Миллиона?
Жерар молчал.
– Ты говоришь, твоя ноша тяжела, – устало сказал Антуан. – Но оглянись назад – и увидишь тех, кто несет ее вместе с тобой.
Епископ поднял голову:
– Еще больше тех, кого я не увижу. Спасибо за мудрые слова, Антуан... – Он криво улыбнулся. – Я и сам могу их повторить... тысячи раз... но... Господь создал нас по своему образу и подобию. Оттого и хочется быть всемогущим и всеведущим. Вот только плоть слаба...
– Предатель мечтает предать весь мир, душегуб – убить всех людей, скупец собрать все железо в своих сундуках, – сказал Антуан. – Жерар, будь человеческие силы беспредельны, а жизнь – бесконечна, что стало бы с миром? Да, всем нам положен предел. Но стоит ли лечить плоть, когда болен дух?
Жерар развел руками.
– Тебя терзает не то, что ты спасаешь одного человека, а отказываешь дюжине, – мягко сказал Антуан. – Беда в том, что ты пытаешься выбрать из дюжины одного достойного. А вот эта ноша – она и впрямь не по человеческим плечам.
– Вот теперь ты прав, – тихо сказал Жерар. – Но выбор все равно встает, а я – всего лишь человек, и не могу не выбирать.
Он горько рассмеялся:
– Я делаю выбор и проклинаю себя за это. Ночами молю Бога послать мне силы исцелять всех... либо забрать этот дар... либо дать покой. Но, видно, есть дары, которые не возвращаются и не совместны с покоем... Знаешь, Антуан, почему я желаю найти Маркуса? Не потому, что боюсь в нем Искусителя. Не потому, что хочу стать рядом с мессией. Мне нужен ответ, а Искупитель снисходил до ответов...
– Если бы я знал, зачем его ищу, – неожиданно сказал Антуан. – Мой друг счел, что я умею разбираться в человеческих душах, пойму, зло или добро несет в себе Маркус. Но причина не в этом... наверное... наверное, я просто хочу его увидеть. Это последнее приключение моей жизни. Единственное настоящее приключение.
Неожиданно и Жерар, и Антуан посмотрели на меня.
– Если Маркус Искуситель... – сказал я и замолчал. Жерар пожал плечами, Антуан покачал головой. – Да нет, не в этом дело, – признался я. – Не только в этом.
– А в чем, Ильмар? – спросил Антуан. – В любом стремлении есть и высокие, и житейские обстоятельства. Я помню летуна, проявившего себя в бою немыслимым асом, но позже оказалось, что у него всего-то болел живот и требовалось быстрее посадить планер.
– Мне кажется, эта ноша слишком тяжела для Маркуса, – сказал я. – Мне... мне просто его жалко.
– Никто из нас не в силах ему помочь. – Против ожиданий, Жерар не возмутился таким заявлением. Скорее, оно его насмешило. – Или ты считаешь себя вправе давать советы Пасынку Божьему?
– Нет, – пробормотал я.
– Малые дети, впервые услышав, что Господь создал наш мир за шесть дней, порой восклицают: «Бедный Боженька, как же он устал от такой работы!» продолжал Жерар. – Но детям дозволено в своей невинной простоте умиляться и жалеть Бога...
– Было бы очень неплохо получить от Господа хотя бы такую наивную детскую жалость... – буркнул Антуан. К счастью, Жерар, увлеченный разговором со мной, его не расслышал.
– Или же ты считаешь, что Искупитель нуждается... – Вино добавило епископу ироничности, и он явно собрался высмеивать меня далее. Но, к счастью, не успел – в дверь постучали.
Жерар сразу посерьезнел. Кивнул мне – и я пошел к дверям, радуясь, что избег насмешек. Это был Луи. Но не один.
