– А старик Ловега?
– Он в коме…
– Был.
Фон Лоос провел ладонью по лицу.
– Знаете, Генрих, мне кажется, что стареете не вы, а я. Становлюсь мягкосердечным, что ли. Совсем разучился добивать врага. Мне казалось, что кома – достаточное основание, чтобы снять пешку с доски.
– К сожалению, она осталась на доске, и, судя по всему, ей нужно совсем немного, чтобы прыгнуть в ферзи. – Генрих незаметно выудил из кармана пузырек с таблетками и проглотил парочку. После вчерашних приключений сердце давило все сильнее и сильнее.
– Так. – Фон Лоос встряхнулся, и Мюллер почувствовал, что завидует этому молодому старику. Зеботтендорф с его проклятыми богом исследованиями знал, что предложить стареющим бонзам. – Что вы думаете по этому поводу? Вы провели серьезную работу, и я полагаю, что будет справедливо, если вы доведете ее до конца.
83
Большая часть посольских работников была эвакуирована, а само посольство перешло на чрезвычайный режим. То есть в любой момент в устье Ла Платы могла войти подводная лодка, забрать пассажиров и исчезнуть в океане. Впрочем, все надеялись, что до такого экстремального способа эвакуации не дойдет и все ограничится обыкновенным самолетом. Сначала на Кубу, а потом домой.
Из всех вещей у Яковлева на столе лежала только одна папка, а рядом со столом всего один «дипломат», где находились кое-какие личные вещи. Все остальное было упаковано и отправлено в Союз.
В дверь постучали.
– Входите, Антон, входите, – устало пробормотал Яковлев.
– Здравствуйте. Вызывали?
– Как вам сказать. – Яковлев снял очки и потер уставшие глаза. – Вызывать, я надеюсь, мне вас не придется никогда. Но приглашал, это да.
– Я вас слушаю.
– Нет, Антон Яковлевич, это я вас слушаю. Что у вас там за история? Меня уже спрашивали… Сами знаете откуда. Интересовались. Я, конечно, как мог, объяснил. В меру своего понимания вопроса. Однако боюсь, что моих пояснений надолго не хватит. И наше с вами горячо любимое руководство начнет сердиться. Сами понимаете, что сердиться будут не на вас, а на меня. Вот так-то. А вы мне совсем не помогаете. Нехорошо.
– Виноват.
– Оставьте это, Антон Яковлевич… Оставьте. Лучше помогите мне разобраться в ситуации. Что за игру вы затеяли? Страну сейчас, мягко говоря, лихорадит. Вот-вот всех иностранных специалистов нашего профиля попросят со сцены… Сами видите, к чему все идет. Так что рассказывайте… У работника вашего уровня есть большая, очень большая свобода действий, но… Теперь я слушаю.
– Мною взяты в разработку люди, имеющие отношение к марксистскому подполью. И у меня есть веские основания считать, что весь военный переворот был заранее спланирован в плотной связке с местным подпольем. Более того, над некоторыми членами марксистской оппозиции проводились опыты с применением психотропных веществ, вызывающих подчинение условному «хозяину». Есть основания полагать, что… – И тут Антон запнулся. Не то чтобы он не любил врать. Нет. Правда в его профессии – понятие очень относительное. Просто Ракушкин не торопился в сумасшедший дом. – Что следы этих веществ тянутся к иностранным разведывательным управлениям. Таким образом, Аргентина является всего лишь испытательным полигоном.
В кабинете стало тихо. Только муха остервенело билась в стекло.
– А насколько вескими доказательствами вы обладаете по этому вопросу? Сами понимаете, что сказать можно что угодно. Пока разговор очень беспредметный.
– Пока вещественных улик у меня нет. Свидетельства очевидцев. Однако доказательства будут. Я уверен.
Яковлев побарабанил пальцами по столу.
– Это очень плохо, что нет доказательств. Безусловно, ваше слово тоже кое-чего стоит. Но все-таки хотелось бы получить какие-то конкретные материалы, если дело так серьезно, как вы утверждаете. Психотропное воздействие на человека – это очень серьезно, вы понимаете? Да еще в таких масштабах…
– Да, конечно.
– И у вас очень мало времени, вы понимаете?
– Так точно.
Яковлев поморщился.
– И еще один момент. Что у тебя там… с этим журналистом. Что за странная история?
– Константин Таманский?
– Он самый.
– Он… – На языке у Антона завертелось слово «погиб». Яковлев поднял взгляд от стола и посмотрел Ракушкину прямо в глаза. Пауза тянулась долго. – Он… мне еще нужен. Человек активный. Полезный. Участвовал в деле…
– Я ведь предлагал тебе помощь.
– Таманский имеет личную заинтересованность. У меня на него есть определенные планы.
Яковлев вздохнул.
