Юрий вспомнил объемистые бумажные пакеты, с которыми прибыл к нему в первый раз Евгений, подивился тогда его щедрости. Но, оказывается, никаким приятельством здесь и не пахло, все было заранее проплачено, и каждый бутерброд, не говоря уже о бутылках, вносился в отчет о произведенных тратах.
И еще вспомнилась Женькина же фраза, что его подруга Люська, с которой он так до сих пор и не удосужился Юрия Петровича познакомить, очень любила, когда приезжал директор: он ведь и за проживание свое в Женькиной квартире платил, как в дорогой гостинице, и за все остальное, вроде чистого белья на постели, завтраков и ужинов. Вот это — публика! Слов нет.
Женька сидел красный теперь, как вареный рак. Но вряд ли ему, как показалось Гордееву, было стыдно или неудобно перед старым товарищем. Перед своими же — наверняка нет. Да и не первый это, похоже, был такой разговор. Тогда чего он краснел, наливался?
Минаеву, видимо, надоела напористая речь Галины, ибо она не несла в себе никакой для него новой информации, и он жестом остановил этот поток красноречия.
— Хорошо, Галя, пусть все это и так, как ты говоришь, но ты не забывай и другого: в конце концов мы вынуждены платить за все в этой жизни. А что характер мелочный — ну так что ж? Найди, у кого он получше. Хуже, на мой взгляд, другое: жадность Евгения привела его в лагерь наших потенциальных врагов. И я хочу знать не только их имена, но и планы. Хотя бы в тех параметрах, которые известны Евгению. Вот — главное, а остальное — мелочи жизни. Ты уж давай, Женя, по существу, не будем размазывать кашу по столу. И кстати, насколько я понимаю, ты забыл или же просто не успел произвести окончательный расчет с Юрием Петровичем. А ведь он выиграл дело. Причем в кратчайшие сроки.
Елисеев резко поднялся и вышел в прихожую. Пошебуршил там чем-то и вернулся, держа в руке плотный конверт. Бросил на стол.
— Здесь остаток от обговоренной суммы.
Минаев взял конверт, раскрыл, быстро пересчитал купюры, сунул обратно и протянул Гордееву:
— С глубокой благодарностью, Юрий Петрович. Полагаю, мы на этом не остановимся, но на будущее — все под Богом ходим — я хотел бы надеяться и рассчитывать в трудных ситуациях на вашу помощь.
Юрий Петрович неопределенно пожал плечами и, словно не придавая особого значения деньгам, небрежно сунул пакет на полку над своей головой.
— Так что, Евгений, — продолжил Минаев, — не слышу честной исповеди! Или, может быть, мы больше не будем работать вместе?
— От Владимира Яковлевича началось, — с великим нежеланием признался Елисеев и, побледнев еще больше, хотя, казалось, больше некуда, сбивчиво заговорил: — Перед вашим приездом, когда я готовил встречу… Он ведь постоянно занят, и время выкроить довольно трудно… Вот он и сказал, что в Белоярске назревают серьезные перемены…
История была настолько банальной, что могла бы стать примером вечно повторяющегося человеческого идиотизма, настоянного на самой примитивной жадности. Это когда ради мифических перспектив человек готов пожертвовать своим твердым и уверенным, а также далеко не бедным настоящим.
Рассказывали старую байку о богатых и весьма своеобразных по характерам картежниках. Один из них, сидя за ломберным столом, вдруг зажег сторублевую ассигнацию — дело еще при царях было! — после чего долго ползал под этим самым столиком в поисках упавшего на пол и куда-то закатившегося пятирублевика, посвечивая себе, естественно, этаким вот факелом. Или своеобразная иллюстрация из гениального лесковского «Чертогона» — богатейший дядюшка, спустив за ночь беспробудного и безобразного пьянства миллионы, после искал, как сэкономить две копейки на самоваре с чаем, поскольку ежели на одного, так пятачок, а для компании — три копейки. Великий идиотизм, имеющий под собой унавоженную национальною почву…
Все, что рассказывал Евгений Елисеев, четко укладывалось в эту, ставшую классической, схему.
Он, по указанию Минаева, позвонил депутату Журавлеву, чтобы договориться о времени и месте встречи. О теме разговора его никто не уполномочивал рассказывать, а тем более предварительно дискутировать. Но ведь и Владимир Яковлевич — не мальчик какой-нибудь, а серьезный человек. Он тут же назначил Елисееву время и сказал, где ждет его для дальнейших уточнений. Место было выбрано вполне достойное: зимний сад ресторана «Прага». Довольно дорогое удовольствие — Евгений много слышал об этом саде, но ни разу до сей поры не был.
