Враждебность ко мне несколько уменьшилась после того, как мне пришлось ответить на два вызова на дуэль с двух противоборствующих сторон и во время схваток поразить француза и немца. Люди, наконец-то, поняли, что я не делаю разницы между ними и ни на чью сторону становиться не желаю.
Так вот, во время прогулки после завтрака я буквально столкнулся у своего дома с плачущей женщиной благородного происхождения, одетой на французский манер. Нужно заметить, что в то время дамы сами по себе не слонялись по улицам, а всегда находились в сопровождении то ли слуг, то ли родственников, то ли в чьем-то обществе, потому что времена были неспокойные.
Днем в городе была официальная, светская власть, а с наступление темноты власть переходила к темным силам, грабившим и убивавшим людей, которые не могли дать отпор. В час Петуха начиналась ночная жизнь. Все об этом знали. Полицейские власти договаривались с блюстителями порядка ночных сил и поддерживали какой-то паритет, отдавая в жертву тех или иных людей и сохраняя жизни нужных особ.
Пройти мимо плачущей женщины нельзя и подойти к ней тоже нельзя, так как никто вас не представлял ей. Нужно выбирать между предложением и соблюдением правил приличий. Когда женщине нужна помощь, то приличия побоку. Разве кто-то будет думать о том, за какое место можно женщину брать, а за какое место брать нельзя, если ее нужно вытащить из ямы или выдернуть из пасти льва? В том-то и дело. Хотя в нынешние времена, особенно на Западе крепко подумаешь, быть ли галантным по отношению к женщине и спасать ли ее в непредвиденной ситуации. По мне, так лучше плюнуть в сторону и пройти мимо, чтобы не быть обвиненным в чем либо, например, в том, что во время близости не пользовался изделиями резиновой промышленности или еще в чем-то. Времена поменялись. То, что неприемлемо в России, стало приемлемым в другом мире.
Тем не менее, я подошел к женщине и спросил:
– Сударыня, что с вами случилось?
Вместо ответа она бросилась ко мне на грудь и зарыдала. Мне ничего не оставалось сделать, кроме как взять ее под руку и привести ее к себе домой.
Глава 24
В моих холостяцких покоях оказалась женщина. Уму непостижимо. В целом, я не вижу ничего странного в том, что у холостяка в квартире в постели лежит обнаженная женщина и дожидается, когда ей принесут в постель кофе с пирожными и будут читать стихи, посвященные ее красоте и сексуальности маленького пальчика, выглядывающего из-под одеяла. Даже в те времена никто не отказывал себе в удовольствии уложить рядышком в постель прекрасное женское тело и получить от него бездну удовольствия со вкусом, не торопясь, или сразу, залпом. На любителя.
А тут среди бела дня незнакомая женщина в объятиях незнакомого мужчины в незнакомом доме и совсем без чувств. Ладно бы это была продажная женщина, которой заплатил за услуги, хлопнул по попке на прощание и сразу забыл о ней. Общество поставило бы это в заслугу как доблесть, а дамы чуть-чуть бы поревновали и втайне подумали: ах, почему на месте этой женщины оказалась не я? Я бы устроила ему Варфоломеевскую ночь?
А тут, судя по всему, добропорядочная женщина, одетая как дворянка, и позови я на помощь кого-то из местных женщин, то мог бы оказаться в довольно щекотливом положении, доказывая потом, что я не верблюд и все вышло совершенно случайно. Стечение обстоятельств. Ну, да так мы вам и поверили.
Придется выдавать ее за родственницу, приехавшую ко мне из Франции. Пока информация не просочилась в общество, я никому не говорил об этой женщине, а она лежала в беспамятстве и в лихорадке. Мне пришлось ее переодевать, менять белье, ухаживать за больным человеком. Экономка, молчаливая немка, неодобрительно смотрела на все это, а потом решительно отодвинула меня и занялась моей гостьей сама.
Моя гостья потихоньку поправлялась, и мы с ней перебрасывались общими фразами как старые знакомые, которые ужу все переговорили и лишь добавляют что-то новое к сказанному.
Ее звали Шарлотта де Кор, парижанка, двадцати трех лет, ехала в католическое аббатство в качестве учительницы французского языка и по дороге подверглась нападению неизвестных людей, которые ограбили ее, забрали все документы и оставили одну в пяти километрах от Страсбурга.
Я как джентльмен предложил ей свой кров и пансион, предупредив, что она для всех будет моей кузиной, выехавшей по моему письму ко мне навстречу.