– В общем, так, Антон, поймите меня правильно. Я многое в жизни видел. Я подозреваю, что это моя последняя командировка. И я вам скажу так: если журналист не вернется домой…
Юрий Алексеевич снова внимательно посмотрел в глаза Антону.
– Можете идти. На всякий случай вот вам расписание самолетов… —Яковлев протянул Ракушкину листик с несколькими строчками. – Не потеряйте. Может понадобиться.
Антон кивнул и вышел.
84
– Совсем плох наш узник. – Антон закрыл дверь, ведущую в комнату, где сидел Кристобаль, и повесил ключ на гвоздь. – На вопросы не отвечает. Трясется и бормочет что-то непонятное. Я такое один раз уже видел, правда, в более яркой форме.
– Когда? – поинтересовался Костя. Он с утра чувствовал себя неважно. Странное, неприятное предчувствие тревожило его. Ощущение чего-то непоправимого, неумолимо приближающегося.
– Совсем в другом месте, – соврал Ракушкин. – И в другое время.
– Скажите, Антон, а вам бывает страшно?
Ракушкин внимательно посмотрел на Костю.
– Конечно, бывает. Всем бывает страшно.
– А чего вы боитесь?
– Того же, что и все остальные.
– Тюрьмы? Смерти?
– Нет. С чего мне бояться тюрьмы? Тюрьма – это лишение свободы, точнее, какой-то ее части. Строгое подчинение режиму и внутренним законам. Все на зоне делится между двумя полюсами: охрана и лагерные авторитеты. Во всех тюрьмах мира… все одно и то же. Не скажу, что это приятно, но бояться тут нечего. То же самое и со смертью. То, чего не избежать.
– Тогда чего же вы боитесь?
– Меня пугает неопределенность. Когда неизвестно, чего ждать, я начинаю нервничать.
– А сейчас?
– Сейчас? – Ракушкин улыбнулся. – Я знаю, что будет, и, следовательно, не нервничаю.
– Хорошо вам.
– А вы о чем думаете, Константин?
– О Маризе. Аргентине. Обо всем…
– Мариза – это та девушка, про которую вы мне говорили?
– Да. Я думаю, что самое трудное в жизни – это проблема выбора. – Таманский вздохнул и потер ладони. – Надо же… руки взмокли. Никогда такого не было.
– Не волнуйтесь, Костя. – Ракушкин выглянул в окно. – Никакой проблемы выбора не существует.
– Почему?
– Потому что всегда найдется человек, который решит за вас. Возможность выбирать самому – настолько большая редкость в нашем мире, что бояться ее нельзя. Ею надо наслаждаться. Помните, я говорил, что знаю, что будет?
– Да… Но…
– Так вот, – Антон засунул за пояс пистолет. – Сейчас будет штурм. – Ракушкин кинулся к двери, ведущей на лестницу. – На нас вышла одна из поисковых команд! – крикнул он следующему за ним Косте. – Они точно еще не знают, что он тут…
– Может, обойдется?
– Вряд ли! Ребята Моралеса за эти дни напряглись дальше некуда.
– Я не понимаю…
В этот миг внизу оглушительно грохнуло. Дом тряхнуло. С потолка тонкими струйками посыпалась побелка.
– Ого! – Антон подскочил к узкому окошку, выходящему на улицу. Внизу за машинами прятались какие-то люди. Штурмовые винтовки, зеленая форма. Армия.
Снизу раздался еще один взрыв.
Ракушкин выбил стекло и несколько раз выстрелил. Какой-то резвый мальчик в зеленой форме упал, раскинув руки. Через несколько секунд по окну ударила автоматная очередь. Антон отскочил за стену.
– Ломают дверь. Насколько я понимаю, это поисковая команда. Вряд ли они попытаются взять нас своими силами. Скорее всего просто блокируют и будут ждать подмогу.
Снизу доносилась разрозненная пальба.
– А что же тогда делать? – крикнул Таманский.
С внутренней площадки они держали подходы к лестнице.
– Те, ради кого это все затевалось, не станут дожидаться… Если они не появятся в течение минут пятнадцати, надо будет уходить. И тащить с собой Бруно. А не хотелось бы… – Ракушкин отошел в глубину помещения, чтобы видеть через окно дальнюю сторону улицы. – Вы принимали сегодня тот порошок, Константин?
– Да, – ответил Таманский. Его голос звучал как натянутая струна.
– Очень хорошо, – похвалил его Ракушкин. – И очень вовремя…
– Почему?
Вместо ответа Антон поманил Таманского рукой.
– Смотрите…
За осадившими вход армейцами, не скрываясь, шли люди. Пара десятков вооруженных головорезов и… Таманский прищурился. Эти парни словно расплывались, терялись в воздухе. Пятеро в серых, развевающихся плащах.
