– И что же вы думаете по этому поводу? – скрывая удовлетворение, спросил Андрей.
– Ладно, так и быть, поделюсь с вами своими соображениями, но не для протокола. Вы человек вроде неглупый, думаю, большой ошибки я не совершу.
– Благодарю, – сухо кивнул Андрей в ответ на этот сомнительный комплимент.
– Не обижайтесь, – посерьезнев, ответил Примак. – Не знаю, насколько справедливы мои предположения, но была у нас в больнице одна история, которая тянется до сих пор. – Герман Юрьевич вздохнул, словно преодолевая внутренний барьер, и, сложив на столе сцепленные в замок руки, продолжил: – Чуть больше двух лет тому назад к нам в больницу с венозной гангреной поступила некая Гришенцева Вера Сергеевна, тридцати трех лет. В результате обследования было принято решение об ампутации у нее нижней конечности. По сути, операция спасла ей жизнь, но она же лишила ее той жизни, которую дамочка вела до болезни. Выписавшись из больницы, Гришенцева обратилась в суд, в прокуратуру, в министерство и еще бог знает куда, обвиняя врачей в преступной халатности, некомпетентности и прочих смертных грехах. Она настаивала, что потеряла ногу по вине непрофессионализма оперировавшего ее хирурга.
Начались комиссии, проверки, судебные заседания. К счастью, все проверяющие постепенно приходили к выводу о полной обоснованности назначенного лечения, и хотя больница вообще и Бурмистров по своей должности в частности почти два года не знали покоя, суды один за другим вынесли решения о правомерности действий медицинского персонала. Апелляции госпоже Гришенцевой не помогли. И это несмотря на задействованный ею финансовый и административный ресурс.
– Какой именно? – решил уточнить Андрей.
– Дело в том, – доверительно глядя в глаза Андрею, пояснил Примак, – что Вера Сергеевна Гришенцева, как выяснилось, многие годы была… не любовницей, но, можно сказать, боевой подругой одного крупного бизнесмена, нажившего свой капитал в лихие девяностые, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Как известно, мужчина-инвалид может рассчитывать на любовь и преданность своей женщины, но вот женщина, получившая столь серьезное увечье, как Гришенцева, как правило, остается одна. Это тяжелейший удар, особенно для такой молодой еще женщины. Она страшно озлобилась и буквально объявила вендетту нашей больнице. И хотя ее «друг», не буду называть вам его фамилию, если захотите, сами ее узнаете, с ней расстался, но помощь в борьбе с нами Вере Сергеевне он оказывал. Предоставил ей своих адвокатов, оплачивал судебные расходы и, возможно, до сих пор продолжает поддерживать ее финансово. Поскольку дамочка ни дня в своей жизни не работала.
В том, что мы смогли отбиться от Гришенцевой, во многом заслуга Бурмистрова и Скобелевой. А что касается Бурмистрова, он всегда был справедлив к коллегам и никогда не давал в обиду человека, если считал его добросовестным, ответственным работником.
– Все это прекрасно, но при чем тут убийство?
– При том, что Гришенцева проиграла, но не сдалась. В последний раз, когда я ее видел, она грозила Бурмистрову: ему, мол, вскоре так ноги укоротят, что даже протезы не понадобятся. Учитывая прошлое ее покровителя, такой поворот событий был вполне возможен, я даже советовал Бурмистрову обратиться в полицию, но он всерьез ее слов не воспринял. А возможно, и зря!
– Как давно произошел этот разговор? – заинтересовался Андрей.
– Месяца три тому назад. Она приезжала в больницу по поводу протезирования и специально поднялась к Бурмистрову в кабинет. Ор там стоял такой! Я шел к себе, когда услышал ее вопли, и поспешил на помощь, думал, она с него прямо сейчас скальп снимать начнет. Так что финальная часть скандала развернулась в моем присутствии, – глядя на Андрея, закончил Примак.
– Понятно. Вам известен адрес этой Гришенцевой?
– Разумеется. Сейчас позвоню в архив, попрошу прислать ее данные, – кивнул Примак, берясь за телефон.
– А могу я посмотреть ее историю болезни?
– Пожалуйста. Но вряд ли вам это как-то поможет. Все заключения говорят о том, что действия врачей…
– Я ни в коем случае не хочу оспаривать ваш профессионализм, только понять, что произошло с пациенткой.
– У вас имеется специальное медицинское образование? – с сомнением взглянул на Андрея Примак.
– Нет.
