– Джей/О! – окликнул я. Тишина.
Я подтянулся на большой, почти плоский выступ. Ага! Впереди была маленькая пещера – проем чуть больше моего роста. Я разглядел, что пещера пуста, но ее можно обойти и подняться чуть выше. Едва я шагнул, как шестое чувство рявкнуло «пригнись!», и удар ногой распорол воздух у меня над головой. Я обернулся – возле ноздреватого камня стоял Ежи.
– Я прямо заждался! – Взъерошив перья, он принял боевую стойку.
– Сказано же, даем вам фору! – В выпаде я нанес удар кулаком. Ежи легко уклонился и заплясал по кругу.
Покачиваясь на носках, я чувствовал прилив адреналина. Ежи – классный партнер для спарринга – в моем весе, легкий и резкий, всегда готовый дать сдачи. На ринге он не выясняет отношения, но соревнуется в силе и ловкости.
– Что ж ты за флагом послал новичка? – поддразнил я и, уклонившись от очередного джеба, нанес хук правой.
– Он сам пожелал. – Ежи резво отскочил и чуть сместился влево. – Его спасли, и теперь он хочет себя показать. Кого-то он мне напоминает…
– Я-то сам всех спас. – Нырок, защита, апперкот, уклон, глухая защита. Атака Ежи прижала меня к скале, но в нырке я вырвался на середину площадки.
– Только сперва тебя выкинули, – съязвил Ежи. Я ответил ему удачным кроссом в челюсть. Ежи тряхнул головой и, рассмеявшись, коленом заехал мне в ребра. Мы не вкладывались в удары, но все равно было чувствительно. Я тоже засмеялся и отскочил в сторону.
– Однако недели не прошло, как я вернулся… Я бы уж давно нашел флаг, а твой новичок – копуша.
Ежи глянул на вершину и чуть нахмурился. Руки его слегка опустились, но я этим не воспользовался.
– Похоже, ты прав. – Он ковшиком приложил ладонь ко рту и крикнул: – Эй, Жуакин! Поторопись! Они уже близко.
Ежи стоял чуть выше и прежде меня увидел моих соратников. Джо преследовала Джолиетту, повторявшую мой путь по скале. Под обстрелом Йоренсена Джаи бежал к горе – заряды рикошетили от его защитного силового поля. Йозеф мне помахал, а затем одной рукой подбросил Джейкон; в другой его руке болталась и шипела Джено, которую он держал за шкирку.
– Мы уже здесь, – поправил я Ежи.
Все еще хмурясь, он хотел что-то сказать, но его перебил грохот.
Мы одновременно взглянули на вершину. Там снова грохнуло, а потом раз пять-шесть хлопнуло, точно петарды. Через секунду раздался гул, и на горе возникла пыльная туча, из которой градом посыпались камни.
– Что за… – начал я, но за грохотом себя не услышал. Я смотрел на грозную тучу и отмечал свои спокойные мысли, словно все это происходило не со мной: камнепад… бежать некуда… склон не укроет… вниз не прыгнешь – высоко… какие здоровенные камни…
Ежи очнулся первым и подтащил меня к краю обрыва. Единственный выход – прыгать…
Пещера! Я вцепился в Ежи. Валун размером с папину машину грохнулся на наш выступ, надвое его расколов. Я упал и выпустил руку товарища. Я задыхался в непроглядной пыли, но упрямо таращил глаза, стараясь разглядеть Ежи и затащить его в пещеру.
Чиркнув меня по плечу, рядом грохнулся камень. От боли я опрокинулся навзничь. И очень вовремя – в то место, где я только что стоял, врезался очередной валун. Я безотчетно пятился в кромешной пыльной тьме, поглотившей солнце.
Ноги не держали, я ползком добрался до скалы и ощупью отыскал прогал пещеры. Точно краб, забрался внутрь, всем сердцем надеясь, что найду здесь Ежи.
