Седьмая жертва - Маринина Александра Борисовна

Александра Маринина Седьмая жертва

Глава 1

– Не знаю, как вы, уважаемые, а я книги Гоголя еще со школьной скамьи не люблю. Не понимаю, что в них интересного!

Андрей Тимофеевич оглушительно расхохотался и ловко отправил в рот очередной кусок упоительной телятины Ирочкиного изготовления. Настя искоса глянула на Татьяну и сдержала улыбку. До чего забавный этот их сосед!

Немолодой уже мужчина, пенсионер, а держится с ними, как мальчишка с одноклассницами. Хохочет, бородатые анекдоты рассказывает, нимало не смущаясь их несвежестью, и даже не стесняется признаваться в том, что не почитает одного из классиков отечественной литературы. Обычно люди его возраста держатся с теми, кому еще нет сорока, более солидно, с усталой многозначительностью изрекая непреложные, по их представлениям, истины. Не таков, однако, был Андрей Тимофеевич, живущий на одной лестничной площадке со Стасовым и его семейством.

– Ну, вообще-то, школьное изучение литературы к любому писателю может любовь отбить, – заметил Стасов. – Может быть, сейчас детей учат по-другому, а в наше время заставляли, например, наизусть зубрить размышления князя Андрея под небом Аустерлица. Какой пятнадцатилетний пацан это выдержит?

Конечно, у него возникает стойкое отвращение и к отрывку, и к роману, и ко всему, что написал Толстой. Кстати, а как вы к Толстому относитесь?

– Я, уважаемый, к писателям никак не отношусь, – с неожиданной серьезностью ответствовал сосед, – у меня есть отношение только к конкретным произведениям. «Войну и мир» люблю, «Кавказского пленника» люблю, «Севастопольские рассказы» тоже, а «Анну Каренину», к примеру, терпеть, не могу.

– Значит, вы и к нашей… Тане никак не относитесь? – обиделась Ирочка. – Она ведь тоже писатель.

Андрей Тимофеевич снова расхохотался. Делал это он так самозабвенно и вкусно, что невозможно было не улыбнуться в ответ.

– Ира, прекрати, – попыталась одернуть ее Татьяна. – Это называется выклянчивать комплименты.

– Так я же не себе комплименты… – стала оправдываться Ира, но Андрей Тимофеевич прервал ее:

– Дорогие мои, не ссорьтесь. Во-первых, у нас абстрактное обсуждение русских классиков, а не присутствующих за столом прелестных дам. Во-вторых, насколько я знаю, вы, Татьяна Григорьевна, пишете детективы, а я их не читаю и читать не буду даже из уважения к вам, вы уж меня простите. А посему отношения к вашему творчеству у меня нет и быть не может. Ну а в-третьих, лично к вам, Татьяна Григорьевна, я отношусь с глубочайшим почтением и восхищением, равно как и квашей гостье Анастасии Павловне, ибо молодые, умные, красивые женщины, занимающиеся тяжелой и грязной работой, вместо того чтобы блистать в свете, неизменно вызывают трепет в моей мужской душе.

Выдав сию тяжеловесную, но изысканную тираду, сосед поднялся из-за стола, аккуратно сложив при этом лежавшую на его коленях накрахмаленную салфетку.

– Засим позвольте откланяться.

– Куда же вы, Андрей Тимофеевич, – всполошилась Ирочка. – У нас еще пироги…

– Нет-нет, дорогая, не могу, извините. Сын обещал подъехать, я должен быть дома. Сегодня, видите ли, вторая годовщина смерти жены, мы собираемся съездить на кладбище.

Ира проводила соседа до двери и вернулась в комнату. На лице ее проступила грусть, словно печальная дата в этот день была не у Андрея Тимофеевича, а именно у нее.

– Все-таки он славный… Простой такой, веселый… – вздохнула она, ни к кому конкретно не обращаясь, и начала освобождать на столе место для блюда с пирогами.

– Ага, – ехидно поддакнула Настя, – и галантный. Не знаю как ты, Танюша, а я уже давно таких комплиментов не получала. И молодые-то мы с тобой, и умные, и красивые. У вашего замечательного соседа со зрением как? Все в порядке?

– Не волнуйся, – засмеялась Татьяна, – у него все в порядке. Это у тебя перебор в части самокритики. Запомни, подруга, твой вкус вовсе не эталон, я даже не исключаю, что он у тебя просто отсутствует. И тот факт, что ты сама себе не нравишься, совершенно не означает, что ты не должна нравиться всем остальным людям на этой планете. Допускаю, что нашему Тимофеичу-Котофеичу ты кажешься неземной красавицей. Ладно, коль наш сосед нас покинул, вернемся к делам.