– Тогда будет проще, если я разъясню вам суть проблемы, – складывая перед собой на столе руки, предложил и.о. Бурмистрова. – Гришенцева поступила к нам уже в критическом состоянии. Изначально у нее был прозаический тромбоз глубоких вен нижней конечности, который преимущественно проявляется в виде острой боли в икроножных мышцах, нарастающей при движениях в голеностопном суставе и ходьбе. Часто отмечается отек и повышенная чувствительность в мышцах голени, изменение окраски кожи. Спустя некоторое время на пораженной ноге и внизу живота со стороны тромбоза может появиться расширенная поверхностная венозная сеть. Но нередко тромбоз глубоких вен протекает абсолютно бессимптомно. Поэтому на начальных стадиях заболевания очень важна качественная диагностика. А вы знаете, как «внимательно» относится к своему здоровью среднестатистический россиянин, – скептически приподнял брови Примак. – Пока жареный петух не клюнет… ну, вы знаете.
– Честно говоря, – постарался как можно мягче ответить Андрей, – наше медицинское обслуживание не способствует профилактическим осмотрам. Я вообще уже не помню, когда в последний раз был в поликлинике, ОРЗ и то на ногах переношу.
– Возможно, вы и правы, но следить за своим здоровьем необходимо, и прежде всего – в ваших собственных интересах, – строго попенял ему Примак, принимая на себя роль хозяина положения. – И все же, возвращаясь к тромбозу… Для его диагностики используется ультразвуковое ангиосканирование вен, позволяющее оценить характер и протяженность тромбоза. В отдельных случаях в условиях стационара выполняют рентгенконтрастную флебографию и при необходимости производят соответствующие лечебно-профилактические мероприятия, например, имплантацию кава-фильтра.
Но при этом в случае тромбоза глубоких вен возможны и осложнения, например, крайне редкое, но очень тяжелое и опасное осложнение – венозная гангрена, развивающаяся при полном закрытии тромбами путей венозного оттока из конечности. Во время болезни в пораженной конечности скапливается огромное количество жидкой части крови, порою до четырех-пяти литров, что приводит к серьезным нарушениям давления, шоку и при несвоевременной ампутации конечности служит причиной смерти больных. Что и случилось с Гришенцевой. При наличии подобной венозной патологии огромное значение имеет своевременное обращение к врачу-специалисту, диагностика и незамедлительное оказание медицинской помощи. Но мадам, кажется, не особенно заботилась о своем здоровье: судя по состоянию ее организма на момент поступления в стационар, она долгие годы злоупотребляла алкоголем, баловалась легкими наркотиками, питалась нерегулярно и крайне нездоровым образом. Помимо прочего, во время обследования у нее обнаружили язву желудка, сердечно-сосудистую дистонию, проблемы с поджелудочной железой и увеличенную печень. Лично мне было достаточно одного взгляда на Веру Сергеевну, чтобы понять, какой образ жизни она ведет. Не удивлюсь, если в прошлом госпожа Гришенцева начинала свою «карьеру» в одном из борделей под началом своего «друга» и покровителя, – с брезгливым выражением лица произнес Примак. – Вид она, несмотря на сравнительно молодой возраст, имела весьма потрепанный, хотя и сидела беззаботно на чужой шее не один год. Видно, привычка к разгульной жизни у Веры Сергеевны в крови.
– Значит, причина ампутации заключалась в том, что пациентка запустила свое здоровье? – решил подвести итог Андрей.
– В общем, да.
– Да, потерять конечность – это трагедия и для пожилого человека, а уж для молодой женщины… – покачал головой Андрей. – Неудивительно, что она озлобилась на весь мир. А уж особенно на больницу. Что ж, спасибо за подсказку, только я не совсем понимаю, почему объектом ненависти она избрала Бурмистрова, а не своего лечащего врача, что, согласитесь, было бы гораздо логичнее?..
– Анатолий Игоревич постарался избавить врачей от постоянного невроза и стрессов, связанных с этими разборками, чтобы они могли нормально работать. Поймите, работа хирурга требует максимальной концентрации и собранности, а если только и думаешь о том, какую статью тебе еще попытаются навесить, и о том, что тебе после операции надо на очередное заседание суда идти, о каких итогах можно говорить? Мы бы еще не один судебный иск получили в результате такой работы. Бурмистров все сделал правильно, взяв это дело в собственные руки, хотя в конечном счете он превратился в главного врага Гришенцевой, а она, надо сказать, дамочка злобная, мстительная и неразборчивая в средствах. К тому же имеет определенные возможности, – закончил Примак. – А вот, кстати, данные на Гришенцеву, – проговорил Герман Юрьевич, взглянув на монитор компьютера. – Сейчас я их вам распечатаю. Если все же захотите взглянуть на ее историю болезни, милости прошу, ее сегодня извлекут из архива.