Но его не было. Потом что-то невыносимо грохнуло, мир качнулся, и я обеспамятел.
Потом я услышал чьи-то голоса, только не узнал их. Тьма перед закрытыми глазами чуть рассеялась – так бывает, когда в комнате включили свет, но ты еще не разлепил веки. Душу терзало неуютное чувство, словно уснул на чужой кровати и, пробудившись, никак не сообразишь, где ты.
Кажется, я расслышал стоны. Кто-то взял меня за руку. Строгий голос, похожий на папин, отдал распоряжения. Меня о чем-то спросили.
Я не мог вдохнуть и будто ослеп. Пытался ответить, но слова застревали в горле. Я хотел сказать, что Ежи не добрался до флага. Он бы выиграл, если б я не утянул его в пещеру. Я хотел рассказать о том, что было до камнепада. Только не удавалось вспомнить.
– …останется хромым, хотя вряд ли, – говорил кто-то. – Переломы, множественные ушибы, тринадцать швов, но состояние стабильное.
– Что с этим?
– Раздроблена ключица, смещение челюсти, растяжение запястья.
– А с этой? – методично спрашивал бесстрастный голос. Он уже не походил на папин.
– Сложный перелом предплечья, сломаны три пальца, одиннадцать швов, вывих лодыжки.
Удаляющиеся шаги.
– Что здесь? – Голос звучал глухо, словно человек стоял ко мне спиной.
– Ушибы. Истощение и обезвоживание. Глубокий обморок от перерасхода энергии. Он пытался своей защитой укрыть товарищей.
Знакомый запах. Неподвижный воздух остро пах лекарствами… Я в лазарете.
– Этот?
– Проксимальный перелом плеча, ушиб ребер. Наглотался пыли, но пещера спасла его от бо́льших напастей.
Это про меня. Я хотел пошевелиться – мол, я в сознании, – но мышцы отказались выполнить приказ мозга.
– Пострадали все, погиб лишь один.
– Один – это очень много, – отрезал начальственный голос.
Я уже не пытался шевельнуться. Один погиб. Слова эти оглушили сильнее камнепада. Удалось приоткрыть глаза, но я тотчас зажмурился. Казалось, под веки сыпанули наждачного порошку. Я попробовал проморгаться. Затем попытался поднять руку и протереть глаза. От саднящей боли подкатили слезы. Моргать стало легче, и я разглядел белостенную палату, уставленную койками.
Через проход от меня – Джаи, на соседней койке – Джо. Спят или без сознания. Слева от меня Йоренсен, дальше курганом высится Йозеф. А вон на подушке разметались золотисто-рыжие волосы Джеи.
Я с трудом приподнялся. На койке возле двери разглядел темно-рыжую шевелюру Жуакина. Рядом в кресле – Джей/О, с виду целехонький, но обесточенный.
Невзирая на вопли организма, я сел в кровати. Увидел хвост Джено, высунувшийся из-под одеяла, бледную щеку Джолиетты и мохнатую когтистую лапу Джейкон с тремя загипсованными пальцами. И только ярко-красного хохолка Ежи в этой белоснежной палате нигде не было видно.
Глава десятая
Все было как на похоронах Джея, за которыми я наблюдал из больничного окна. Однако нынче я стоял в первом ряду между Джо и Йозефом. Из всего нашего отряда только мы трое были «ходячие». Джаи все еще не пришел в сознание, вывихнутая лодыжка Джейкон была ее самой легкой травмой, Джей/О до сих пор не запитали. От перенапряжения кое-какие схемы его сгорели. Врачи говорили, он оправится, только не могли предсказать степень его дееспособности.
Перед гробом на возвышении Старик вспоминал о том, как Ежи появился в Интермире. Однажды он увлекся тренировкой и не заметил, что его заперли в Зоне Риска, где и провел всю ночь. Кто-то засмеялся. Джо расплакалась. Я тоже.
