И не испытает ли она острые ощущения, когда потащится на вокзал к пяти утра?
– Но тогда ты не доберешься сюда раньше полудня! Ресторан же закрыт в понедельник! – Габриэль говорил тоном ребенка, у которого только что отняли Рождество.
Неужели провести с ней утро было для него Рождеством? – подумала Джоли с искрой радости.
– Хорошо. Я могу приехать поздно вечером в воскресенье. Поездка длится пять с половиной часов, и если отправлюсь в восемь, то приеду в полвторого ночи. – А потом надо еще на машине доехать сюда, протискиваясь сквозь темноту этих до невозможности узких улиц, к тому же будучи усталой.
Он еще больше нахмурился:
– Почему не днем в воскресенье?
– Потому что тогда я проведу в Париже только два с половиной дня. Я же говорила, что у моего отца недавно был…
– Инсульт. – На этот раз Габриэль пнул стойку значительно сильнее. – Да. Я понял, понял. – Наступила пауза, и Джоли подумала, что Габриэль хочет прекратить разговор. – Но почему мне все время достаются половинки дней? У меня получается только два полных дня. Почему все привилегии достаются ему?
Джоли смотрела на него, разинув рот. Негодование нарастало.
– Прости, но как ты думаешь, кому принадлежат мои дни? Я не шоколадный батончик, который можно разделить между вами.
Он снова заворчал, наклоняя голову. Потом медленно вздохнул и немного расслабился.
– Pardon, – пробормотал он. – Ты права. – Он протянул к ней руки и заключил ее в объятия. И хотя его мускулы все еще были слишком напряжены, это объятие успокоило ее. Пока он не заговорил снова. – Ты намного более особенная, чем шоколадный батончик. И на вкус ты тоже лучше. Когда-нибудь я приготовлю то, что покажет, кто ты.
Он заставлял казаться возможным абсолютно все в жизни, но сейчас, черт побери, выглядел отчаявшимся.
Она уткнулась ему головой в грудь.
– А мне приходится проводить в поезде одиннадцать часов в неделю! Не считая времени на дорогу от дома до вокзала и от вокзала до дома!
Он очень тяжело вздохнул и крепче обнял ее.
– Чертов Пьер Манон, – пробормотал он так тихо и жалобно, что она едва услышала. А возможно, и не должна была услышать.
Пусть Габриэль и был горячее расплавленного сахара, но уж точно он был не без своих проблем.
Глава 20
– Salut, Papa[90], – бодро сказала Джоли и наклонилась, чтобы поцеловать отца в щеку.
– Ну и как он? – спросил тот. – Даниэль Лорье.
– Он только что выдвинул своего помощника на должность главного повара, хочешь верь, хочешь нет. Так он отступает на шаг. Пытается выкроить больше времени для семьи. – Она искоса взглянула отцу в лицо. Какое именно выражение она хотела увидеть на его лице, она и сама не знала. Но ей бы не хотелось дать ему понять, что она ожидает от него какой-то реакции. Но какой? Сожаления о том, что ставил свой ресторан выше своей семьи? А он вообще-то вспоминает об этом?
– Даниэль Лорье учудил такое? – недоверчиво переспросил отец. – Что-то случилось? До него дошли слухи, что ресторан скоро лишат звезды? И он хочет, чтобы вина была на ком-то другом?
– Вряд ли, папа. – Джоли отвернулась, ощущая странную печаль. Она не нашла в его словах и в выражении его лица ничего из того, чего ждала. – Ты больше не думал о приглашении, которое прислал Люк Леруа? – осторожно спросила она, уже не глядя на отца.
Он встал с кушетки, подошел к окну, ступая левой ногой немного медленнее и тяжелее, чем правой, но не так уж и плохо. Джоли нравилась его физиотерапевт, не желавшая отступать.
– Помнишь, я брала у него интервью на прошлой неделе, и он сказал, что Лесе будет рад принять нас для проведения мероприятий в честь выхода твоей кулинарной книги? – сказала она. – Люк предложил, что и он, и его шефы сами выберут рецепты подаваемых блюд.
Hôtel de Leucé[91] был всего лишь одним из самых знаменитых ресторанов мира. Но конечно, переместился на более высокое место, когда соперничающий с ним ресторан Пьера Манона в отеле «Люкс» потерял свои позиции. Еще когда у ее отца было три звезды, у Leucé были только две. Теперь ситуация сменилась на противоположную – или, точнее, у ее отца вообще нет звезд, поскольку он отошел от дел, но все знали, что именно под его руководством «Люкс» получил третью звезду, а потом потерял ее.
– Почему? – резко спросил Пьер Манон. – Из жалости ко мне?
Джоли прикусила губу. Энергия, легкость и жизнерадостность, которые она впитала в Sainte-Mère, исчезли в борьбе с тяжестью, царившей в этой квартире.
