— Жадная скотина, — критически заметил я.
— Надо, чтобы душа в теле держалась крепко, старичок. Конечно, кое-какие неловкости наличествуют. Например, они почему-то вбили себе в голову, что авто, на котором мы тогда к ним подъехали, мое, и ребятишки все время пристают ко мне, чтобы я взял их покататься. К счастью, мне удалось уломать Фредерика, и он думает, что сможет в ближайшие дни устроить поездку — другую. Ну, а миссис Прайс все время упрашивает меня, чтобы я привез мою тетушку на чашечку чая, чтобы они могли поболтать по душам, а у меня не хватает жестокости сказать ей, что моя тетка абсолютно и окончательно отреклась от меня на другой день после той заварушки с танцами.
— Ты мне этого не говорил.
— Да неужели? Ну, да. Я получил от нее письмо на ту тему, что я для нее перестал существовать. Я подумал, что письмо указывает на злобный узкий взгляд на вещи. Но не могу сказать, что оно уж так меня удивило. Тем не менее это осложняет ситуацию, когда миссис Прайс жаждет сойтись с ней поближе. Мне пришлось объяснить ей, что моя тетушка — хроническая больная, никогда дома не покидает и практически прикована к постели. Но все это меня несколько тяготит, малышок.
— Могу понять.
— Видишь ли, — сказал Укридж, — я не терплю хитростей и лжи.
Сказать что-нибудь поразительнее он вряд ли мог, а потому я покинул его и возобновил мои розыски.
Затем я на несколько недель покинул столицу, ибо подошло время моего осеннего отпуска. Когда я вернулся на Эбери-стрит, Баулс, мой домохозяин, воздав должное моей загорелой внешности, поставил меня в известность, что в мое отсутствие несколько раз заходил Джордж Таппер.
— Кажется, ему настоятельно нужно увидеться с вами, сэр.
Я удивился. Джордж Таппер всегда был рад (или делал вид, что рад) встрече со мной, своим старым школьным товарищем, когда я его навещал, но он редко искал встречи со мной у меня дома.
— Он сказал, что ему нужно?
— Нет, сэр. Он ничего не просил вам передать. Он просто осведомился о вероятной дате вашего возвращения и выразил пожелание, чтобы вы посетили его, как только вам будет удобно.
— Пожалуй, мне следует пойти к нему сейчас же.
— Возможно, поступить следует именно так, сэр.
Я нашел Джорджа Таппера в министерстве иностранных дел, окруженного документами самого внушительного вида.
— Наконец-то! — вскричал Джордж, как мне почувствовалось, с некоторой колкостью. — Я уже думал, что ты никогда не вернешься.
— Я чудесно провел время, благодарю, что ты поинтересовался, — ответил я. — Вернул розы на свои щеки.
Джордж, которому, казалось, заметно изменило обычное спокойствие, коротко обругал мои щеки и их розы.
— Послушай, — сказал он горячо. — Надо что-то делать. Ты уже видел Укриджа?
— Пока нет. Думаю, заглянуть к нему под вечер.
— Да уж, пожалуйста. Знаешь, что произошло? Этот несчастный осел взял да и обручился с девушкой в Клэпеме.
— Что-о?
— Обручился! С девушкой! В Клэпеме. Клэпем-Коммонс, — добавил Джордж Таппер, словно, по его мнению, это ставило окончательную точку.
— Ты шутишь!
— Я не шучу, — кисло возразил Джордж. — Или я выгляжу так, будто шучу? Я встретил его с ней в Беттерси-парке, и он нас познакомил. Она напомнила мне, — добавил Джордж Таппер с легкой дрожью, ибо тот жуткий вечер глубоко его ранил, — ту омерзительную балаболку в розовом, которую он привел с собой, когда я пригласил вас пообедать в «Риджент-Гриле», и которая все время во весь голос разглагольствовала про желудочное недомогание своей тетки.
Тут, по-моему, он был несправедлив к мисс Прайс. За время нашего с ней краткого знакомства она показалась мне в какой-то степени язвой, но я бы никогда не поставил ее на одну доску с Флосси Боевого Билсона.
— Ну, и чего же ты от меня хочешь? — спросил я, на мой взгляд вполне разумно.
— Ты должен придумать способ покончить с этой помолвкой. Я ничего сделать не могу. Занят весь день.
— И я занят.
— Расскажи своей бабушке! — сказал Джордж Таппер, который в эмоциональные минуты был склонен возвращаться к фразеологии школьных дней и к выражениям, глубоко чуждым министерству иностранных дел. — Примерно раз в неделю собираешься с силами написать паршивую статейку для какой-нибудь газетенки на тему: «Подобает ли младшим священникам целоваться?» или не менее идиотскую, а все остальное время болтаешься без дела с Укриджем. Нет, бесспорно, это твоя обязанность — помочь бедному идиоту выпутаться.