– Скажите, Герман Юрьевич, – уже направляясь к дверям, вдруг остановился Андрей, – а какова, на ваш взгляд, главная причина врачебных ошибок?
– Почему вы вдруг об этом спросили? – удивленно взглянул на него Примак.
– Не знаю. Я раньше как-то не задумывался о таких вещах, а после нашего разговора мне вдруг стало интересно – а правильно ли я оцениваю происходящее? – задумчиво проговорил Андрей.
– Я выскажу вам свое субъективное мнение, которое, возможно, некоторые из моих коллег не одобрят. Но, на мой взгляд, дефекты и оплошности в медицинской деятельности – это прямой результат того, что некоторые врачи не умеют или, хуже того, не хотят мыслить, – вновь откинулся на спинку кресла Примак. – Да вы присядьте, а то я неловко себя чувствую, этаким директором школы, который ученику нотацию читает, – усмехнулся он, указывая Андрею на кресло. – Так вот. Чего требуют от студента на первом курсе мединститута? Прочитать и правильно пересказать материал из учебника. Дальше, по мере накопления знаний, он должен, просто обязан учиться мыслить. К сожалению, даже покидая стены медицинского образовательного учреждения, некоторые не умеют этого делать. И с каждым годом уровень подготовленности молодых специалистов, к сожалению, только снижается. И, как следствие, даже у нас в больнице немало врачей, которые остановились в своем профессиональном развитии на самой начальной стадии.
Хотя к случаю Гришенцевой это и не имеет отношения. Наоборот. Лечащий врач сделал все необходимое, чтобы максимально расширить для нее возможности последующего протезирования.
– А что, есть какие-то нюансы?
– Безусловно, – с удивлением кивнул Примак. – Вам, как человеку несведущему, я попытаюсь привести простой пример, – и он защелкал клавишами клавиатуры. – Вот. Смотрите, – Герман Юрьевич вывел на монитор фотографию солдата, потерявшего в результате взрыва нижнюю конечность. – В данном случае возможны два пути решения проблемы, – заявил Примак. – Человек, мыслящий традиционно, наложил бы жгут выше колена, и тогда ампутировать конечность пришлось бы по самое «не хочу». А если не полениться, можно сохранить коленный сустав, и тогда у больного будут совершенно иные возможности для протезирования. Это к вопросу о мыслительных способностях каждого отдельно взятого доктора. Повторяю, Гришенцевой повезло, но она этого не оценила.
Разжившийся свежей версией, Андрей Петрович напоследок решил заглянуть к Кайсе Робертовне, поинтересоваться, не сменила ли она гнев на милость и не пожелает ли сегодня поделиться с ним чем-нибудь стоящим?
– Ну что, уже все сплетни собрали в больнице? – с высокомерным презрением спросила его грозная Кайса Робертовна, как обычно, едва заметно растягивая согласные.
– Вы же отказались снабдить меня фактами, приходится довольствоваться малым, – смиренно опуская глаза, проговорил Андрей Петрович, чем вызвал скупую улыбку на лице секретарши.
– Ладно. Садитесь, – распорядилась Кайса Робертовна, указывая на стоявшее рядом с ее столом кресло. – Да, у Анатолия Игоревича была связь со Скобелевой, – осуждающе поджав губы, проговорила она. – Я этих взаимоотношений не одобряла – по разным причинам. Во-первых, мне искренне симпатична жена Анатолия Игоревича, к тому же у него дети. Во-вторых, до этого случая Анатолий Игоревич имел в больнице безупречную репутацию, а это немаловажно для руководителя такого уровня. И наконец, я не одобряла его выбор.
– А как же такое случилось, что безупречный семьянин так быстро пал под натиском… – тут Андрей Петрович сделал короткую паузу, пытаясь подобрать подходящее слово, дабы объяснить, под чьим именно натиском пал Бурмистров.
– Под натиском этой хищницы, вы хотите сказать? – помогла ему Кайса Робертовна.
– В общем, да.
– Сколько вам лет, Андрей Петрович? – спросила она, задумчиво глядя на Усова.
– Уже сорок.
– Вы женаты?
– Да.
– Давно?
– Не очень. Восемь лет.