– Думаю, из-за меня, – осторожно сказала она.
Отец сжал кулак – левый – медленно, осторожно и сильно.
– Потому что я с ним работаю, папа. Думаю, он предложил это в виде дружеского жеста. – Даже теперь, когда она работает над другими книгами, неужели отец воспринимает ее не как человека, а всего лишь как имя, напечатанное крошечным шрифтом?
– Пять лет назад эти идиоты забрали одну из моих звезд, дали звезду этому мальчишке, и теперь он будет готовить по моим рецептам, чтобы мне помочь? Ты можешь не думать, что это из жалости, но я сразу узнаю жалость, когда ее вижу.
Джоли долго молчала.
– Думаю, он хотел помочь мне, – повторила она. – На самом деле он очень приятный парень, прячущийся под могучим самообладанием. Думаю, ему нравится помогать людям осуществлять их мечты.
Отец фыркнул.
– Тех, кто брал интервью у Люка Леруа, так много, что и сосчитать нельзя. Думаешь, ты для него такая важная птица, что он будет организовывать мероприятие в твою честь?
Джоли сжала зубы. Слезы, внезапные и быстрые, начали жечь глаза, и она часто заморгала, чтобы удержать их.
– Хорошо, папа. Пойдем, погуляем в Люксембургском саду? Зайдем в бистро на углу и поедим там.
Ее отец никогда не ощущал угрозы в знакомом бистро.
Три дня спустя Джоли устраивалась на сиденье скоростного поезда, идущего на юг, к Ницце. Поездка была для нее как пилинг души. Непрестанное быстрое движение поезда будто смывало сначала вину, затем тревогу, и опять появлялся яркий, чистый оптимизм.
На самом деле не так уж плохо провести в дороге пять с половиной часов.
Она напечатала заметки о своих кухонных испытаниях рецептов и о работе с Филиппом Лионнэ в эту пятницу. Написать рецепт его миндального печенья так, чтобы любой домашний повар понял, как его испечь, было вызовом. Затем просмотрела клипы на YouTube, в которых Габриэль демонстрировал десерты для той или другой телевизионной станции – большой, забавный, заражающий всех своей энергией. Набросала несколько закулисных историй для публикации на следующей неделе в своем блоге. И еще просмотрела сообщения Габриэля, отправленные в выходные дни. В них было множество фотографий различных острых и сладких блюд, которые были приготовлены или дегустированы в его ресторане и которыми он хотел соблазнить ее. И спрашивал время от времени: «Уже голодная?»
О да! Он делал ее голодной, возбуждал желание. И заставлял улыбаться.
Она становилась все счастливее по мере приближения к нему. Кроме тех моментов, когда вина за то, что она уехала в воскресенье, не проведя этот день с отцом, пыталась проскользнуть обратно. Джоли не была полностью уверена, что отец знал, чем заняться с ней в выходные. Да и сама она не могла придумать ему занятия, но все еще съеживалась при мысли, что оставила его одного.
И все же она была в поезде, а отец остался один. Она пыталась убедить себя, что делает это для защиты его от Габриэля, хотя совершенно точно знала, что Габриэль никогда ничего бы не сделал, чтобы причинить боль ее отцу. У нее на душе становилось все светлее, и нетерпение ее росло со скоростью более пяти километров в минуту. Однако чувство вины никак не отступало, тревожа ее, заставляя чувствовать себя некомфортно. Какая-то ее часть желала свободы, но, по правде говоря, такой свободы не могло быть у человека, если в его сердце постоянно жило сострадание.
Она приехала в Sainte-Mère в одиннадцать часов вечера, когда Габриэль еще работал, и передала записку для Рафаэля. Он вышел быстро, как только смог. Посетители поворачивались посмотреть на него, когда он проходил через salle[92] с белой аркой, и спрашивали друг друга: «Кто это?»
– Это будет ночь Габа, – сказал Рафаэль с усмешкой, похожей на усмешку брата. Рафаэль выглядел так, будто мог бы быть мореплавателем, пиратом или – в наши дни – просто путешественником, который прокладывает свой путь вокруг света. Ростом и лицом он был очень похож на Габриэля, только косматые волосы были немного темнее, а глаза – серо-зелеными, и выглядел он более… обветренным, как от борьбы со стихиями, будто после работы занимался виндсерфингом. – Чем могу тебе помочь?
Джоли почувствовала, будто становится на тысячу фунтов легче только от его уверенности, что Габриэль будет взволнован.
– Можно мне снова взять твой ключ?
Он усмехнулся, копаясь в кармане.
– Почему ты просто не попросишь у него дубликат? Ты же знаешь, он тебе его даст.