— Но откуда ты знаешь, что он хочет выпутываться? По-моему, ты слишком много на себя берешь. Конечно, вы, чиновники, с водой в жилах, позволяете себе фыркать на священную страсть, но миром, как я иногда упоминаю, правит любовь. Укридж, вполне вероятно, чувствует, что только теперь он понял, в чем истинное счастье.
— Ах, так? — съязвил Джордж Таппер. — Когда мы встретились, выглядел он немножко по-другому. Он выглядел как… ну, помнишь, как в школе он попробовал боксировать в тяжелом весе, а тот типчик из отделения Сеймура вышиб из него дух в первом раунде? Вот как он выглядел, когда знакомил меня с этой девицей.
Должен сказать, уподобление это меня впечатлило. Странно, как память хранит эти мельчайшие эпизодики детских лет. Через бездну времен я вновь увидел, как Укридж, перегнувшись пополам, одной рукой в перчатке нежно ласкает свою грудобрюшную преграду, а в глазах у него стынет недоуменный ужас. Если его облик жениха напомнил Джорджу Тапперу тот случай, несомненно, его друзьям следовало сплотиться вокруг.
— Ты ведь как будто взял на себя роль неофициального наблюдателя за ним, — сказал Джордж Таппер. — Так помоги ему сейчас.
— Ну, я забегу к нему.
— Такая нелепость! — сказал Джордж Таппер. — Как Укридж вообще может жениться на ком бы то ни было? У него ведь за душой нет и шиллинга.
— Я укажу ему на это обстоятельство. Возможно, он каким-то образом упустил его из виду.
Посещая Укриджа в его жилище, я обычно останавливался под его окном и вопил его имя во весь голос. Если он оказывался у себя и принимал, то высовывался из окна и бросал мне ключ от входной двери, чтобы избавить квартирную хозяйку от необходимости подниматься из полуподвала и отпирать ее. Весьма разумный маневр, учитывая, что его отношения с этой самодержицей часто бывали крайне натянутыми. Я завопил, и наружу высунулась его голова.
— Привет, малышок!
Даже на таком расстоянии что-то в его лице показалось мне странным, но только когда я поднялся по лестнице в его комнату, мне стала ясна причина. Там я убедился, что он каким-то образом украсился фонарем под глазом, и фонарь этот, хотя и миновал пору расцвета, все еще поражал богатством своих оттенков.
— Черт! — вскричал я, уставившись на это украшение. — Как и когда?
Укридж угрюмо пыхнул трубкой.
— Долгая история, — буркнул он. — Ты помнишь неких людей по фамилии Прайс в Клэпеме?
— Неужели твоя невеста уже дала тебе в глаз?
— Так ты слышал? — удивился Укридж. — Кто тебе сказал, что я помолвлен?
— Джордж Таппер. Я как раз от него.
— Ну, это экономит на объяснениях, малышок, — торжественно произнес Укридж. — Пусть это послужит тебе предостережением. Никогда…
Мне требовались факты, а не морализирование.
— Откуда у тебя этот синяк?
Укридж выпустил клуб дыма, и его неукрашенный глаз мрачно сверкнул.
— Эрни Финч, — холодно ответил он.
— Кто такой Эрни Финч? В первый раз о нем слышу.
— Что-то вроде друга семьи и, насколько понимаю, все больше прицеливался на Мейбл, пока не появился я. Он был в отъезде, когда мы обручились, и никто, видимо, не счел нужным поставить его в известность, а он явился однажды вечером как раз тогда, когда я целовал ее на прощание в палисаднике. Заметь, Корки, как ловко все это складывается. Вдруг, увидев его, Мейбл от неожиданности вскрикнула, тот факт, что она вскрикнула, дал основание этому Финчу неверно истолковать ситуацию, а это толкнуло его, провались он ко всем чертям, подскочить ко мне, одной рукой сдернуть мое пенсне, а другой вдарить мне прямо в глаз. И прежде, чем я успел поквитаться с ним, все семейство, привлеченное криками Мейбл, выскочило из дома и разняло нас, объяснив, что я помолвлен с Мейбл. Разумеется, тогда этот типчик извинился. Жаль, ты не видел мерзкую ухмылку, которой он сопроводил свои извинения. Тут последовала некоторая заварушка, и старик Прайс отказал ему от дома. Что толку! Мне все еще приходится сидеть тут взаперти и ждать, пока эта расцветка немножко не поблекнет.
— Однако, — заметил я, — нельзя не признать, что этот типчик вызывает некоторое сочувствие.
— Не у меня! — решительно сказал Укридж. — Я пришел к выводу, что мне и Эрни Финчу тесно в этом мире, и я живу надеждой повстречаться с ним как-то вечерком в темном закоулке.
