— Видимо, придется куда-то еще и за гонораром заезжать? — бросил Максим пробный камень. Ну не могла же быть у них такая абсолютная уверенность в его согласии!
— Нет нужды. Деньги со мной.
— Ну вы молодцы!.. — Он лишь покачал головой и откинулся на подушку, чтобы вздремнуть перед отъездом еще часок-другой. Все остальное его больше не волновало…
Глава двенадцатая ОПЕРЫ
Их никто не встречал. Сошли с трапа московского рейса в пронизывающую до костей стужу белоярского аэродрома, потоптались в ожидании автобуса, рулившего от здания аэропорта, наконец втиснулись вместе с другими пассажирами и пяток минут спустя оказались снова в тепле.
— Студено, — заметил, потирая уши, капитан милиции Борис Григорьевич Ветров.
— Ух ты ж… — по-простому начал второй капитан, Николай Петрович Кравец, а закончил витиеватую непечатную фразу банальным «твою мать!».
Они прилетели по личному заданию генерала Толубеева, который вызвал их накануне к себе, усадил напротив, что указывало на его особую милость к нижним чинам — обычно стояли в кабинете навытяжку! — и заявил, что им поручено провести операцию особой важности. И, разумеется, повышенной секретности. Предисловие в дальнейшем уже никаких объяснений не требовало.
Капитаны маленько скисли, потому что знали: Толубеев простых заданий не дает, несправившихся в упор не видит и, как правило, быстро от них избавляется, а тех, кому задание выполнить удается, одаривает своими милостями, не слишком, правда, богатыми. Хуже другое — сами задания чаще всего бывают неприятные, с душком и опасностью влипнуть за явные нарушения законности. Но пока чаша сия миновала капитанов, и они вот уже продолжительное время ходили в любимчиках у Ваньки-Каина. Все, конечно, относительно, тем более любимчики. Ну, во-первых, все-таки они профи, во-вторых, что немаловажно, им везло, — значит, не спугнули еще своей удачи. А в-третьих, не докучали начальству просьбами, полагая, что оно само знает, когда и кого следует отличить особо.
Кажется, на сей раз им улыбнулась настоящая удача. Сам жадный до омерзения, Ванька-Каин сообщил, что у них появилась возможность не только сделать нужное дело, но и вполне прилично поправить, если в том имеется необходимость, свои личные финансовые проблемы.
Есть ли необходимость! Да куда ж от нее деваться-то, от этой вечной необходимости? Чай, не в ГИБДД работают, где, что называется, сам Бог велел обувать лохов. В оперативной же работе, еще и в условиях соблюдения особой тайны, сильно карман не набьешь. Да ведь и не в одиночку чаще всего приходится действовать, а в бригаде, где за тобой глаз да глаз.
И вот прилетели они в Белоярск. Указание было такое: прилететь, поселиться в гостинице, которую местные называют своим «Хилтоном», а на самом деле это обыкновенный бывший «Интурист», номер уже заказан; походить по городу, маленько освоиться и ждать, когда позвонят и пригласят для беседы. Когда — будет зависеть от местных условий. Может, день пройдет, а может, и неделя. Им скажут. Деньги для проживания получат в конверте от администратора гостиницы при оформлении въезда. Условия контракта уже в принципе обговорены с местным руководством. Каждый за проделанную работу получит по десять тысяч баксов. На беседе они узнают, с кем можно контачить, а с кем категорически нет. Ну а суть задания сложности не представляет — обычная и привычная им работа. Повышенный же гонорар определяется исключительно самой секретностью задания. Все.
Немного, в сущности, но не так уж и мало, чтобы не понять, что задание, мягко выражаясь, щепетильное. Наверняка что-нибудь из кого-нибудь выбить. И при этом в методах дознания и, соответственно, внушения, не стесняться. Все это будет потом списано, как обычно это делается, за ненадобностью исходного материала. Вот так примитивно иной раз решаются чьи-то судьбы. Ну, раз надо, значит, будет выполнено.
А пока оперативники отыскали автобус, идущий в город, выяснили, как потом добраться до центра, до главной гостиницы. Им посоветовали сесть в авто-лайн — немного дороже, зато прямо до места. И вскоре они стояли перед высоким зданием, не представлявшим, с их точки зрения, ни малейшей исторической ценности. Разве что внутри?