«Знаю ли я?» – подумала Джоли. У нее перехватило дыхание, а затем она икнула и выдохнула со свистом. Ух ты!
«Хочу ли знать?»
Ну да. В некотором смысле это заставляло ее сердце замирать от восторга. И это пугало ее. «Никогда ни при каких обстоятельствах не заводи отношений с шеф-поварами, – говорила ей мама. – Они высосут из тебя все соки и никогда ничего не дадут взамен».
«Не вздумай влюбиться в кого-нибудь из моих шеф-поваров. – Это слова отца. – Или в любого другого шеф-повара. Найди кого-нибудь, с кем ты сможешь построить жизнь».
Осторожнее, говорила какая-то часть ее самой, беги прочь, чтобы защитить себя. Не дай мужчине высосать из тебя жизнь. Не дай ему забрать твое счастье и раздавить его, будто тяжелым грузом.
И все же, каким бы он ни был большим, каким бы ни был жадным, но никогда Джоли не воспринимала Габриэля как груз. Или как все всасывающий вакуум.
– Просто чтобы ты знала: у нас за несколькими столиками запоздавшие посетители, поэтому он не сможет вернуться домой раньше полуночи, – сказал Рафаэль.
– Да, – согласилась она. – Я знаю, как это бывает.
Рафаэль снял со связки ключ и, прежде чем отдать его Джоли, долго смотрел на нее. На мгновение его усмешка исчезла.
– Будь осторожна с моим братом, Джоли.
Ой-ой-ой. Вряд ли она понимает, как быть осторожной с Габриэлем.
– Не… merde. Не… не заставляй его влюбиться в тебя еще сильнее, если собираешься его бросить, когда он тебе наскучит.
Наскучит? Габриэль?
Счастье устроилось в ней, как мурлычущая кошка на коленях, которую никто не собирается спихнуть.
Не заставлять его еще сильнее влюбиться в меня?
– Он не такой уж и скучный, – сказала она.
– Мне тоже нужно повстречать девушку – автора кулинарной книги. – Рафаэль просительно возвел руки к небу. – Скажем, тебя, когда ты будешь расстроена из-за него.
Джоли рассмеялась.
– Я была расстроена из-за него даже раньше, чем его встретила.
Рафаэль вздохнул.
– Такое вмешательство в чужие любовные дела по-настоящему не срабатывает. Ведь так? Просто… не делай ему ничего плохого, ладно?
Например, не бросай его. Потому что ты нужна ему. Так же, как нужна отцу. Джоли ждала появления того тяжелого ощущения, будто чей-то груз опустился на нее, того знакомого чувства, что мужчина высасывает из нее больше, чем готов вернуть.
Ее все еще подстегивало любопытство, и она пыталась выяснить, где прячется это чувство, когда уже входила в квартиру Габриэля.
Потом она забыла обо всем этом, смеясь от предвкушения, когда смывала с себя дневные тяготы в душе его квартиры и натягивала маленькую белую пижамку. Свою любимую.
Она читала книгу, когда на ступеньках послышались его шаги, и ее тело немедленно загудело от адреналина. Устремившись к двери, она бегом пересекла комнату и улыбнулась ему.
– Сюрприз!
Лицо Габриэля засветилось. Усталость сменилась вспыхнувшей радостью, и в следующий миг Джоли исчезла в медвежьих объятиях.
– Pardon, – сказал он, когда наконец выпустил ее. – Я знаю, что мне нужен душ. – Но вместо этого обхватил ее лицо руками и подарил ей глубокий поцелуй. – Джоли. Это лучше любого Рождества. Я больше никогда не буду приходить домой с прежним настроением. Теперь я всегда буду приходить с надеждой.
Он был таким большим. Как много он чувствовал и как мало скрывал это! Она рывком встала на цыпочки, а ее сияющее лицо по-прежнему было в его руках.
Его пальцы погрузились в ее волосы, а потом он неохотно вытащил их.
– Пусти меня в душ. Сегодня был сумасшедший день.
– Я приготовила дхал, – сказала Джоли, идя за ним.
Он остановился в прихожей так внезапно, что она уткнулась в его широкую спину. Он повернулся, взял в ладони ее голову и опять очень страстно поцеловал.
– Это просто, – сказала она, слегка смутившись, потому что те блюда, которыми он угощал ее, получали международные награды. – Я приготовила его из продуктов, оставшихся с прошлого раза.
– Ты извиняешься? – недоверчиво спросил Габриэль. – Джоли. – Он снова поцеловал ее, яростно и горячо. Теперь она стояла, опираясь о стену. – Дай мне принять душ, прежде чем я упаду от усталости. Ладно?
Он оттолкнулся от стены и быстро ушел, на ходу срывая с себя футболку. На полсекунды стала видна гладкая мускулистая спина, а потом дверь ванной захлопнулась за ним.
Ммм.
