками продвигалась навстречу десанту союзников, попутно сокрушая последние очаги сопротивления гитлеровцев, не приходилось. Но ведь и позволять бандитам убивать мирное население тоже нельзя. Люди столько лет ждали прихода освободителей, надеялись на их помощь, и что теперь? Просить еще потерпеть?.. Нет уж. Если враг не сдается – его уничтожают! А здешние места красные партизаны знают получше «аковцев». И уж тем более фрицев.