А вот внутри — да! Впечатляло. А еще больше впечатлили их выданные администраторшей — приятной во всех отношениях дамой средних лет — конверты, на которых были отпечатаны их фамилии. Получив ключи от номера, отправились к себе, не забыв окинуть ищущими глазами просторный холл, и остались весьма довольны даже мимолетным осмотром: кадры имелись, и очень даже неплохие — по провинциальным, естественно, понятиям. А по московским — так обычные шлюхи для разового употребления. Кстати, уже сегодня можно было бы пригласить парочку — для общего знакомства с городской обстановкой. Кому, как не гостиничным бабочкам, и быть-то в курсе всех здешних дел и проблем, включая криминальные?…
В конвертах хрустели зеленые купюры, обменный валютный пункт оперы уже видели внизу, в холле; номер был двухкомнатный со всеми удобствами, значит, никто никому мешать не будет.
Общая работа накладывает свой отпечаток на людей, и оперы были даже чем-то похожи друг на друга, только один, Ветров, был сухощавый, немного выше среднего роста, с худыми, аскетическими щеками и волевым квадратным подбородком, а второй, Кравец, был приземистый, плотный и казался квадратным. А вот лицо у него было пухлое и добродушное. Что, однако, никак не отражалось на качестве его работы, особенно когда надо было быстро и умело добыть из свидетеля, не говоря уже о преступнике, надежные доказательства его «неправоты».
«Девушки», имевшие честь быть приглашенными вечером в номер, чтобы помочь приезжим отпраздновать, так сказать, новоселье, оказались простыми по своим манерам и достаточно сговорчивыми. Последнему поспособствовало то обстоятельство, что в момент знакомства с приезжими в их беседу, на свою беду, вмешался некий субчик крысиного вида и с механически жующей челюстью.
Подрулив поближе к откровенничающим постояльцам и выяснив для себя их потребности, изложенные вслух «его девицам», он довольно бесцеремонно заявил, что вообще-то следовало переговоры вести лично с ним, поскольку…
Последнее он договорить не успел, потому что постояльцы, неожиданно взяв его под белы ручки, почти нежно, но очень настойчиво вывели за двери, затем на широкий пандус, по которому под гостиничный козырек въезжали машины, и там продемонстрировали крысенышу свое о нем мнение. Коротышка неожиданно нанес сутенеру сильнейший удар под дых, который согнул того пополам, едва не заставив подавиться жвачкой, а второй — длинный — дал ему такого пинка под зад, что оказавшийся в одном костюме на пронизывающем холоде молодой человек вмиг забыл о стуже и полетел по пандусу аж до самого бордюра, отделявшего широченный тротуар от бесконечной площади. И там прилег отдохнуть.
Фортуна в лице двоих оперов не позволила сутенеру проститься с жизнью. Его подняли за шиворот, крепко встряхнули и заявили, что в ближайшие две недели его не желают видеть в холле гостиницы. Все понятно?…
Он все понял! Он готов был пасть на колени, но его все еще держали на весу. И когда наконец отпустили, он-таки рухнул в снег, потом сперва на карачках, а дальше в полусогнутом положении кинулся к стоянке, где у него была припаркована потрепанная «мазда» с правым рулем. Что поделаешь, в провинции у сутенеров заработки не сильно велики. Тоже ведь постоянно отстегивать приходится…
Малый подвиг приезжих, совершенный никак не во имя какой-то мифической там справедливости, имел свой неожиданный резонанс. После жалоб пострадавшего сутенера разнеслась молва, что в «Хилтоне» остановились «крутые» из Москвы и к ним надо внимательно присмотреться, прежде чем предпринимать ответные акции.
А напуганные девицы в тот же вечер узнали, что их «работодатель» неожиданно заболел и недели две наверняка будет заниматься исключительно домашней работой. Так что можно не беспокоиться за гонорар, пахать честно и, главное, от души.
Узнав о выходке двоих оперативников, присланных на подмогу белоярским Шерлокам Холмсам, которой они ознаменовали свое прибытие в город и о которой поведала населению гостиничная обслуга — провинция, все у всех на виду, на слуху, а местный телеграф помощнее космической связи! — Гусаковский хохотал от души. Это ж надо! Вышвырнули сутенера, как котенка, даже рожу путем не начистили, всего лишь запретили приближаться к гостинице — и тот послушался! А местные пинкертоны, мать их, уверяют, что с проституцией ничего поделать не могут. Мол, «крыша» там такая, что нечего и думать сломать ее или просто сдвинуть хотя бы в сторону. Нет, разбаловался правоохранительный народ!.. Или сам полностью погряз, что вернее. Потому и вон уж какой день ничего путного доложить не могут: ни кто убил бывшего директора «Сибцветмета», ни за что. Нет следов. А показания случайной свидетельницы — выжившей из ума старухи — ни к делу подшить, ни ниточку нащупать.