Депутат Журавлев, надо отдать ему должное, особо и не расспрашивал о том, чего хочет от него Минаев. Вероятно, племянник информировал его достаточно полно. Зато он проявил большое знание елисеевской биографии, в том числе и некоторых неприятностей, которые случались с Евгением прежде. Но разговор за столом не был связан с выставлением каких-то условий. Совсем нет. Депутат посетовал, что Евгению приходится постоянно быть на побегушках, в то время как он вполне мог бы… ну и пошел живописать прекрасные перспективы, которые открылись бы перед журналистом, если бы он согласился, на первых порах, стать его — депутата — помощником. Будет персональный транспорт, будут некоторые приятные привилегии и так далее. Ведь Владимир Яковлевич уже давно, оказывается, присматривался к нему. С подачи племянника Игоря, конечно. Тот, во всяком случае, очень высоко ценил умственные способности Елисеева и его профессиональные возможности. Откровенная лесть, подкрепленная какими-то экзотическими напитками, до которых депутат оказался большим охотником, окончательно расслабила журналиста.
Но решающим был следующий аргумент. Судьба «Сибцветмета» уже практически решена. Но не в Белоярске, а здесь, в Москве. И об этом не знает лишь один пока человек — сам Минаев. Он еще надеется на свои акции, будучи не в курсе, что в правительстве мнение склоняется к пересмотру результатов проведенной Минаевым приватизации. И само предприятие будет подвергнуто реструктуризации. Как обычно: банкротство и затем реструктуризация.
В звенящей от обилия неожиданной информации голове Елисеева была теперь полнейшая каша. И когда он, по мнению депутата, окончательно дозрел, тот уже безо всякого смущения предложил Евгению финансовую сделку — в качестве как бы первого взноса в дальнейшую совместную работу.
Короче, по утверждению Журавлева-старшего, песенка Минаева была практически спета. Им недовольны в руководстве отрасли, недовольны в городе, брожение среди непосредственного руководства предприятия, а теперь еще и эта совершенно идиотическая идея завоевать губернаторский трон! Словом, найдутся, конечно, те, кто поможет снизить на время ненужную и даже вредную активность генерального директора. Не навсегда, зачем же? На какое-то время. Да к тому же он, говорят, способный экономист, вот пусть и занимается теоретизированием, это у него лучше получается! Достаточно вспомнить тех знаменитых экономистов-теоретиков конца восьмидесятых — начала девяностых, тех гайдаров и прочих, которые все знали наперед, статьи какие писали! — а как до дела, так и развалили экономику державы. А все почему? Так теоретики ж! Очень убедительно выглядел Журавлев, просто и понятно раскрывавший перед глазами Елисеева причины развала российского хозяйства. Нет, по-человечески депутат никаких особых претензий к Минаеву не имел, но есть же еще и дело! А эта сторона показывала, что дела-то как раз обстоят самым дохлым образом, о чем свидетельствует отношение к директору «Сибцветмета» и в центре, и, как говорится, на местах.
И последний аргумент. К сожалению, далеко не всегда этические соображения напрямую взаимодействуют с практикой, с необходимостью иной раз принимать жесткие решения. В данной ситуации необходимость кардинального решения проблемы стала непреложной. Но что делать? На аморалке Минаева не прихватишь, это в добрые старые времена можно было. На чем еще? На растрате государственных средств? Это будет само собой, готовятся комиссии Минфина, от налоговиков и так далее, но это опять же — время. А время, как сказал великий американец Джек Лондон, не ждет! На оружии? Так Игорь сказал как-то, что у Минаева имеется официальное разрешение на применение в порядке самозащиты; местные же правоохранители еще и выдали, в виде, правда, исключения, и как руководителю производства, связанного с секретными разработками. Что еще?
И тут опять, вроде как случайно, вспомнил Журавлев неприятную страницу из биографии Елисеева, когда он по настоянию Минаева просто вынужден был пройти курс лечения от наркозависимости. Вот, собственно, и решение проблемы! Несколько чеков с опием либо гашишем, да хоть и с героином — и дело в шляпе! Возьмут как миленького. Подержат. Ничего не докажут, естественно, и отпустят. А дорогое время будет выиграно. Да и потом — к человеку, побывавшему под следствием, да еще и по такой причине, доверие масс резко падает. Был бы он криминальным авторитетом, тут как раз наоборот, неожиданный арест мог бы быть представлен как сведение счетов с ним властей предержащих.