— Однако, — заметил я, — нельзя не признать, что этот типчик вызывает некоторое сочувствие.
— Не у меня! — решительно сказал Укридж. — Я пришел к выводу, что мне и Эрни Финчу тесно в этом мире, и я живу надеждой повстречаться с ним как-то вечерком в темном закоулке.
— Ты увел его девушку, — сказал я.
— Мне его чертова девушка не нужна, — сказал Укридж с нерыцарственным жаром.
— Значит ты правда хотел бы выпутаться из всего этого?
— Конечно, я хочу выпутаться из этого!
— Но если так, как ты умудрился впутаться?
— Сам не знаю, старый конь, — признался Укридж. — Все будто в тумане, меня жутко ошарашило. Как гром с ясного неба. Я даже вообразить такого не мог. Знаю только, что мы оказались наедине в гостиной после воскресного ужина, и вдруг комната закишела Прайсами всевозможных описаний, сыплющих на нас благословения. Вот так.
— Но ты должен был дать им хоть какой-то повод.
— Я держал ее за руку, не отрицаю.
— Ага!
— Кошки-мышки! Не понимаю, из-за чего было поднимать такой шум. Если мы и подержались за руки, так что из этого следует? В конечном счете все сводится, Корки, мой мальчик, к вопросу: есть ли мужчина, который может считать себя в безопасности? Теперь дошло до того, — сказал Укридж с праведным гневом, — что стоит только сказать доброе слово какой-нибудь девушке — и вот ты уже в отеле «Лорд-Смотритель» в Дувре и выковыриваешь из волос рисины, которыми тебя осыпали по выходе из церкви.
— Но, признай, ты сам напросился. Подъезжаешь в новехоньком «даймлере» и пускаешь пыль в глаза похлеще полдесятка миллионеров. И ведь ты катал их в авто?
— От силы раза два.
— И наверное, разглагольствовал про твою тетку? О том, как она богата?
— Возможно, я изредка и упоминал мою тетку.
— Ну, так вполне естественно, что они сочли тебя манной небесной. Богатеньким зятем. — Тут Укридж из глубины своего отчаяния сумел сложить губы в начало польщенной улыбки. Но затем его горести вновь его удручили. — Если ты действительно хочешь выпутаться, тебе достаточно признаться им, что у тебя и шиллинга не наберется.
— Но, малышок, в том-то и беда. Я ведь с минуты на минуту могу приобрести колоссальное состояние, и, боюсь, время от времени я им на это намекал.
— О чем ты?
— С тех пор как мы с тобой виделись, я все свои деньги вложил в букмекерское дело.
— То есть как — все твои деньги? Откуда ты взял деньги?
— Ты не забыл про пятьдесят фунтов моей выручки от продажи билетов на бал клуба моей тетки? И я кое-что поднабрал там и сям, делая продуманные ставки. Вот так. Фирма пока не велика, но мир полон типчиков, которые наперебой ставят на лошадей, которые проигрывают, и она скоро станет золотым дном, а я в ней пассивный компаньон. И убеждать этих людей в том, что я в стесненных финансовых обстоятельствах… Они просто рассмеются мне в лицо и бросятся подавать в суд за нарушение брачного обещания. Провалиться мне, это немножко слишком множко! Как раз когда я твердо поставил ногу на ступеньку лестницы успеха — и вдруг такое! — На время он погрузился в мрачные раздумья. — Пожалуй, есть одна возможность, — сказал он наконец. — Ты не против написать анонимное письмо?
— Это еще зачем?
— Я просто подумал, если ты напишешь им анонимное письмо и обвинишь меня в том, сем и этом… Можешь упомянуть, что я уже женат.
— Оно ничего не даст.
— Пожалуй, ты прав, — мрачно сказал Укридж, и после минуты-другой безмолвных размышлений я его покинул. И уже вышел на крыльцо, когда услышал, что он скатывается по лестнице следом за мной. — Корки, старичок!
— А?
— По-моему, я придумал, — сказал Укридж, присоединяясь ко мне на крыльце. — Секунду назад меня осенило. Что, если кто-нибудь отправится в Клэпем и выдаст себя за частного сыщика, наводящего справки обо мне? Чертовски зловеще и таинственно. Побольше многозначительных кивков и покачивания головой. Возникает впечатление, что меня разыскивают. Дошло? Тебе надо будет задавать побольше вопросов и делать пометки в записной книжке…
— То есть как это — мне надо будет?
Укридж посмотрел на меня со страдальческим терпением:
— Послушай, старый конь, ты же не откажешь в такой пустячной услуге старому другу?
— Откажу, и категорически. Да и в любом случае из этого ничего не вышло бы. Они же меня видели.