Ну а про убийство Валерия Смирнова вообще говорить не приходится. «Дохлый висяк», как доложил прокурор и смущенно опустил повинную свою голову. Главный законник, а разводит руками…
На что всерьез рассерженный губернатор в открытую, не стесняясь, заявил прокурору, что дальше такую работу он терпеть не намерен. Как же людям в глаза-то смотреть? Что им говорить? Кто в конце концов в городе хозяин?
Разгон шел не с глазу на глаз, а в присутствии достаточного количества людей, облеченных властью в крае. Так сказать, мини Совет безопасности, в который входили все руководители силовых и правоохранительных структур, начиная от начальника УФСБ и кончая руководителем патрульно-постовой службы.
Итоги предварительного расследования показали, что и милиция, и прокуратура просто-таки топчутся на месте, разводя руками.
И вот тут очень к месту пришлась поистине анекдотическая история о двух московских ментах, которые одним жестом покончили с «официальной проституцией». Ну а неофициальная — бог с ней, где ж ее нынче нет? Вот уж воистину: хочешь жить — умей вертеться! А в этой «профессии» вертеться надо ого-го как!
Но анекдот анекдотом, а принимать решение требовалось немедленно. Хватит тянуть! Хватит обманывать общественное мнение, тем более теперь, когда до губернаторских выборов остается меньше трех месяцев!
Гусаковский закрыл сердитое совещание, обещав лично подумать и принять кардинальное решение.
В кабинете остались трое: он сам, Лидия Михайловна Горбатова и Егор Алексеевич, его помощник по оперативным вопросам.
Вопрос первый: что слышно о чертовой папке?
Егор доложил, что, если свидетельство известного товарища верно, документы могут в настоящий момент находиться лично у Минаева. Обыск в доме покойного Кобзева, который проводили следователи прокуратуры и местные оперативники, в буквальном смысле ничего не дал. Никаких документов, имеющих отношение к комбинату, не найдено. Да и зачем они отставному директору?
— Большую ошибку допускаешь, — возразил Гусаковский. — Если бы документов вообще не было, к чему тогда весь сыр-бор? Надо знать своих противников. Например, могут ли они подбросить туфту? Станут ли провоцировать встречные действия? Это ведь большой талант надо иметь, чтобы разгадать маневр. И не купиться на блефе, — сказал Гусаковский, заставив помощников задуматься, но сам же и ответил: — Да нет, не те они ребята, чтоб со мной в покер играть. Да и не их это дело — карточные игры. Разве что Журавлев. Но его нынче, особенно после возвращения Минаева, в расчет брать не приходится, слаба фигура оказалась…
— А сам Алексей, — поддержала губернатора Лидия, — человек слишком прямой, слишком углубленный в свое дело, чтобы заниматься интригами. Не его это хобби.
— Возможно, — осторожно согласился губернатор. — Но категоричным я бы не был. И если Юрка Кобзев передал ему компромат на меня — а я примерно догадываюсь теперь, что бы это могло быть: не бомба, конечно, но все равно очень неприятно, — то, значит, у Лешки Минаева созрела идея пойти ва-банк. А тогда и все средства хороши. Я бы на его месте поступил именно таким образом: подождал бы еще немного, а потом вылил бы порядочный ушат помоев прямо на голову обывателю. И именно в тот тактический момент, когда этот гребаный обыватель должен будет решить, куда кидать свой голос, в какую урну.
— Но если это действительно так и вы, Андрей Ильич, не ошибаетесь, то слива компромата следует ожидать не ранее чем через месяц. А может быть, и позже. Иначе ведь сила удара явно ослабнет. Разве не так?
— Хорошо сидеть в тепле и думать, что на улице мороз, который тебя никоим образом не достанет…
— Но мы ж не можем отменить времена года, — сострил Егор.
— Точно, не можем. И не будем.
— Что-то я не понимаю, о чем вы, господа? — нахмурилась Лидия. — Объясните дуре!
— А чего тут неясного? — засмеялся Гусаковский. — Ты не дура и все прекрасно понимаешь. А вот Егор верно заметил, что если нельзя сменить зиму на лето, то можно хотя бы обезопасить себя от источника мороза. Верно, Егор?
— Так точно, товарищ генерал, — улыбнулся тот. — В самый корень.
— Тогда давайте примем такое решение: попробуем все-таки прояснить для себя, о чем думает Алешка, нет ли у него новых ходов?… Кстати, что там с его журналистом? Уточните. И — начнем, помолясь, как говорится. Сроку — два дня. А то веселые московские ребятки в нашем раю окончательно растеряют свою невинность. Их же наши гостиничные бляди, поди, за героев теперь держат? Отбою нет? А? А еще пригляди, Егор, это уже по твоей части, чтоб на них раньше времени наша братва не наехала. Чтоб разборка не случилась. Ты там потихоньку предупреди, кого надо… И ты по твоей епархии, Лида, выясни, что там получилось с «Рассветом» и как наши.