И тут опять, вроде как случайно, вспомнил Журавлев неприятную страницу из биографии Елисеева, когда он по настоянию Минаева просто вынужден был пройти курс лечения от наркозависимости. Вот, собственно, и решение проблемы! Несколько чеков с опием либо гашишем, да хоть и с героином — и дело в шляпе! Возьмут как миленького. Подержат. Ничего не докажут, естественно, и отпустят. А дорогое время будет выиграно. Да и потом — к человеку, побывавшему под следствием, да еще и по такой причине, доверие масс резко падает. Был бы он криминальным авторитетом, тут как раз наоборот, неожиданный арест мог бы быть представлен как сведение счетов с ним властей предержащих.
Вот так поговорили, отвлеклись, а вернулись к теме в самом конце, за десертом. Журавлев назвал сумму, которая должна была компенсировать моральные издержки, убытки, так сказать, угрызения совести. Большая сумма, и половина — сразу. После ареста — вторая. Которую, кстати, до сих пор не выплатили, а теперь вряд ли отдадут. Плюс информация о действиях возможного адвоката и все такое прочее — исключительно для порядка. Ну чтобы не светиться на мелочах, не скользить на ровном месте, не прокалываться.
Ничего не смог с собой поделать Елисеев, соблазн оказался слишком велик, а происходящее было истолковано общими усилиями не как элементарное предательство, а исключительно как смена ориентиров. Что умно и, главное, очень своевременно. Известно же: кто опоздал, тот потерял. И хотя совесть все-таки продолжала мучить, депутат Журавлев проявил необычайную жесткость. И его активно поддержал племянник, позвонив на следующий день. Так была разыграна и карта с посланием трудящихся, к которой позже присоединился, а точнее, возглавил поход сам губернатор. Но все сорвала своенравная Галина Федоровна.
Ее должны были легонько подставить, списав неудачу на вечные проблемы с перевозками, потерями багажа и прочим российским разгильдяйством. Ну и стали бы потом делать все по новой, а улита едет и когда-то будет…
Самоотверженность верной помощницы Минаева поломала эту, казавшуюся довольно удачной, комбинацию. А стараниями проницательного адвоката — Гордеев уловил в этих словах злую иронию, приглушенную, однако, смиренной интонацией словно бы каявшегося рассказчика, — развалилась и операция с наркотиками.
Почему торопились заказчики, Елисеев не особо вникал. Но что они торопились, это факт. Единственное, что может приоткрыть причины их столь бурной деятельности, — это общее собрание акционеров, которое намечено на самые ближайшие дни. Этими вопросами занимается лично Игорь Платонович.
— Вот с этого и надо было начинать, — мрачно подвел итог Минаев. — А все остальное — это детские игры в казаки-разбойники… Смелые ребятки-то! — Он раскрыл свою сумку, достал из нее папку с бумагой, авторучку, положил все на стол перед Евгением и закончил: — А теперь изложи все тобой рассказанное на бумаге. И распишись.
— А вот этого я делать не буду. Не дам я вам никакого оружия против себя!
Ну, то, что рассказ его утомил, было видно. Бледность на лице не проходила, а обильный пот, блестевший на лбу, казался неприятно липким. Ко всему прочему у Женьки как-то странно, словно у кота, изготовившегося к прыжку, сузились зрачки глаз, а в быстрой речи, очень необычной для его манеры разговора, появились нелогичные паузы.
— О чем ты говоришь? О каком оружии? — возмутилась Галя.
— Я знаю, что вам… нужно! Вам… жертва нужна, посадить! Не выйдет… — Последнее он произнес шепотом и откинул голову на спинку стула.
— Не трогайте его сейчас, — сказал Минаев. — Я, кажется, начинаю понимать, что случилось. Он опять подсел. И лучше всего его отвезти домой. Завтра ломка начнется, я был однажды свидетелем… Жаль парня, хоть и по-сволочному поступил, но это у него уже неизлечимая болезнь.
— Но я его в первый раз вижу в таком состоянии, — возразил Гордеев.
— Значит, дозы были малыми. А сегодня слишком перенервничал — и вот результат. Мне, конечно, неудобно, Юрий Петрович, просить вас еще и о таком одолжении, но… положение мое, как бы сказать поточнее, оставляет желать лучшего. Надо срочно улетать, а то мои мальчики напортачат там, чего доброго. И его оставлять у вас тоже незачем. Хотя он, в общем, не агрессивен.
— Ну и пусть себе валяется. Придет в себя — уедет. Давайте перенесем его только в ту комнату…
Гордеев скоро понял, что у Минаева не было больше желания оставаться в Москве для решения каких-то своих проблем. С авиабилетами у него тоже, оказалось, проблем не было — он мог лететь любым рейсом «Сибирских огней», его все знали. Не собирался он, похоже, и вступать снова в контакт с депутатом Журавлевым.