Порой я думал: куда Джей попал после смерти? Мерцающий гроб сгинул, но куда? Скоро это случится и с Ежи. Хотелось в последний раз увидеть его ярко-красный хохолок, но гроб был закрыт. В камнепаде друга моего размозжило. Не надо его таким видеть, сказал Старик. После этих слов я вновь попытался отыскать в нем черты того человека с фото. И не нашел. На снимке я видел счастливого человека. А сейчас – очень усталого.
Теперь я понял, почему на похоронах Джея все крикнули «ура». Такого я никогда не видел и опешил, когда, провожая гроб, пятьсот глоток разом гаркнули. Теперь я понял и сам крикнул, хотя звенело в ушах, першило в горле и щипало глаза. Этим криком я предупреждал – Берегись! Я звал – Сюда, здесь пещера! Я говорил – Прости! И я прощался. Вместе с другими.
Заиграла музыка, гроб исчез. Кто-то заплакал. Другие обнялись. Мне хотелось взять Джо за руку, но одна моя рука висела на перевязи, аукаясь дикой болью, а другой я утирал глаза, ослепшие от слез. Да и поди знай, как Джо отнеслась бы к моему порыву. Ведь, вполне возможно, Ежи погиб из-за меня.
После похорон я валялся в лазарете и бесконечно прокручивал в голове ту сцену на скале. Она донимала меня в забытьи, ее мельчайшие детали я вспоминал на допросах. Ежи подтащил меня к краю обрыва, мы изготовились прыгнуть. Вспомнив о пещере, я потянул его назад. Грохнулся валун, и я выпустил руку Ежи. Больше я его не видел. Я звал его? Не помню. Если б позвал, он бы, наверное, пошел на голос. И отыскал бы пещеру.
В день похорон все занятия шли по расписанию, смерть Путника не повод расслабиться. Наоборот, нужно еще усерднее трудиться. Потому что ситуация ухудшилась. В противостоянии ХЕКСу и Бинарии наших стало на одного меньше. Мы должны сплотиться.
Только меня это не касалось.
– Джои Харкер.
– Я, – вяло отозвался я. Я изнемог. После похорон не мог уснуть. Изводила картина: Ежи падает, но уцелеет, если я успею его подхватить.
– Твои болячки заживут недели через три. Если будешь принимать витамины и воздержишься от серьезных нагрузок, через пару недель сможешь приступить к тренировкам. А то и через неделю. Каждый вечер показывайся врачам. Ясно?
– Так точно.
– Тебе диагностировали посттравматическое расстройство. Знаешь, что это?
– Так точно.
– До особого распоряжения ты освобожден от всех дел. Ради твоей же безопасности тебе вживят маячок. И еще предписаны регулярные сеансы психотерапии.
– Есть, сэр. – Я оцепенел. Что тут еще скажешь – спасибо, что не прикончили? Или, хуже того, не стерли память и не вышибли вон? Я понял, о чем Старик недоговаривает: теперь на мне смерть двух Путников. Один раз со мной рискнули, но больше рисковать не могут. Только из-за моего нервного расстройства мне еще не вынесли приговор, но дали испытательный срок. Один неверный шаг, и я отсюда вылечу с головокружительной скоростью (если, конечно, будет чему кружиться).
Жизнь на Базе шла своим чередом, но все были как в воду опущенные. Волоча ноги, хмурые Путники слонялись по коридорам. При встрече со мной отводили глаза и молча уступали дорогу.
Моя рука на перевязи была знаком славы и позора. Все знали, что я был ранен в переделке, погубившей Путника. Вот только никто не знал, что с каждым днем я все сильнее себя ненавидел.
Я не сумел спасти товарища. Я был рядом с ним, он пытался мне помочь и погиб. Сколько еще Путников я угроблю?
Все стало опять точно так же, как после смерти Джея. Да нет, хуже. Тогда меня сторонились и ненавидели пятьсот незнакомцев. А сейчас на меня косо смотрели пятьсот товарищей.