За ним, широко улыбаясь, стоял незнакомый мужчина в руссийском церемониальном халате, наброшенном поверх пиджака, и праздничной, шитой бисером тюбетейке. Незнакомец был плотным, широколицым и скуластым, типичный руссиец из породистых аристократов, свой род возводящих к хану Чингизу и нойону Владимиру.
Он носил очки, тоже вполне отвечавшие образу, с дорогой железной оправой.
– Господин покорнейше просит аудиенции у его святейшества, – мрачно сообщил Луи. – Я разъяснил, что час поздний, но...
– Позвольте, – беззаботно протискиваясь мимо монаха, вроде как и не отодвигая его, но незаметно оттесняя в сторону, сказал руссиец. – Позвольте объяснить причину моей настырности, уважаемый...
На покорнейшую просьбу это никак не походило. Но проделано было так изящно, что даже тертый и всего повидавший Луи стерпел.
– Да? – спросил я, невольно принимая на себя роль секретаря.
– Судьба ненароком занесла меня в Аквиникум, – как-то молниеносно очутившись по эту сторону порога, сказал руссиец, – и я услышал о том, что случай свел меня в одной гостинице, мало того, в соседнем номере с прославленным епископом Жераром Светоносным, чья слава достигла и наших холодных земель. Позвольте представиться – барон Фарид Комаров, из младшей ветви Комаровых, путешественник и негоциант.
В моей руке сама собой оказалась визитная карточка – изысканная, напечатанная в два цвета – черный с зеленым.
– Я вовсе не собираюсь докучать его преосвященству пустыми вопросами или просить о чем-либо, – не дожидаясь ответных представлений, продолжил Комаров. – Но если его преосвященство уделит мне, в любое угодное ему время, немного внимания, я сохранил бы воспоминание о встрече до конца своих дней. Вот!
Он улыбнулся, давая понять, что все сказал и готов в общем-то уйти... если, конечно, не пригласят войти сразу и сейчас.
От замешательства – ну откуда у меня право за епископа решать? – меня избавил зычный голос Жерара:
– Пусть барон войдет!
Барон Комаров кивнул, снова улыбаясь, поправил пальцем очки, скинул с плеч халат, надетый явно только для порядка, поискал глазами вешалку, не нашел – и небрежно бросил его на стоящий у входа диванчик.
– Пойдемте, – сказал я, пожимая плечами.
За краткое время моего отсутствия Жерар полностью преобразился. И пустые бутылки куда-то исчезли, и сам епископ казался... ну – утомленным, ну выпившим бокал вина после тяжелого дня...
Но уж никак не пьяным.
– Простите мою бесцеремонность, – склонившись, произнес руссиец. – Но я многие годы с восторгом ловил слухи о вашем преосвященстве и никогда не простил бы себе...
Жерар жестом остановил его.
– Слухи всегда преувеличены.
– Бесспорно, – поправляя очки, согласился Комаров. – Но как говорят в Руссии – нет дыма без огня.
– Какой вы веры? – задумчиво спросил Жерар.
– Я – аквинец, ваше преосвященство, – сказал Комаров. Епископ приподнял брови.
– Мы верим в единого Бога, – начал объяснять Комаров. – Доброго Бога.
Многие задаются вопросом: как может Бог, добрый и всемогущий, допускать наличие в мире зла...
– «Проблема зла», – кивнул епископ. – Да, конечно. Либо Бог не добр, либо не всемогущ, либо зло не является злом.
– Церковь, – интонацией подчеркивая уважение, сказал Комаров, – считает, что беды и несчастья посланы людям в испытание и не являются подлинным злом.
Такого же мнения придерживается ислам. Мы же, последователи Фомы Аквинского, считаем, что Бог, при всем его могуществе и доброте, не является всемогущим.
Поэтому и существует в мире зло!
– Я не знал, что аквинцы существуют в Руссии, – сказал епископ. – Крайне любопытно.
– При всем моем уважении к Церкви и всей Державе, – со вздохом ответил Комаров, – я не рискнул бы назвать их образцом терпимости и широты взглядов.