Улучив момент, когда Галя ушла на кухню, чтобы вымыть посуду и убрать со стола, Юрий Петрович спросил все-таки:
— А для чего вы хотели получить письменное свидетельство Елисеева? Оно что, прибавит что-нибудь к уже известному? Или вы хотите обнародовать эти показания?
Минаев внимательно поглядел на него поверх очков и усмехнулся:
— После тех весьма значительных усилий, Юрий Петрович, которые пришлось приложить вам и вашим друзьям, разоблачительные показания такого человека, как Елисеев, ничего не значат практически. Да и не собираюсь я устраивать публичные торги, опираясь на оправдания раскаявшегося предателя, это — глупо. А люди мне поверят и так. Я просто хотел, чтобы этот сукин кот не решил, что для него все обошлось — пожурили и отпустили. Нет! Я его заставлю, когда он придет в себя, всерьез заняться прямым своим журналистским делом. Я решил опубликовать большую статью с описанием истории противостояния на «Сибцветмете» — со всеми необходимыми экономическими выкладками и реальными портретами действующих лиц. Вот Евгений этим и займется. В самые ближайшие часы. И мне наплевать, как он это станет делать. Иначе я ему пообещаю устроить очень неприятную жизнь.
— А если он откажется?
— Не посмеет, — твердо заявил Минаев.
— Да? — с сомнением хмыкнул Гордеев и подумал: «А ведь вы — порядочные циники, господа технические интеллигенты!..»
— У него не останется иного выхода. Я тоже умею быть жестким.
— Ну, дай вам Бог, как говорится, — вздохнул Юрий Петрович. — А как же вы сообщите ему о своем решении? Если он в отключке…
— Вот, — поднял указательный палец Минаев. — В этом проблема. Но она решаема. Если бы вы, Юрий Петрович, взяли этот вопрос на себя. Разумеется, не из дружеского, смею надеяться, расположения ко мне. Зачем же, любые усилия должны быть оплачены. И я готов не авансировать, а попросту выдать вам всю сумму сразу, но вас просил бы лично проследить, чтобы Евгений не валял дурака, а немедленно взялся бы за работу над материалом. Все данные у него имеются, историю проблемы он хорошо знает, нужно, чтобы он, невзирая на лица, сорвал маски. Где будет опубликован этот материал, я сообщу отдельно.
— Вы, вероятно, захотите, чтобы и рассказанная сегодня история тоже нашла свое отражение?
— Но только в качестве одного из призеров противостояния. Не более. Заострять на ней внимание, думаю, не стоит. Это, знаете ли, как в известном анекдоте: не то Иван Иванович шубу украл, не то у него шубу украли, но в чем-то неприличном он был замешан, это точно! Нам этого не нужно. Я имею в виду — наше дело.
— Ну и во что оцениваете вы мою помощь? Помощь, насколько я понимаю, чисто полицейскую. Роль надзирателя, я не ошибаюсь?
— Зачем же? Вам достаточно передать ему мое указание и по-товарищески убедить, что это для него будет самым лучшим выходом из той пропасти, куда он попал по собственной воле.
— А, значит, еще и роль духовника-наставника?
— Зачем же иронизировать? Я лично всегда считал, что, если ты можешь помочь кому-то, спасти от неприятностей, это надо делать незамедлительно. Вы же назвали Евгения своим товарищем? Или это были общие слова? Ну хорошо, не будем обсуждать эту сложную этическую проблему, речь шла о гонораре, так я понял ваш вопрос. Верно?
— Не стану кокетничать, я работаю, чтобы зарабатывать. И вопрос гонорара — не последний в моей жизни. Но в данном случае я не вижу цели, ради которой мне следовало бы затратить некую толику собственных усилий. И потом, честно говоря, ваши заводские и прочие проблемы, о которых вы тут так много рассуждали, меня мало волнуют, если не сказать большего. Поэтому поймите…
— Это нетрудно… — поскучнел Минаев. — Ну ладно, а просто поговорить с Евгением вы можете? В конце концов, сходите с ним в тот же ресторан, который ему так понравился. Я оплачу счет заранее. Сколько нужно? Тысячу? Две?
— Вы, надеюсь, не о рублях? — усмехнулся Гордеев.
— Не волнуйтесь, я догадываюсь, сколько стоит ужин в приличных заведениях. Ну, трех тысяч вам достаточно?
Гордеев неопределенно пожал плечами. А Минаев немедленно достал из сумки толстую барсетку и вынул пачку купюр. Начал отсчитывать, но вдруг добавил наугад еще с десяток купюр и протянул Юрию Петровичу.