Она дала ему пару минут, оставшись там, где он оставил ее прижатой к стене, и слушала журчание воды по его красивому, неутомимому и неудержимо влекущему телу.
Потом она вошла в ванную и подошла очень близко к струям. У него не было ванны. Был выложенный кафелем душ, окруженный стеклом, и она просто смогла войти между стеклянными створками.
Он замер с вытянутой рукой, но другая рука, полная мыльной пены, продолжала скользить по его ребрам.
– Я не могла ждать, – сказала она, шагнула под льющуюся воду и встала рядом с ним.
Ее маленькая белая курточка и мальчишечьи шорты мгновенно стали прозрачными и прилипли к ее коже. Он издал такой стон, будто получил удар мячом в живот. Мыло выскользнуло из его руки и упало на пол.
– О, merde, – пробормотал он безумным глухим голосом. – Джоли, ты убиваешь меня.
Она напряглась, а вода продолжала струиться по ее мокрому телу. Впервые в жизни она вошла к мужчине под душ и ожидала встретить горячий и счастливый прием.
– Прости. – Она попыталась шагнуть назад, но его рука быстро вытянулась и схватила ее, будто стальным зажимом. – Если ты устал, – натянуто сказала она, пытаясь вырваться из его захвата. Она не надеялась, что сможет, но просто хотела показать ему, что сопротивляется.
– Я не устал, я в ужасе, Джоли. – Все еще держа ее одной рукой так, что она не могла сбежать, другую, намыленную руку он положил ей на грудь, на прозрачный мокрый хлопок. – Ты невероятна. – Его голос стал ниже. – Джоли. Я обещал правильно относиться к тебе, а ты такое вытворяешь со мной. Я так счастлив, что даже не знаю, что мне с собой делать, и тогда ты добавляешь секс. А я даже не могу вспомнить, как меня зовут. – Его рука беспомощно согнулась на ее груди, и она издала горловой звук, когда наслаждение пробежало по ней. – Ты превращаешь меня в животное. – Рука, держащая ее за руку, скользнула с нее и легла на другую грудь. Он приподнял обе ее груди вверх, прижал одну к другой и потерялся в том, что увидел. – А на следующий день ты даже не знаешь, хочешь ли меня, – пробормотал он очень тихо. Звук шел из самой глубины горла, и Джоли едва смогла его услышать.
Откуда ей было знать, что делать утром с таким крупным мужчиной? Поэтому она помедлила с ответом, а он скользнул руками вниз по прилипшей мокрой ткани и положил ладони ей на бедра, приподнял ее и посадил верхом на свое нагое тело, отчего она потеряла способность к членораздельной речи. Казалось, ничто не отделяет его твердую плоть от нее. Ничто, кроме этого раздражающего, отчаянно возбуждающего скольжения прозрачной мокрой ткани.
Он повернул ее к себе, двигая взад и вперед. Душ лился по ее лицу. Он смотрел на струи воды, будто зачарованный, а его голова была намного выше душа. Он двигался все сильнее и сильнее, видя, что совершенно беспомощная Джоли оказалась в плену стихийных сил: его самого, воды и собственного желания.
Его лицо покраснело, а возбуждение превратило его в нечто… в животное. Дикое. Опасное. Внезапно он повернулся, чтобы защитить ее лицо своим телом, толкнув ее спиной к стене душа, и она моргала мокрыми ресницами, глядя на него, чувствуя себя нелепо благодарной за то, что была спасена от того, чему он подверг ее.
– Я продержусь тридцать секунд. – Его голос был гортанным. – У меня все может завершиться прямо здесь. Ты не представляешь себе ни того, как выглядишь, ни того, что делаешь со мной.
– Мне нравится, – признала она шепотом. – Мне очень нравится превращать тебя в дикаря. – Она покрутила бедрами, и мокрая ткань внизу коснулась ее чувственных нервных окончаний. – Подари мне оргазм тоже через тридцать секунд.
– О нет. – Он приподнял ее вверх, скользя ею по стене. Охватил губами через ткань одну грудь и втянул в себя так, что Джоли всхлипнула. – Тебя я собираюсь мучить не меньше часа. Но думаю, это будет потом.
Но так не получилось. Внезапно изменив решение, он упал на колени и положил ее бедра себе на плечи так, что она оказалась на нем верхом. Он поднял голову и смотрел на Джоли снизу, а вода все текла и текла ему на лицо. Он ждал, пока она не поймет, что сейчас произойдет, и как она будет извиваться, когда потеряет голову, испытав внезапное столкновение смущения с желанием. Его руки крепко держали ее за бедра так, что она не могла ускользнуть.
И тогда он приблизился к ней губами, целуя ее прямо через ткань. Она слегка вскрикнула, вцепились ему в волосы и сильно потянула.