Не все они были моими друзьями. Некоторых я даже не помнил в лицо. Когда соседствуешь с полутысячей человек, трудно запомнить каждого. Но меня уже признавали за своего, даже невзирая на мою дружбу с Тони.
Когда я вошел в столовую, тихие разговоры за столиками стали еще тише. Смолкнув на полуслове, Путники смотрели мне вслед. Я чувствовал их взгляды, но как ни в чем не бывало нагрузил свой поднос и сел за свободный столик. Уж лучше пусть никто не подсаживается, подумал я. Как давеча, на загривке вздыбились волоски, но только не от радостного возбуждения. Я себя чувствовал мышкой, угодившей в кувшин. Я тосковал по Ежи, тревожился за Акасию и друзей, пострадавших в камнепаде. Джей/О обесточен, Джаи все еще не очнулся, а Йоренсен, возможно, останется калекой.
Кто-то грохнул поднос на мой столик. Я поднял взгляд – Жуакин. Пол-лица в ссадинах и царапинах, вид изможденный.
– Привет, – сказал я, надеясь, что вышло буднично.
– Привет. – Жуакин сел. Мы помолчали. К еде никто не притронулся. – Как ты?
– Лучше.
Он взглянул на мою руку:
– Болит?
– Ага. – Есть не хотелось, но я себя заставил. Помешкав, Жуакин последовал моему примеру. – Ты-то оклемался?
– Почти. Нет… не лезет в горло… – Он отложил вилку. – Так оно всегда?
Я не знал, что ответить. Нет, не всегда, но… Когда такое случается, всегда плохо. Всегда тяжело.
– Нелегко терять близких, – наконец ответил я.
– Сочувствую. Как ребята, поправляются?
– Понемногу. Джаи и Джей/О еще не очнулись.
– А как Йоренсен? Он ведь был у подножия?
– Да. Толкнул Джено под щит Джаи, а сам не успел. Множественные переломы, рваные раны. Еще колено ему раздробило.
– Я видел, как Джо взлетела. Ей-то не шибко досталось?
– Растревожила больное крыло, но иначе было бы еще хуже. Не знаешь, как там Джея?
Вновь и вновь мы вспоминали, как все случилось. Жуакин был на вершине, он активировал щит и спрыгнул. Я поразился, что он всех знает по имени, хотя только-только попал к нам. Видно, старался запомнить каждого, очень хотел войти в команду. Помнится, я так не усердствовал. Правда, я с ходу стал изгоем.
– Неправильно это, – вдруг сказал Жуакин. В тоне его была такая убежденность, что я слегка растерялся.
– Что – неправильно?
– Ну… это… Мы не должны воевать.
– Верно, – согласился я. – Но воюем. И если не будем, верх возьмут бинарии и маги, которые все уничтожат и превратят Альтиверсум черт-те во что.
– Серебряная греза. – Жуакин задумчиво крутил вилку в руках. Я хотел спросить, о чем это он, но его вопрос меня опередил: – Ты знаешь, что многие считают тебя виноватым?
– Я сам себя виню, – признался я.
– Не надо, – покачал головой Жуакин. – Ты ни при чем. Я же там был и все видел. Но кое-кто подозревает… – Он замялся, играя вилкой. – Некоторые командиры считают… Они предполагают злой умысел.
Я молчал, переваривая услышанное. Да, вполне возможно. Как же я сам-то об этом не подумал? Перед камнепадом я слышал хлопки… Это были не бластеры, у них другой звук. На инструктаже Старик сказал, что всякое членовредительство будет тщательно расследовано. Пострадала куча народу, и, конечно, начато следствие. И что оно выявит? Незадолго до гибели Ежи дрался с Джои Харкером. С тем самым, кого уже обвиняли в предательстве своего отряда. С тем, кто сам спасся, а товарищу дал погибнуть.