— Выяснять уже не надо, Андрей Ильич, — неохотно ответила помощница. — Согласно нашему договору, Журавлев «Рассвет» прикрыл, это успел. А вот с документами получилась задержка. И совсем некстати, Лешка-то из тюрьмы вышел. Короче, договор, уже оформленный с нашей фирмой, был немедленно опротестован. Этот буквоед Минаев нашел-таки зацепку. Но и не в ней даже суть, а в том, что потребитель неожиданно для всех от посредничества «Рассвета», как обещал, не отказался. И теперь Игорь со своими акциями на бобах, а нам остается тихо радоваться, что не сгорели на неустойках. Плохо, конечно…
— Да уж чего хорошего! А почему — сказать?
— Было бы интересно…
— А потому, что надо было не спать твоему Журавлеву, а немедленно действовать. Мы зачем Лешку на нары кинули? Просто из прихоти? Нет, мы осуществляли свою долговременную политику! А эти родственнички Журавлевы, вместо того, чтобы торопиться брать дела в свои руки, действовать, предались бла-го-ду-шеству!
Гусаковский произнес это слово по слогам, демонстрируя к нему полное свое презрение. Ненавидел он и это слово, и действия, с ним связанные.
— Просрали, — шепотом и без улыбки добавил Лидии Егор Алексеевич, но она сердито отмахнулась от него. Он еще, видите ли, будет комментировать.
— Егор, — посмотрел на помощника Гусаковский, — ты и это обстоятельство тоже поимей в виду. На будущее.
— Понял!
Сказанное для Егора обозначало, что надо начинать думать о том, как в обозримом будущем поступать с нерадивым помощником и неверным другом директора Минаева. Это, в общем, не проблема. А вот зачем губернатор по-прежнему цацкается с этим депутатом, тут Егор Алексеевич ничего не мог понять. Но он верил, еще с времен прежней службы у генерала, что Андрей Ильич ничего зря не делает. Возможно, он и тут имеет какой-то свой, непонятный другим интерес.
Выполняя поручение губернатора, Егор Алексеевич встретился с москвичами. Начал давать вводные. И по существу задаваемых ими вопросов быстро понял, что имеет дело действительно с профессионалами.
Ну там материалы оперативно-следственной бригады — не проблема, отвезти на место преступления, показать то, другое, обеспечить транспортом — это все семечки. А вот, скажем, на простой, с точки зрения Егора, задачке — найти исполнителя и вышибить из него необходимые показания на заказчика — возникли вопросы, на которые сразу-то путем и не ответишь. И для этого пришлось, хоть и не поручал ему этого Андрей Ильич, вводить приезжих во все тонкости местных взаимоотношений властей и производителей, правоохранителей и криминалитета и всего прочего, прояснять москвичам суть ситуации, а также причины и диспозицию противостояния главных противоборствующих сил. Ну да, чтобы действовать с развязанными руками, они должны свободно плавать в исходных данных.
Надо сказать, что разговор шел достаточно откровенный. Оперы видели, что ситуация, мягко говоря, щекотливая. Егор же, в свою очередь, готов был собственную голову поставить, что московских оперативников никто не собирается использовать втемную. Но голова головой, а работать-то им! Вот они и поставили разумный вопрос, на который следовало найти не менее четкий ответ: зачем Минаеву потребовалось убрать предшественника?
Из этого же все и должно исходить! Кто такой этот покойник? Что он собирался предпринять или, напротив, уже сделал такое, чего не мог бы ему простить Минаев? Может быть, знал о махинациях последнего? Может, задолжал крупную сумму и не собирался возвращать? Ну должна же быть веская причина!
Как ни тряс мозгами Егор Алексеевич, ничего вразумительного ответить не мог. В самом деле, хоть губернаторский хурал собирай! Простая ж вещь, а с ходу не объяснишь. И ведь не для собственного интереса, не для успокоения совести там или чего другого хотят знать ответ оперы — это же будет первый вопрос, который задаст прокурор.
— Ну хорошо, пусть прокурор тут у вас свой, но есть еще судья! Что, и судья — своя в доску баба? Ну вы, ребята, даете! Все, оказывается, в одном кармане, а вы поводы-причины ищете! У вас же тут как при царе Иване Васильевиче, никакой даже видимостью закона не пахнет, а вы мучаетесь! Ишь какие совестливые!