Настя поскучнела. Дело, к которому призывала вернуться Татьяна, ей было совсем не по душе, но она опрометчиво дала обещание поучаствовать и теперь не могла отступить назад. То есть могла, конечно, мир не рухнул бы, но совесть не позволяла. Суть же состояла в том, что Татьяне позвонили с телевидения и пригласили принять участие в передаче, посвященной женщинам, занимающимся традиционно мужским делом. Программа так и называлась – «Женщины необычной профессии». Татьяна стала отнекиваться, объясняя, что женщинаследователь – явление вполне обычное, что среди следователей почти половина женщин, и лучше бы им поискать для своей передачи женщину – сотрудницу уголовного розыска, поскольку в розыске женщин действительно раз, два и обчелся. На вопрос, не может ли следователь Образцова в таком случае порекомендовать кого-нибудь, Татьяна ответила не задумываясь. Настя Каменская была единственной женщинойоперативником из угрозыска, которую она знала. Кончилось дело тем, что Настя позволила себя уговорить только в обмен на обещание Татьяны тоже участвовать в передаче. Ни той, ни другой ехать на прямой эфир не хотелось, они придумывали разные замысловатые отговорки, стараясь не обидеть людей с телевидения прямым отказом, но администратор программы проявила недюжинное упорство в сочетании с невиданной проницательностью и нашла-таки способ их уломать.

Согласие их было получено, время прямого эфира назначено, увильнуть уже некуда, посему Татьяна пригласила Настю на воскресный обед, чтобы договориться о главном.

– Раз уж мы с тобой позволили себя втянуть в это мероприятие, – сказала она, – давай разработаем стратегию нашего поведения. Это прямой эфир, хуже того – это телемост, и если у нас с тобой не будет общей идеи, за которую мы станем изо всех сил цепляться, вся передача провалится. Только время зря потеряем.

– Да-а-а, – озадаченно протянула Настя, – телемост – это круто. Если бы просто прямой эфир, тогда еще ничего, сейчас, насколько я знаю, почти всегда звонки телезрителей фильтруют, чтобы не уходило время на явные глупости. А телемост практически неконтролируем.

Обед подошел к концу, Ира убрала со стола и отправилась гулять с годовалым сыном Татьяны Гришенькой, Стасов, выразительно шелестя газетами, прошествовал в спальню, а две будущие героини телевизионной передачи «Женщины необычной профессии», забравшись с ногами на диван, принялись строить коварные планы противостояния неожиданным, а возможно и глупым, вопросам. Обе они были убеждены, что не существует женских и мужских профессий, а есть природные наклонности, способности и особенности характера, позволяющие успешно заниматься одними видами, деятельности и мешающие добиваться успеха в других сферах. Причем природа эти наклонности и способности раздает людям без учета их половой принадлежности. Главное – донести эту мысль до телезрителей и не позволить тратить время на обсуждение тем вроде «Как ваш муж смотрит на то, что вас могут ночью вызвать на работу».

– На все подобные вопросы отвечаем по единой формуле, – предложила Настя.

– Например: мой муж смотрит на это точно так же, как смотрела бы жена, если бы ее мужа… И так далее.

– Согласна, – кивнула Татьяна и поправила теплый плед, которым прикрывала ноги, – надо уходить от обсуждения нашей личной жизни и переводить все в обобщения, чтобы люди понимали, что нет конкретной Насти-сыщика и Тани-следователя, а есть люди, приспособленные для этой работы, независимо от их пола.

Ирочка давно вернулась с прогулки, доносившийся из спальни храп Стасова уже с полчаса как сменился шелестом газетных страниц, а Настя с Татьяной все совещались. Их разговор перестал быть предметно нацеленным на предстоящее выступление по телевидению, они быстро превратились в тех, кем были на самом деле: в оперативника и следователя, разрабатывающих план сложного допроса, когда нужно предвосхитить все возможные варианты поведения подозреваемого и продумать соответствующие этим вариантам контрудары. Работа эта была профессионально знакомой и увлекательной, и обе не замечали, как сгущались сумерки и загорались фонари за окнами. Прерваться пришлось, только когда позвонил Чистяков.

– Жена, тебя домой ждать или как? – спокойно спросил он.

– Смотря что подразумевать под «или как», – тут же отпарировала Настя.

– Два варианта, – методично ответил профессор математики, – или ты остаешься там ночевать, или я за тобой приеду.

– А тебе как больше нравится?