После смерти святого Фомы Аквинского его последователи нашли прибежище при дворе хана Петра. Наша секта немногочисленна, но не является запрещенной в Руссии.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь. – Епископ жестом прервал Комарова. – Вы допускаете существование враждебной Богу силы? Так называемого дьявола, падшего ангела?
Комаров радостно заулыбался, будто известие это доставило ему радость.
– Да, конечно. Не в буквальном смысле, разумеется, а в плане злого начала!
Как Бог представляет собой великое добро, добрую Силу, так и дьявол воплощение зла, сила зла. Подобно тому, как Бог проявляет себя в людях и мире, так и дьявол борется за души людей. Некоторым людям удается изгнать дьявола из своей души полностью и обрести святость. Так, например, этого достигли Искупитель, Сестра его, Будда, Магомет...
Жерар Светоносный явно веселился. Наконец-то он нашел достойный повод для иронии – последователя древней ереси, давно забытой в Державе!
– Как я понимаю, вы чтите Искупителя и Сестру, но лишь как людей, обычных людей, сумевших изгнать из души зло?
– Да. И тем самым приблизившихся к Богу, ибо, изгоняя дьявола, мы оставляем в своей душе место лишь для творца.
– Что ж, я не удивлен судьбой аквинцев в Державе... – заметил епископ. Ну а что же так восхищает вас во встрече со мной? Я – слуга святой Церкви и, несмотря на известную широту взглядов, не склонен восхищаться вашей ересью.
Комаров развел руками.
– О, я вовсе не склонен к пустым надеждам! Но наша маленькая церковь давно уже с любопытством и восхищением наблюдает за вами... поскольку считает, что на пути отрицания зла вы прошли дальше, чем кто-либо из живущих ныне...
Жерар засмеялся.
– Я понимаю, как веселят вас эти слова, – ничуть не смутившись, сказал Комаров. – Но так и должно быть. Человек, приобщающийся к добру, обычно не замечает этого сам.
– Как я понимаю, вы чтите Искупителя и Сестру, но лишь как людей, обычных людей, сумевших изгнать из души зло?
– Да. И тем самым приблизившихся к Богу, ибо, изгоняя дьявола, мы оставляем в своей душе место лишь для творца.
– Что ж, я не удивлен судьбой аквинцев в Державе... – заметил епископ. Ну а что же так восхищает вас во встрече со мной? Я – слуга святой Церкви и, несмотря на известную широту взглядов, не склонен восхищаться вашей ересью.
Комаров развел руками.
– О, я вовсе не склонен к пустым надеждам! Но наша маленькая церковь давно уже с любопытством и восхищением наблюдает за вами... поскольку считает, что на пути отрицания зла вы прошли дальше, чем кто-либо из живущих ныне...
Жерар засмеялся.
– Я понимаю, как веселят вас эти слова, – ничуть не смутившись, сказал Комаров. – Но так и должно быть. Человек, приобщающийся к добру, обычно не замечает этого сам.
Он замолчал. Посмотрел на улыбающегося Антуана. На весело смеющегося Жерара. Потом посмотрел на меня – и пожал плечами. Сказал:
– Простите, что потревожил вас в поздний час. Но если однажды вашему святейшеству захочется провести хоть немного времени в беседе со мной – я буду счастлив.
Жерар молча кивнул.
На этом руссийский барон и откланялся. Несколько расстроенный приемом, но ничуть не смущенный. Я проводил его до двери, а когда вернулся – Жерар с Антуаном обсуждали визит. Говорил в основном Жерар:
– Вся беда аквинцев, в общем-то не склонных к глупости, – говорил Жерар, в простейшем непонимании мудрости и милосердия Бога. Они возмущаются злом, что творится в мире. Да, мир полон зла. Но к чему придумывать несуществующие страхи и беды? Господь дал людям свободу воли! Право выбирать, какими быть! Значит, все причины зла в мире – в нас самих. Разве не мог Бог предотвратить грехопадение? Мог. Но он же дал людям свободу выбора! Бог всемогущ и добр, именно поэтому он позволяет людям творить зло, хоть это и причиняет ему боль...