Шарлотта легко вошла в общество, принимала участие во всех увеселительных мероприятиях, но в моем сопровождении, что избавляло от настойчивых ухажеров, рискующих напороться на острие моей шпаги. Она была прекрасной наездницей, и мы часто совершали с ней конные прогулки в окрестностях города. Это воздушное создание удивляло меня своей непосредственностью и красотой, и я не заметил, как влюбился в нее и не мыслил отлучиться от нее даже на час. Но к модисткам она хаживала одна в сопровождении экономки.
А вот Францу она почему-то сразу не понравилась.
– Не знаю, сударь, это ваше барское дело, кого привечать, а кого не привечать, – ворчал он, – только сдается мне, что это та еще птичка. Я их на своем веку повидал достаточно.
– Что ты можешь понимать в людях благородного происхождения, – сердился я, – благородство можно воспитать, но благородство крови не купишь и не воспитаешь.
– Ах, сударь, – резонно возражал Ротшильд, – все можно купить, были бы деньги. Вот я накоплю денег и куплю себе, к примеру, баронский титул с грамотами, печатями, генеалогическим деревом, потомками и предками, гербами и традициями. И буду я бароном Францем Ротшильдом и буду всем говорить, что я благородного происхождение и благородство мое не по бумагам, а по крови. И кто-то в этом усомнится? Да я его по судам затаскаю. Да я его разорю…
– Франц, – назидательно говорил я, – не влезай в те вопросы, которые тебя не касаются.
– Слушаюсь, сударь, – говорил Франц и занимался своими делами.
А ведь он прав. В отношении титулов. Я прибыл из демократического времени, пришедшего на смену коммунистическому тоталитаризму и царскому империализму. Вроде бы после всех чисток, массовых репрессий, нескольких войн, в том числе гражданской, нескольких волн эмиграции в стране не должно было остаться ни одного дворянина, ан нет.
Как началась свобода, так появились дворянские общества, и самые правоверные коммунисты стали отпрысками древних княжеских родов, графов и столбовых дворян. Стали возрождаться дворянские собрания. Появилась масса чудом выживших детей убиенных большевиками царя и царицы русской. Как «потомки» императорского рода они стали раздавать дворянские грамоты и разные титулы с выдачей соответствующих бумаг с оплатой полиграфических расходов и расходов на изготовление цепей герцогов и магистров. Фабрики по изготовлению царских и княжеских регалий и различных новоназванных орденов стали процветать.
Многие должностные лица России стали кавалерами негосударственных, общественных орденов, с лентами через плечо как сенаторы и сановники его императорского величества, обвешанные различными звездами и крестами, среди которых теряются награды российского правительства, если таковые имеются.
Это стало бизнесом. Плати деньги и получай орден. Но разве чиновник будет платить свои сотни тысяч рублей за блестящую побрякушку себе на грудь и кавалерственный диплом? Конечно, не будет, а все ордена выдают не за заслуги, а за деньги. За казенные. По деньгам и достоинство. Если всех сановников российских обязать одеть все полученные им ордена, то не нужно будет никакой кадровой революции. Вот оно, все на ладони. Сильная штука Интернет. Посмотришь его страницы, волосы дыбом встают, да только начальники наши всех рангов Интернета этого как черт ладана боятся.
Да и в отношении Шарлотты Франц какое-то сомнение у меня зародил, но оно рассеялось без остатка, как только я увидел ее, возвращающуюся от модистки.
Глава 25
– Владимир, – сказала сегодня мне Шарлотта, – скажите откровенно, как вы ко мне относитесь?
– Мадмуазель, – сказал я, – неужели вы не видите, как я к вам отношусь? Да я…
– И жизнью готовы пожертвовать ради меня? – спросила девушка.
– Вы только скажите, и я…, – начал я, но она меня перебила. – Сегодня произошло событие, которое покажет, действительно ли я вам так дорога и что вы готовы ради меня на все.
– Прикажите, и вы увидите, – запальчиво произнес я. Хотя, давать такие обещания не совсем разумно любому человеку. Прыгать в пропасть ради женского каприза? Увольте. – Если это будет подчиняться здравому смыслу, то я в вашем распоряжении.
– Я не знаю, будет ли оно соотнесено со здравым смыслом, но сегодня я увидела того, кто ограбил и надругался надо мной, оставив беспомощной в лесу, – сказала Шарлотта.
– Я не знаю, будет ли оно соотнесено со здравым смыслом, но сегодня я увидела того, кто ограбил и надругался надо мной, оставив беспомощной в лесу, – сказала Шарлотта.