Меня тоже выкопали из-под обломков, и, видимо, только поэтому я избежал прямых обвинений. Но Жуакин прав – подозрения существуют. Моя перебитая рука – вроде карточки «Бесплатное освобождение из тюрьмы», но мне запрещено делать ход и копить деньги. Вот такая вот «Монополия».
Не помню, как я ушел из столовой и добрался до своей каюты. Очнулся, когда уже сидел на кровати. Жутко ломило больное плечо, на перевязь капали мои слезы. Рядом парил опечаленный Тони.
– Ежи был моим лучшим другом. Как ты, – сказал я.
Тони грустно качнулся, приняв унылый серо-голубой оттенок. Я молчал, но вдруг пришла мысль, от которой вспыхнула искра надежды. Может, Тони был с нами и все видел? Может, он как-нибудь сумеет объяснить Старику, что я не виноват?
– Тони, ты видел, что произошло? Ты был рядом?
По малышу снизу вверх и обратно пробежала цветовая волна – он будто неопределенно пожал плечами. Надежда моя тоже вспыхнула и пригасла.
– Где же ты был? – тупо спросил я, не особо рассчитывая на ответ. Да и что он мог сказать?.. Господи, почему мне так не везет?
Нижняя часть мутныша окрасилась в кирпичный цвет, а верхняя стала похожа на палитру. Я не понял, что он пытался сказать.
– Ладно. – Я вздохнул и подпер рукой голову. Усталости не было, но я хотел вымотаться до предела и уснуть. И проснуться, когда все будет нормально.
Я усмехнулся. Нормально – это ходить в школу, возвращаться домой, делать уроки, отлынивать от домашних обязанностей и воевать с сестрой из-за телепрограммы. Пронзило грустью, когда я вспомнил нашу семью за обеденным столом. Нормально – это канючить, чтобы тебе разрешили поесть перед телевизором, а десерт слопать за компьютерной игрой. Нормально – засыпать в своей комнате, чувствуя ее запахи.
Но вряд ли нормально с утра пораньше кувыркаться в солитонах и суперконтинууме, а потом до самого обеда пахать на уроках военного дела, рисковать в Зоне Риска и зубрить повадки всевозможных какодемонов. Или еще вот – свернуть за угол и шарахнуться от собственного зеркального отражения, которое извинится и уступит тебе дорогу. Наверное, я никогда не привыкну, что здесь полным-полно моих копий.
Все мы были почти на одно лицо, но только мне одному так ужасно не везло. Лишь я притягивал несчастья. Лишь на моих глазах погибли два товарища.
Тони, сохраняя все ту же странную половинчатую окраску, как-то неуверенно меня облетел, точно планета, которую недавно выгнали из Солнечной системы. Наверное, имя Ежи уже появилось на Стене, подумал я. И что ему принести? Может, камушки с подножия той горы? Ничего себе подношение. Осколки камней, которые его убили. Офигенная символика.
Я вздохнул и опрокинулся на кровать. Плечо стрельнуло болью, но я лишь досадливо крякнул. Занятия, тренировки и любые нагрузки под запретом, разрешено только думать о том, что все опять меня ненавидят. Чего я здесь торчу?.. А куда податься?..
Как – куда? Старик не говорил о запрете покидать Базу. И потом, мне вживили маячок. Выходы за пределы Базы не запрещались, надо только отметиться, соблюдать осторожность и надолго не отлучаться. Нигде не сказано, что мне нельзя прогуляться.
Одна мысль родила другую, и я подскочил на кровати. Теперь я знал, что́ принести Ежи.
Чтобы нас не обнаружили, после происшествия корабль немного изменил орбиту. Выяснить, на какой Земле проходила наша тренировка, было нетрудно: стоило лишь заглянуть в бортовой журнал, где фиксировались все перемещения. Через минуту я уже знал точное имя планеты.