– Смотрите…
За осадившими вход армейцами, не скрываясь, шли люди. Пара десятков вооруженных головорезов и… Таманский прищурился. Эти парни словно расплывались, терялись в воздухе. Пятеро в серых, развевающихся плащах.
– Что это?
– То, что нам нужно. – Ракушкин перегнулся вниз через перила лестницы. – Моралес! Приготовиться!
Снизу что-то неразборчиво ответили.
– Костя, я вниз! – Антон, пригибаясь, чтобы уйти под простреливаемым окошком, нырнул в провал лестницы.
Таманский подошел к окну-бойнице и осторожно выглянул наружу. Армейцы вели себя более чем странно. Они словно бы не видели вооруженных бандитов, что приближались к ним. Сам не понимая, что делает, будто ощутив неслышимый зов, Костя пригнулся, миновал окно, двинулся вслед за ушедшим далеко вниз Антоном, но тут с улицы донеслись выстрелы. Таманский вздрогнул, обернулся… Армейскую поисковую команду расстреливали в упор, словно стайку слепых щенков.
Внизу Антон вырывал автомат из рук Педро Моралеса.
– Я сказал, не стрелять! Не стрелять, я сказал! – зло рычал Ракушкин в трясущееся лицо.
– Они же их как котят!.. – Моралес, прежде невозмутимый, равнодушный и хладнокровный, сейчас покраснел, взмок и дрожал всем телом. Он цеплялся за оружие, как утопающий за соломинку. —Я сам, я видел!
– Ты где должен быть?! Где должен быть?! – рявкнул Антон. – Отвечать!
– В комнате, под лестницей…
– И что ты должен делать?
– Ждать!
– Тогда какого черта ты тут делаешь?! – заорал Ракушкин, схватив аргентинца за шиворот. – Пошел на боевой пост, скотина!!!
Удивительно, но на Моралеса это подействовало, и он исчез в темноте коридора, ведущего к лестнице.
Остальных бойцов уже не было видно.
– Идиот, решил посмотреть, с кем будет иметь дело, – проворчал Антон подошедшему Косте. – Так насмотрелся, что чуть все дело не завалил. – Ракушкин осторожно выглядывал в небольшую бойницу.
Снаружи донеслось несколько хлопков.
– Добили раненых, – прокомментировал Антон. – Сейчас сюда полезут. Давайте-ка, Константин, займем свое место. Зря вы спустились. – Он посмотрел Таманскому в лицо. – Что? Накрывает?
Костя кивнул. Он чувствовал неладное, чувствовал, как дрожит каждая мышца, каждый нерв натянут как струна, и вот-вот зазвенит неслышным звоном паники.
– Поймите, Константин, это всего лишь люди. Просто очень сильно изуродованные, но все-таки люди.
– Я знаю, – выдавил Таманский. – Знаю.
– А значит, их можно убить. Помните об этом. Можно убить! – Ракушкин прислушался. – Бегом!
Таманский развернулся и на ватных ногах, оскальзываясь на битом стекле, побежал к лестнице. Там, в темноте, ухватившись за холодные металлические перила, Костя ощутил, как отпускает его непонятная сила, неслышный зов, тянувший его на улицу. Таманский встряхнулся и заторопился вверх.
Бойцы вошли внутрь.
Старое, разрушающееся здание. Где-то сквозь ряд обвалившихся перекрытий, через дырявую крышу можно было увидеть небо.
Кажется, тут раньше, еще до Перона, располагались какие-то склады. У городских властей не дошли руки, чтобы разобрать эти руины. После того как при обвале крыши погибли какие-то подростки, дверь заколотили, а редкие на первом этаже окна заложили кирпичом. Со временем некачественная кладка обвалилась, открыв узкие полубойницы-полуокна. Свет проникал только через дыры в перекрытиях второго этажа.
– Дерьмовое место, – сказал Второй.
– Да. – Первый кивнул.
Остальные промолчали.
Когда эти парни потеряли свои имена и сделались просто номерами? По чьей воле? Никто из них не смог бы сказать точно. Просто Первый, просто Второй, Третий… Это воспринималось естественно.
Имена? Какие? Зачем?
Никто из них даже не задумывался над этим. Это состояние не было подавленной волей, потому что любое подавление подразумевает бунт. Это не было внушением, не было необходимостью их профессии. Нет. Первый, Второй, Третий… не просто слова, часть души. Суть.
Просто за каждым из них следовала серая, не видимая никому фигура.
Они продвинулись вперед. Рассредоточились вдоль коридора.
Первый, Третий и Одиннадцатый обследовали две комнаты и остановились. Еще одна группа прошла дальше. Нырнула в комнату. Тихо.
Следующая тройка вышла на первый перекресток. Один длинный коридор пересекал другой. Все замерли.