Чувство справедливости в каждом человеке наготове и всегда готово, почти всегда, откликнуться на зов помощи и на свершение правосудия:
– Кто это? – твердым голосом спросил я.
– Барон фон Райнбах, – четко произнесла имя Шарлотта, – я его никогда не забуду.
Барон был лидером немецкой общины, пользовался уважением за свою честность и принципиальность во всех вопросах, но если он обидел Шарлотту, то он может вычеркнуть свое имя из списка жильцов этого света. Я встал, надел шпагу и вышел из дома. Я шел к дому барона Райнбаха, готовый убить этого мерзавца.
Барон был дома и вежливо встретил меня, пригласив в кабинет, но я прямо в зале, где были еще несколько человек, объявил, что пришел вызывать барона на поединок за нанесенное им оскорбление благородной женщине.
Удивлены были все. Барон в особенности. В удивлении он приложил правую руку ко рту, как бы сдерживая себя от ненужных слов, готовых вырваться в ответ на мое обвинение, и я увидел на его безымянном пальце серебряный перстенек с черной вставкой и белым вензелем «Е». Такой же, как и у меня. Значит, этому человеку можно было верить.
Я поднял правую руку и сделал такой же жест, как и барон. И барон увидел мой перстенек. Он жестом предложил мне пройти в другое помещение, извинился перед присутствующими, сказав, что вышло недоразумение, и мы скоро присоединимся к ним.
Мы прошли в кабинет, и барон предложил мне рассказать все, что побудило меня вызывать его на поединок. Я рассказал о Шарлотте де Кор. Барон потемнел лицом.
– Эта змея появилась и здесь, – сказал он. – Несмотря на молодость у нее ядовитые зубки. Не ревнуйте, у меня с ней ничего не было, а вот со многими мужчинами у нее было, да еще как. По нашим данным, Шарлотта близка к самым доверенным лицам кардинала Мазарини и используется в качестве смертельного оружия по устранению неугодных кардиналу людей.
Обставляется все так, что к политике это не имеет никакого отношения. Красивенькая девица, которая рано поняла, что через постель можно добиться много, если давать все, но понемногу. Она появляется в поле зрения интересующего объекта вся несчастная, униженная, оскорбленная и мужчина становится тем бальзамом, который возвращает ее к жизни. С ней мужчина удовлетворяет свои любые сексуальные фантазии, получает то, что он не в состоянии получить в обыденной жизни и чувствует, что может получить еще и более изысканное, и вот тогда на пике сладострастия делается признание, которое не оставляет равнодушным ни одного благородного человека: кто-то надругался над ней. И выбранное орудие идет и убивает «обидчика» или сам погибает в схватке. Тогда выбирается другая шпага, затачиваемая в постели женским искусством обольщения.
Мы знали, что мадам де Кор находится в Страсбурге. Одну дуэль я не мог предотвратить, оскорбление мне было нанесено публично, и отступать было нельзя. Я не убивал противника, но рана оказалась серьезной, и молодой человек умер от горячки. А Шарлотта исчезла. Потом кто-то сказал, что ее видели в окрестностях города в компании с приезжим дворянином. И я давно жду вашего визита. Ваш перстень показал мне, что вы не наш враг. Давайте мы вместе сходим и переговорим с вашей дамой. Если все окажется правдой, то вы будут вправе убить меня без всякого поединка. Договорились?
Я кивнул головой в знак согласия, и мы с бароном поспешили к снимаемому мною дому.
– Франц, мадам дома? – сходу я спросил Ротшильда.
– Нет, сударь. Сразу после вашего ухода она решила совершить конную прогулку и до сих пор не возвращалась, – ответил мой эконом.
В комнате Шарлотты ничего не напоминало о присутствии здесь женщины. Все было прибрано, никаких шпилек, заколок и только легкий запахов духов выдавал, что здесь была женщина. Никаких вещей. Ничего. Была и нету.
Барон был прав. Шарлотта не вернулась. А я получил еще один урок, что нельзя верить несчастным женщинам. Женщина даже в несчастье способна быть такой, чтобы никто не заподозрил в ней желание всеобщей жалости. А если женщина выставляет напоказ свое горе, значит – она хочет чего-то добиться этим. Будьте осторожны, господа, благими намерениями выложена дорога в Ад!