— Да, но они тебя не узнают. У тебя, — вкрадчиво сказал Укридж, — заурядная, ничем не примечательная физиономия. А не то какой-нибудь театральный костюмер поможет тебе изменить внешность…
— Нет! — сказал я непоколебимо. — Я готов в пределах разумного помочь тебе выкрутиться из этой ситуации, но ни ради тебя, ни ради кого-либо еще фальшивой бороды я себе не наклею.
— Ну ладно, — уныло сказал Укридж, — в таком случае ничего сделать…
В этот миг он исчез. Это произошло так быстро, что, казалось, его взяли на Небеса. Только навязчивый запах его крепкого табака напоминал, что не столь давно он стоял рядом со мной, и только стук захлопнувшейся двери сказал мне, куда он делся. Я посмотрел по сторонам, ища причину такой внезапности, услышал галопирующие шаги и увидел дородного бородатого джентльмена средних лет, облаченного в сюртук и котелок. Он принадлежал к тем людям, которых, увидев раз, забывают нескоро, и я тотчас его узнал. Это был кредитор, типчик, которому Укридж задолжал небольшую сумму, человек, который попытался взять на абордаж наш автомобиль в Хеймаркете. Остановившись на тротуаре ниже меня на пять ступенек, он снял котелок и утер лоб большим ярким шелковым платком.
— Вы сейчас разговаривали с мистером Смоллуидом? — пыхтя, осведомился он. У него явно перехватило дыхание от пробежки.
— Нет, — ответил я вежливо. — Нет, не с мистером Смоллуидом.
— Вы мне лжете, молодой человек! — воскликнул кредитор, и его голос перешел в такой знакомый вопль.
При этих словах, будто они таили магическое заклинание, улица внезапно пробудилась от сна. Она закишела людьми. Горничные повысовывались из окон, полуподвалы извергли квартирных хозяек, самые камни, казалось, извергали любопытных зрителей. Я оказался в центре внимания, и по непонятной причине мне отвели роль злодея в этой драме. Что, собственно, я сделал с бедным старичком, никто вроде бы не знал, но теория, что я очистил его карман и зверски на него напал, видимо, нашла наибольшее число сторонников. Раздавались неофициальные предложения незамедлительно меня линчевать. К счастью, молодой человек в голубом костюме из тонкой шерсти, который появился тут одним из первых, взял на себя обязанности миротворца.
— Пошли, старина, — умиротворяюще сказал он, обвивая рукой руку кипящего кредитора. — Вы же не хотите выставлять себя напоказ, верно?
— Там! — рявкнул кредитор, указывая на дверь.
Толпа, очевидно, поняла, что в ее диагноз вкралась ошибка. Теперь верх взяло мнение, что я похитил дочь этого человека и держу ее в заключении за указанной зловещей дверью.
— Ну-ну-ну, — сказал молодой человек, который с каждой секундой нравился мне все больше.
— Я ее вышибу!
— Ну-ну-ну, вы же не хотите наделать или натворить глупостей, — умолял миротворец. — Вы и оглянуться не успеете, как явится полицейский, и какой глупый у вас будет вид, если он решит, что вы затеяли глупый скандал.
Должен сказать, что, будь я на месте бородатого и имей на своей стороне бесспорное право, этот довод на меня вряд ли подействовал бы, но, вероятно, почтенные граждане с репутацией, которую можно потерять, по-иному смотрят на последствия столкновения с полицией, как бы правы они ни были. Пыл кредитора начал угасать. Он заколебался. Он несомненно прилагал усилия, чтобы взглянуть на дело с позиций чистого разума.
— Вы знаете, где живет эта личность, — уговаривал молодой человек. — Понимаете, о чем я? О том, что вы можете прийти и застукать его, когда захотите.
И этот довод показался мне малоубедительным. Однако пострадавшего он как будто убедил. Он позволил, чтобы молодой человек его увел, и вскоре после того, как звезда покинула подмостки, драма утратила свою привлекательность. Зрители разбрелись, окна закрылись, обитательницы полуподвалов вернулись восвояси, и вскоре улица была полностью предоставлена коту, обедавшему у водостока, и лоточнику, поющему гимны своей брюссельской капусте.
Из щели для писем воззвал хриплый голос:
— Он ушел, малышок?
Я приложил губы к щели, и мы начали беседовать, как Пирам и Физба.
— Да.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
— Он не притаился за углом, чтобы вдруг оттуда выскочить?
— Нет, он ушел.
Дверь открылась, и из нее появился истерзанный роком Укридж.
— Это немножко слишком множко! — сказал он ворчливо. — Корки, ты не поверишь, но весь этот шум из-за мизерных фунта двух шиллингов и трех пенсов за паршивого механического человечка, который сломался, едва я завел его в первый раз. Именно в первый раз, старичок! Это же не велосипед для двоих, увеличитель, «Кодак» и волшебный фонарь.