– Бедный Бог! – вздохнул я.
– Да! – в запале согласился Жерар. И замолчал, медленно багровея.
– Пойду-ка я спать, ваше преосвященство, – быстро сказал я. – Завтра у нас день трудный, полный забот...
Антуан, едва заметно улыбаясь, кивнул мне. А Жерар Светоносный только рыкнул что-то неразборчивое.
Только в своем номере я рискнул улыбнуться. Вот ведь, как над другими смеяться, так епископ всегда найдет и правильные слова, и верные доводы. А за самим собой в азарте не уследил...
Раздевшись, я забрался в прохладную постель. Закрыл глаза. Спор все никак не шел из головы. Как там руссиец говорил? Бог добр. Бог всемогущ. В мире есть зло. Что-то одно – неверно.
Жерар Светоносный на то ссылается, что мы сами творим зло, и Бог нашу волю насиловать не хочет. Так-то оно так...
Только когда по всей Державе чума прокатывается, оставляя за собой моровые столбы и опустевшие города, при чем тут человеческая порочность? Когда заигравшийся ребенок в реке тонет – где в этом его вина? В голодный год, когда солнце посевы сжигает, разве ж в человеческих силах было дождь вызвать?
Не так все просто, совсем не так...
Скорее уж ереси аквинцев выглядят убедительными.
Дернулся я под одеялом, руки святым столбом сложил. Ну что за напасть, эти богословские диспуты? Как попытаешься головой подумать – сразу в ересь скатываешься!
Бог – добрый! Бог – всемогущий! А зла в мире вообще нет никакого! Может, те, кто от чумы погиб, иначе бы против Дома восстали и умерли под преторианскими мечами лютой смертью? Может, ребенок, в реке утонувший, иначе вырос бы душегубом и собственных родителей ночью зарезал? То, что нам злом кажется, на самом деле великое благо!
И не буду я никогда больше этими мудростями голову забивать!
Мне бы от Стражи укрыться, мне бы друзей найти! Вот и вся работа, что простому человеку на земле положена. Ас еретиками пусть епископ спорит, в промежутках между исцелениями!
Как-то сразу мне полегчало.
Утро выдалось спокойным и светлым.
На террасе было немного зябко, но все-таки мы предпочли сидеть под солнышком, чем в комнатах. Жерар Светоносный, по которому никаких следов вчерашнего пьянства прочесть было нельзя, сидел по-простецки, в одних штанах, подставляя волосатую грудь солнцу. Антуан, напротив, зябко кутался в плед.
Ох немного ему осталось на этом свете, совсем немного... И все чудеса епископа ему не помогут – от старости нет лекарств.
– Возможно, Жан и Йене уже в Аквиникуме, – поймав мой взгляд, сказал Антуан. – Надо будет проверить...
– У вас назначено место встречи? – спросил Жерар, со своим неизменным аппетитом поглощая куски фаршированной телятиной тыквы под укропным соусом.
– Да, – кивнул Антуан, впрочем, не спеша поделиться условленными местами.
Жерар кивнул, отпил вина и удовлетворенно крякнул.
Повертел бутылку, с ухмылкой прочитал:
– «Бадачони сюрке барат». Бадачоньский серый монах... Почему миряне так любят называть вина церковными словами?
– Да потому, что понимаете вы толк в этом деле... – ответил я.
– Если бы, Ильмар! – Жерар покачал головой. – Сколько я встречал святых братьев, не способных на вкус не то чтобы год, а даже географию узнать!
Наливаешь такому вино худшего урожая, но со всем возможным восторгом – и он глаза от удовольствия закатывает. Хотя в любой дешевой харчевне ему такое вино черпаком из бочки нальют...