– Ехать за тобой, конечно, не хочется, бензин опять же переводить и двигатель амортизировать. Кроме того, у нас в квартире жуткий холод и горячую воду отключили…

– Тогда я остаюсь.

– Договорились, я выезжаю.

Настя положила трубку и посмотрела на часы.

– Ируськин, у меня есть сорок минут. Я могу рассчитывать на чашку кофе с остатками пирога?

Оказывается, жить с чувством вины хоть и неприятно, но вполне можно. В конце концов, разве он виноват в том, что случилось? Ремонт в квартире Насти давно пора было делать, и единственное, в чем он может себя упрекнуть, так это в том, что раньше не проявил должной настойчивости. Тогда все было бы уже сделано. Уговорить жену зажмуриться и перетерпеть пару месяцев ему удалось только этим летом. Нашли мастеров, закупили часть необходимых материалов, работа закипела… А потом «ахнуло» 17 августа. И уже через неделю стало понятно, что отложенных на ремонт денег хватит разве что на окончание работ в кухне. Самое обидное, что деньги у Чистякова были, он как честный налогоплательщик открыл счет в Инкомбанке, куда ему и переводили гонорары за издаваемые за рубежом учебники и монографии. Ну а толку-то?

Счета заморожены, с них ни доллара, ни цента, ни даже рубля не снять.

И тут, словно на счастье, подвернулось приглашение в Германию на три недели читать лекции. Заплатить пообещали наличными, и после краткого семейного обсуждения было решено случай не упускать. Государственной зарплаты женымилиционера и мужа-ученого может не хватить даже на безремонтную жизнь, ибо к началу сентября потерявшие чувство реальности цены окончательно зарвались, совсем забыв о том, что должны хотя бы минимально соответствовать покупательной способности населения. Выплаченный наличными гонорар за лекции помог бы им продержаться несколько месяцев, а там, глядишь, и ситуация как-то утрясется.

Но государство снова подкинуло очередную подлянку. Стоило только Чистякову отбыть в Германию и выйти в аудиторию со своей первой лекцией, как было объявлено о том, что все желающие могут перевести свои вклады из частных банков в Государственный Сбербанк. И якобы это позволит им получить свои денежки, пусть не сразу и не в полном объеме, но хоть в каком-нибудь.

Для осуществления этой процедуры необходимо лично явиться и написать соответствующее заявление. Вопрос, таким образом, закрылся сам собой, не успев открыться. Виза у Чистякова была не многократная, если бы он попытался вырваться на два дня в Москву, чтобы попробовать спасти свои деньги, то назад в Германию вернуться уже не смог бы, на получение новой, визы потребуется две-три недели. Расписание лекций составлено, со всего мира на этот курс съехались математики, и попросить их уехать домой и вернуться через месяц, когда профессор Чистяков получит еще одну визу, было невозможно. Время шло, срок, отведенный нашим любимым государством на решение личных финансовых проблем, истекал, а Алексей Михайлович стоял за кафедрой и на хорошем английском языке… К моменту его возвращения в Москву лично являться и составлять заявления было поздно.

Короче, судьба вкладов оставалась более чем неопределенной, ясно было одно: денег нет и в ближайшее время не предвидится. Квартира, больше напоминающая разоренное гнездо, нежели жилое помещение, в таком состоянии законсервируется надолго, а вот что будет после Нового года – даже подумать страшно. Судя по всему, страшно было не только ему, но и Насте. Они оба не обсуждали эту тему, но сейчас, по дороге домой, она впервые задала вопрос, и Чистяков понимал, что последует дальше.

– Леш, а тебе много денег перевели из-за границы в этот чертов Инкомбанк?

– осторожно опросила Настя, хотя она прежде никогда не позволяла себе влезать в финансовые дела мужа.

– В общей сложности сорок две тысячи, если считать в долларах.

– И ты в январе пойдешь в налоговую инспекцию и все задекларируешь?

– Ну а как же, – усмехнулся Чистяков. – Я хочу спать спокойно.

– И нужно будет заплатить примерно тридцать процентов от суммы гонораров?

– Примерно.

– Леш, а где мы возьмем деньги на налог? Это же четырнадцать тысяч долларов. Мне даже подумать страшно.

Краем глаза он увидел, как Настя поежилась. Целый день шел дождь, дорога мокрая, и он смог повернуться к жене, только остановившись на красный свет.

– Ты что, сильно переживаешь из-за этого? – серьезно спросил он.

Настя молча кивнула и достала сигарету.