Глава 26
Если от тебя ушла женщина, то нужно благодарить за это Бога – она спасла от тебя от многих несчастий, которые могла принести. Любящая женщина никогда не станет создавать опасные ситуации. Но если женщина тянет своего спутника по заведениям, относящим к городскому дну, шокируя своей вульгарностью завсегдатаев, или стремится затеять скандал, вылив в лицо местному мафиози бокал дешевого вина, то с этой женщиной нужно расставаться немедленно и бесповоротно.
Эта женщина мечтает, чтобы ею владел мужественный пират, вытерший кровавые руки об штаны и заваливший ее на грязную постель. В какой-то час она вытрясет из вас все, а если не сможет этого сделать, то наймет уголовников, чтобы это сделать. Это не современная классификация. Так было всегда. Избалованные и пресыщенные женщины, вышедшие с самых верхов или с самых низов это самые опасные особи, уничтожающие все вокруг себя. И Шарлотта относилась к ним.
С бароном у нас завязались отношения приятельства, не афишируемого, а действительного. Мы частенько дискутировали с ним в его кабинете, обсуждая вопросы политики, путешествий, общественных отношений, науки и было интересно слушать, как аристократ оценивает то эли иное событие с точки зрения влияния на его собственное владение, последующего влияния на княжество, потом на государство и не далее. Сразу приходит обобщенный вопрос: а почему пролетарии мыслили категориями мировой революции? Очень просто. У них не было ничего, а им обещали во владение весь мир. Барон заразительно смеялся, когда я рассказывал ему теорию социалистической революции:
– Определенно, Владимир, вам нужно учиться писать книги и писать истории, аналогичные тем, которые вы мне рассказывали, – говорил он. – Возможно, что-то рациональное в этом есть, и вы затмите своей славой господина Рабле с его Гаргантюа. Главным героем будет Гегемон, который будет съедать сотни своих сограждан, которые поставили его у власти. А если Гегемон будет героем эротических историй, по десять на каждый день, то господин Бокаччо со своим «Декамероном» окажется на вторых ролях. Я вам предрекаю великое будущее. Шпага – сильное оружие, но перо – во сто крат сильнее. Один взмах пером и о злодее знают все. Все указывают на него пальцем, и он бежит в дальние страны, а там ваша книга – и все люди в дальней стране снова указывают на него пальцем. Расскажите о Шарлотте де Кор, и вы спасете других людей. Придумайте, например, что ее праправнучка лет через сто пятьдесят-двести, изменив свою фамилию и став Шарлоттой Корде, убьет зловещего Гегемона, освободив людей и пригласив на трон доброго короля.
Боже, как недалеко от истины был барон фон Райнбах. То ли Господь вложил эти слова в его уста, то ли он обладал даром предвидения, но в 1793 году Мари-Анна Шарлотта де Корде д’Армон убила Гегемона – Жана-Поля Марата, журналиста и одного из кровавых вождей французской революции. Когда Марат хвастливо сообщил Шарлотте, что по его приказу будут казнены все роялисты, женщина возила в него нож. Последние слова Гегемона были: «Как? Меня?» Да, тебя! Шарлотта Корде очень была похожа на Шарлотту де Кор. Возможно, что Шарлотта переродилась и в праправнучке возобладала кровь благородных семейств, куда внедрялась ее прапрабабка. Не знаю. И знать не хочу. Но если мне доведется встретиться с этой… Шарлоттой, то она от меня не уйдет. Ее унесут.
Я не стал говорить барону о его предвидении, но обещал подумать над его предложением и заняться написанием книги о моих путешествиях, но только тогда, когда я вернусь домой.
– Дорогой Владимир, я хочу взять с вас слово, чтобы вы писали мне из всех мест, где вы только будете, – высказал просьбу фон Райнбах. – Мне это очень интересно, и я не хочу прерывать наши дружеские отношения. Ее светлость Елизавета недавно в письме передавала вам привет и сказала, что хранит воспоминания о вашем пребывании и Вюртемберге и вашей роли в родстве двух правящих династий. Такое не забывают никогда.
– Спасибо, барон, – сказал я. – Отпишите мадам Елизавете мои чувства глубокого уважения и самого искреннего почтения самой прекрасной женщине, когда-либо встречавшейся мне. А вам я буду писать при первой же оказии.
– Я счастлив, Владимир, что наши мнения о мадам Елизавете совпадают, – сказал барон. – Я вам скажу, что немецкие женщины самые лучшие любовницы. Преданные, любящие и горячие. И не подвергайте это сомнению. Пойдемте, я вас познакомлю с одной из них. Это кузина моей жены. Приехала погостить к нам после гибели ее мужа в недавно закончившейся войне. Она не снимает траур, но в ваших силах сменить краски ее одежды.