Первый поднял руку, собираясь послать своих людей дальше, но не успел.
Позади них с грохотом взметнулась в воздух пыль, осколки камня, штукатурка. Взрыв!!! Грозно дрогнуло здание.
Осколками посекло двоих. Насмерть. Еще один, Пятый, оказался под завалом. Ему раздавило ноги, и теперь он тихо лежал, придавленный железобетонной плитой. Молча. Только пустые глаза смотрели на товарищей.
Первым от взрыва отошел Первый. Он встал, отряхнулся. Подошел к завалу. Выход из здания был заблокирован полностью.
– Сможешь вылезти? – спросил он у Пятого.
Тот покачал головой, и Первый разрядил ему в лицо пистолет.
– Выхода нет. Ты, ты и ты. – Первый ткнул пальцем. – Ищите выход. Окна, старые двери. Кладка не может быть прочной. Постарайтесь ничего не взрывать. Стены старые…
Он проследил, как трое молча исчезли в коридоре, уходящем направо.
– Остальные туда… – Первый кивнул в сторону левого коридора. – Там должна быть лестница.
Номера двинулись в темный коридор. Ныряя во мрак тройками, останавливаясь в ключевых точках и проверяя каждую комнату. Серые тени на некоторое время задержались у входа. Наконец одна из теней двинулась за ушедшими в правый коридор. Они уходили все дальше и дальше. Комнаты были пусты. В одной поисковая группа натолкнулась на труп. Уже старый, разложившийся. Развалины пользовались в Буэнос-Айресе дурной славой, и, видимо, не зря. В другой комнатушке среди обвалившейся и полопавшейся штукатурки лежали детские игрушки. Мишки, куклы, кубики… Свалены в кучу, огромную, почти до потолка. Все гнилое, покрытое плесенью. Около входа стоял обглоданный временем маленький велосипед. Номерам не было страшно, хотя они понимали, что в любое другое время они бежали бы без оглядки из этих жутких корпусов. Но сейчас… сейчас страшно не было. Собственно, все страхи исчезли давным-давно. Когда к клетке, где они сидели долгую неделю после ареста, подошел человек в белом халате и еще парочка ребят в черных очках.
Наконец в одной из бесконечных комнат обнаружилось плохо заложенное красным кирпичом окно. Кладка осыпалась, сквозь дыры пробивалось солнце. Ведущий тройку подошел ближе. Осторожно выглянул. Остальные остались у двери, контролируя коридор. Ведущий легонько толкнул камни. Кладка под рукой чуть подалась, будто живая.
– Хорошо…
Он вернулся обратно.
– В коридоре чисто, – пробормотал один из наблюдателей.
– Надо проверить остальные комнаты. Когда будем уходить, на это не останется времени.
Остальные согласились.
И снова коридор. Комнаты, темные, брошенные, заваленные хламом, битым кирпичом, мусором. Как случилось, что этот человек оказался сзади, никто так и не понял. И только камешек, подвернувшийся под ногу, выдал его и заставил номер обернуться… перед смертью.
Парень в лохмотьях, к которым кое-где прилипли кусочки мусора, утопил спусковой крючок автомата. Пламя зло рванулось из ствола…
Парень в лохмотьях не двигался.
В комнате, которую только что проверили номерные, кто-то был.
Шуршали песчинки под сапогами.
Парень осторожно, подняв автомат к плечу, двинулся вперед, заходя по окружности к дверному проему. Он знал, там должен быть этот, в сером плаще, которого велено взять живьем. Если получится.
Однако к встрече он готов не был.
Когда из-за угла на него посмотрело бледное, узкое лицо и глаза… Глаза!!!
Паренька с автоматом как будто отбросило к стене. Ничего не соображая, он снова вжал спуск, и автомат безвредно выплюнул пули в стену. Все до единой. Сухо щелкнул боек. И в тот же миг в комнате засмеялся тот… со страшными глазами. Тихо, почти беззвучно. Но от этого шелеста по телу пробежали мурашки и поднялся каждый волосок на теле.
Парень кинулся назад, к спасительной куче мусора, где прятался все это время. И вдруг понял, что не знает, где находится. Пространство – верх, низ – все перемешалось. Все закрутилось, превратилось в странную уродливую пародию. Он упал, вцепился ладонями в грязный пол, зажмурил глаза и пополз.
А позади раздавались шаги. Тяжелые. Страшные. Будто двигался не человек, а гигант, великан!
Тихо подвывая, парень вполз в небольшую комнатку, служившую, видимо, кладовкой. Зажался в угол, уперся спиной, елозя ногами по плесени и мху… А в дверях уже вырастал, надвигался титанический силуэт. И эти глаза…
Парень взвыл. А потом резко дернул что-то с пояса. Черное. Круглое. Ребристое.