– Брось, Асенька, это ведь еще не скоро. В январе я задекларирую доход, а выплатить налоги с него нужно будет до середины июля. Кроме того, по опыту прошлого года могу сказать, что, когда сумма большая, гражданам разрешается выплачивать ее частями.

– Ты думаешь, до лета вклады разблокируют? Что-то слабо верится, – покачала головой Настя. – Леш, неужели там, наверху, не понимают, что происходит? Воспользоваться деньгами не дают, а налоги платить заставляют.

Как же их платить? С чего?

– Одно из двух. Или введут какой-то механизм для такого случая, или нам с тобой придется продавать имущество. Машину, к примеру.

– За нее много не дадут, она старая, – возразила Настя. – Есть еще твои подарки – серьги, колье, браслет с изумрудами. Но это же подарки, это ты мне дарил на дни рождения, на свадьбу… Как их продавать? Рука не поднимется.

– Не думай о плохом, Асенька, до следующего лета еще дожить надо. В правительстве не дураки сидят, они не могут этого не понимать.

– Может, они и не дураки, но сволочи! – в сердцах бросила она.

Чувство вины в очередной раз кольнуло Чистякова. Отложенных на ремонт и покупку новой мебели наличных как раз хватило бы на уплату этого чертова налога, и Аська не переживала бы сейчас и не морочила себе голову черными мыслями. Господи, жила она в этой рассыпавшейся квартире больше десяти лет, ну еще год-два пожила бы. Но кто же мог знать?

И до, и после свадьбы они не жили постоянно вдвоем. Институт, где работал Чистяков, находился в Подмосковье, там же жили его родители, и обычно Алексей оставался в Москве только тогда, когда не нужно было ходить на работу. Конечно, бывали и исключения, и он по две-три недели подряд жил с Настей в Москве, ежедневно мотаясь в Жуковский и обратно, но то были именно исключения. Теперь же он чувствовал себя обязанным находиться вместе с женой там, где жить было практически невозможно, иначе это выглядело бы так, будто он втравил ее в этот ремонт, а когда возникли трудности, убежал в теплую уютную квартиру к маме с папой. На предложение временно пожить у родителей Чистякова Настя ответила мгновенным, но вполне ожидаемым отказом:

«временное» будет тянуться неизвестно сколько, а ездить далеко, особенно учитывая, что возвращается она с работы обычно поздно.

Теперь дома им приходилось ходить, высоко поднимая ноги и переступая через рулоны обоев, мешки с цементом, банки с краской, упаковки шпаклевки и коробки с кафелем. Обои и кафель со всех стен ободраны, и зрелище это глаз отнюдь не радовало. Единственное место, где можно было находиться, не впадая ежеминутно в ужас, это кухня, которую все-таки смогли закончить и оборудовать новой встроенной мебелью. На кухне они и находились все время, только на ночь перебираясь в комнату и совершая при этом каждый раз «переход Суворова через Альпы». Худенькой Насте довольно ловко удавалось маневрировать, протискиваясь между уложенными штабелями стройматериалами, более крупный Чистяков эти Альпы преодолевал с трудом, и несколько раз штабеля рушились, производя душераздирающий грохот. Хуже того: 12 августа, когда ничто, как говорится, не предвещало, а Президент уверенным тоном сообщал, что держит руку на пульсе и катастрофы не допустит, так вот, в середине августа Чистяков умудрился заказать и оплатить итальянскую мягкую мебель со сроком изготовления два месяца. Два месяца как раз прошли, и сейчас, в середине октября, со дня на день могла случиться очередная неприятность в виде доставки мебели. Скромные Альпы грозили превратиться в Джомолунгму в сочетании с непроходимыми джунглями. И во всем этом Алексей Чистяков, тридцати восьми лет от роду, чувствовал себя ужасно виноватым.

Для Татьяны выступления по телевидению были делом привычным, у нее неоднократно брали интервью и как у писателя, автора популярных детективов, и как у следователя, когда нужно было давать комментарии по какому-нибудь громкому делу, в расследовании которого она участвовала. Насте же предстояло оказаться перед камерами впервые, и она здорово нервничала.

В гримерной над ними хорошо поработали, и выглядела Настя просто замечательно.

– Вас прямо не узнать! – всплеснула руками администратор программы, увидев Каменскую, вставшую из-за гримерного стола. – Если бы я сама вас сюда не посадила, я бы решила, что это не вы.

– Вот и славно, – улыбнулась Настя. – Женщин в розыске не так много, и совсем не нужно, чтобы вся страна знала их в лицо.

Администратор замерла на мгновение, потом понимающе кивнула и рассмеялась.