– Человеку вашего положения, – заметил я, упрека не выскажут, хоть уксусом гостей потчуйте... Жерар смешался. Отставил бокал и спросил:
– Так что будем делать дальше?
Мы с Антуаном обменялись взглядами, я ответил:
– Нам еще весь Пешт объезжать, на каретных дворах расспросы вести.
– Ну, мне за неверными женами охотиться нельзя, – усмехнулся епископ.
Рассказал ему Антуан придумку Петера, вот же старый болтун!
– Возможно, ваше святейшество попробует привлечь к поискам местных служителей Церкви? – спросил Антуан. Жерар развел руками:
– К каким поискам? Тем, что Урбис и Версаль ведут? Попросить пойманных преступников не в Рим отправлять, а ко мне? Антуан...
Старик кивнул, признавая нелепость предложения.
– Если их схватят, то меня в известность поставят, – продолжил Жерар. Только вызволить уже невозможно будет. Здесь, в Аквиникуме, как оно ни странно, и мирские, и церковные власти действуют воедино, без всякой конкуренции. Друг от друга скрывать ничего не станут. Значит, если схватят Маркуса с товарищами, то поместят где-нибудь в гарнизоне, да еще сотню монахов туда призовут. Не вытащить. Вся надежда – найти первыми.
С этим напутствием мы и встали из-за стола, оставив епископа предаваться размышлениям.
Петер уже ждал нас в холле гостиницы. Не один – с юной черноволосой девушкой в скромном длинном платье из белого льна, уложенными по-простому волосами. При нашем приближении девушка поднялась, потупив глаза.
– Илона. Моя невеста, – представил ее Петер. Наверное, мне это только показалось, но юноша выглядел уже гораздо крепче, чем вчера.
– А... – Голос Антуана вдруг обрел неизъяснимую досадливость. – Соломон, скромный торговец...
Вытаращив глаза, я наблюдал, как оживившийся летун припал к руке девушки, огорченный не то своей непритязательной и негероической ролью, не то преклонным возрастом. Скорее, наверное, образом торговца. Прыть в нем взыграла, как в горячем юноше.
– Исаия, – буркнул я, касаясь губами мягкой, пахнущей благовонными мазями и почему-то перцем, ладошки. – Скромный сын скромного торговца...
Илона едва заметно улыбнулась. Сказала:
– Я знаю, вы друзья епископа Жерара. Спасибо и вам. Я хотела поблагодарить его преосвященство за то, что он сделал для Петера... и для меня. Он примет меня?
– Наверняка, милое дите, – произнес Антуан. Илона переглянулась с Петером, кивнула:
– Тогда я пойду к его преосвященству. Не жди меня, Петер, Тамаш проводит меня обратно.
В отдалении и впрямь маячил человек сурового вида, с коротким мечом на поясе и пестрой лентой на шапочке, обозначавшей принадлежность к цеху охранников. Невеста Петера явно не из простых людей, раз позволяла себе содержать подобную роскошь.
– Я постараюсь навестить тебя вечером, – сказал Петер, чуть заметно улыбнувшись.
Только когда мы сели в поджидавший нас экипаж, Антуан со вздохом произнес:
– Твоя невеста, Петер, напомнила мне девушку, которую я любил... очень давно. Если они схожи не только телесно, но и духовно, то ты счастливейший человек.
Юноша улыбнулся, и я подумал, что он и так не сомневается в своем счастье.
– Спасибо. Мы продолжим расспрашивать в Пеште?
– Да, – кивнул Антуан.
А я молчал. Почудилось, что никакого толка в наших поездках нет. Не будет Маркус высовываться из убежища, чтобы посетить кондитерскую и отведать знаменитого штруделя. Не пойдет Арнольд в прославленные серные бани, чтобы понежиться в горячей воде и расслабиться под крепкими руками массажиста. И Хелен, пусть даже ей этого захочется, не посетит оперу, чтобы насладиться сладкими голосами певцов.