– Гм. Возможно, вы поймете… Бурмистров женился сразу же после института и, насколько я знаю, никогда не изменял жене, да и до нее его личная жизнь слишком уж бурной не была. Он был серьезным молодым человеком и не тратил себя на пустые романы. Его семейная жизнь складывалась на удивление счастливо. Текла ровно и достойно, без скандалов, бурных событий и ярких впечатлений. Так же складывалась его карьера. Уверенный рост, уважение коллег и начальства. Никаких сюрпризов или провалов. И вот Анатолий Игоревич подходит к опасному для любого мужчины сорокалетнему рубежу. Его жизнь устроена, благополучна, безмятежна. Но как-то пресновата. И он все чаще задумывается: а правильно ли он ее прожил? Не упустил ли свой шанс? Все ли он успел изведать в этой жизни? Вопросы во многом риторические, но! В этот опасный момент сомнений и сожалений об упущенных возможностях в больнице появляется Скобелева. Яркая, привлекательная, умная, успешная, нагловатая и «голодная». Ее личная жизнь, в отличие от карьеры, не сложилась, а найти себе подходящую партию в этом возрасте гораздо сложнее, чем в юные годы. Возросли запросы, а вот выбор значительно сузился. Все хорошее уже давно «разобрали», а развести успешного женатого мужчину не так-то просто. И вот ей попадается Бурмистров. Человек, проживший всю свою жизнь в строгих рамках правил и приличий. – Кайса Робертовна тяжело вздохнула. – Она его просто совратила. Диким, откровенным, вызывающим, животным сексом. – Последние слова Кайса Робертовна произнесла с брезгливым отвращением. – Если бы вы знали, чего я наслушалась за последний год, сидя в этой приемной! Иногда мне казалось, что она его живьем на части рвет! Бедняга совершенно рассудок потерял. Знаете, – как-то сникнув, проговорила Кайса Робертовна тихим неживым голосом, – я даже об увольнении начала впервые в жизни задумываться. Но побоялась оставлять его совсем без присмотра. Чувствовала что-то недоброе.
– А вы знаете, что Бурмистров подал на развод за два месяца до смерти?
– Да.
– Как вы об этом узнали?
– Анатолий Игоревич просил меня выяснить, где находится районный ЗАГС, уточнить приемные часы и узнать, каков должен быть пакет документов, необходимых для подачи на развод, – печальным голосом произнесла Кайса Робертовна.
– Как вам показалось, Бурмистров сам был инициатором развода или решился на это под давлением Скобелевой?
– Мне бы очень хотелось сказать, что это она его вынудила. Но это не так. Анатолий Игоревич словно обезумел от страсти. Наверное, не у каждого подростка так гормоны играют! Но он просто обезумел. Ему было наплевать на жену, на детей, на все на свете… Я слышала через неплотно прикрытую дверь кабинета, как Скобелева убеждала его не торопиться, все как следует обдумать, подготовиться, а уже потом.
– А почему она так странно отреагировала на желание Бурмистрова развестись? Ведь вы сами сказали, что она добивалась его, ей надо было устроить собственную личную жизнь, и вдруг, когда любовник уже готов ради нее бросить семью, она уговаривает его не торопиться? Вам не кажется это нелогичным?
– Действительно… – несколько опешила Кайса Робертовна. – Вы знаете, я так переживала за Анатолия Игоревича, что даже как-то ни разу не задумалась об этом нюансе. Действительно! Она первая должна была прыгать от радости.
– Не мог ли у нее появиться к этому времени кто-то другой?
– Нет. Определенно, нет. Они по-прежнему много времени проводили вместе, и потом, такое не утаишь, – покачала головой Кайса Робертовна. – В больнице – точно не утаишь.
– А не в больнице?
– Я не могу знать всего, но, мне кажется, нет. Она по-прежнему крепко держалась за Бурмистрова.
Никаких новых фактов. Одно и то же. Либо Скобелева убийца, либо Елена Бурмистрова, размышлял Андрей Петрович, покидая больницу. Хорошо хоть Гришенцева всплыла, завтра же он ею займется. Андрей вышел на залитое теплым вечерним солнцем крыльцо и достал сигареты.
– Андрей Петрович, если не ошибаюсь? – окликнул его кто-то приятным мягким голосом.
Андрей обернулся и увидел стоявшего у перил седовласого, с аккуратной бородкой, доктора. Андрею пришлось как следует сосредоточиться, чтобы вспомнить, где он сегодня мог видеть этого человека. Ах да, сообразил он наконец, это же тот самый санитар, о котором ему рассказывала Олечка! Андрей Петрович попытался вспомнить его имя, но не успел.
– Разрешите представиться, Алферьев Родион Михайлович. Мы виделись с вами мельком сегодня днем.
– Да, да. Конечно, – кивнул Андрей, протягивая Родиону Михайловичу руку.
Санитар выглядел лет на шестьдесят пять и был чем-то похож на земского врача времен Антона Павловича Чехова. Может, старомодной бородкой и добродушным взглядом серых выцветших глаз из-под круглой оправы очков?
– Вы, кажется, расследуете дело об убийстве Анатолия Игоревича Бурмистрова? – вполне современным языком спросил Алферьев после короткого рукопожатия.