— Еда, — сказал он. — Свинина нет.
Капитан велел коку-филиппинцу отправляться на камбуз и что-нибудь приготовить. Один из пиратов отправился с ним.
— Ты, — Джимали поманил к себе капитана. — Пойдем.
Они пошли на мостик.
— Ты править на Гаракад, ты жить.
Капитан сверился с картами, в частности с сомалийским побережьем, и разглядел там в двухстах километрах южнее Эйля какое-то поселение, еще одно гнездилище пиратов. Наметив примерный курс, он повернул штурвал.
Французский фрегат из «Эндьен» нашел их первым, вскоре после рассвета. Заняв место по левому борту на дистанции нескольких кабельтовых, он сбавил скорость, чтобы удерживать диспозицию. Высаживать своих моряков на «Мальмё» французский капитан не намеревался, и Джимали это знал. С крыла мостика он дерзко таращился через воду, словно вызывая трусливых иноверцев: ну, попробуйте!
А вдалеке от этой, казалось бы, безобидной морской сценки — французский фрегат эскортирует шведский контейнеровоз, а сзади на большом отдалении тащится тайваньский траулер, — эфир гудел лихорадочным обменом электронными сообщениями.
Система автоматической идентификации «Мальмё» была запеленгована тотчас же. Ее мониторила британская служба морских торговых операций из Дубаи, а также американский Офис морских связей из Бахрейна. О происшествии получил уведомление десяток боевых кораблей НАТО и ЕЭС, но, как верно догадывался Джимали, нападать никто не нападал.
В Стокгольме была немедленно уведомлена корабельная компания Андерссона с ее круглосуточным дежурством. Штаб компании связался с «Мальмё». Джимали жестом указал капитану, что звонок принять можно, но только по громкой связи и на мостике, а говорить только на английском. Уже по тому, с какой неестественной медлительностью Эклунд чеканит фразы, в Стокгольме поняли, что вокруг него сейчас стоят вооруженные сомалийцы, а за каждым словом приходится следить.
Капитан Эклунд подтвердил, что «Мальмё» был захвачен среди ночи. Что вся команда цела и с ней хорошо обращаются. Раненых нет. Сейчас они по приказу идут к побережью Сомали.
Судовладелец Харри Андерссон в своем роскошном особняке среди окруженного стенами стокгольмского парка Остермальм был потревожен во время завтрака. Он заканчивал одеваться, когда к дому подкатил автомобиль, примчавший его прямо в операционный зал компании. Дежурный ночной оператор остался на смене. Он поведал все, что ему сумели сообщить оперативные службы и непосредственно капитан Эклунд.
Успех, а с ним и богатство пришли к Харри Андерссону, наряду с прочим, из-за его обладания двумя полезными талантами. Первый — это усваивать ситуацию с невероятной скоростью и, сделав это, принимать план действий, основанный на реальности, а не на фантазиях. Второй — это браться за дело, не откладывая его в долгий ящик.
Уйдя в свои мысли, он недвижно стоял посреди зала. Отвлекать его никто не решался. Его корабль оказался захвачен пиратами, впервые за все годы. Вооруженный штурм среди моря может обернуться кровопролитием, да на него никто и не отважится. А стало быть, «Мальмё» будет отведен к сомалийскому побережью и встанет там на якорь. Его первейший долг — вызволить из беды пятнадцать человек команды, что оказались схвачены. Затем попытаться вызволить корабль и по возможности груз. Отдельный вопрос — как спасти одного из членов команды, который ему не кто иной, как сын.
— Подайте машину к подъезду, — скомандовал Андерссон. — Вызовите Бьорна, где бы он ни находился; пускай готовит самолет к немедленному взлету. Летим в Нортхолт, Лондон. Для меня заказать люкс в «Конноте». Ханна, паспорт при вас? Тогда летите со мной.
Через несколько минут на заднем сиденье «Бентли», что несся в аэропорт Бромма, он по мобильному начал выстраивать свои ближайшие планы. Рядом сидела Ханна, его персональный ассистент.
Первым делом надо будет решить вопрос со страховкой. Страховался он в «Ллойдс», через Ассоциацию морских страховщиков-андеррайтеров. За ними сила и нажим, поскольку деньгами рискуют они. За это он им и выкатывал щедрые ежегодные дивиденды.
Прежде чем лететь, Андерссон узнал, что юрлицо, выбранное его андеррайтерами для переговоров (а такие случаи в их практике, безусловно, уже бывали), зовется «Чонси Рейнолдс» — фирма, в архиве которой фигурировал целый перечень успешных возвратов судов. Андерссон понимал, что в Лондоне он будет задолго до того, как его контейнеровоз достигнет берегов Сомали. Поэтому в порядке ожидания своего «лирджета», только что возвратившегося в воздушное пространство Швеции, он на шесть вечера назначил встречу со своими юристами. Ранний конец рабочего дня им нынче определенно не светил.
В то время как «лирджет» выполнял посадочную глиссаду в Нортхолте, в «Чонси Рейнолдс» готовились к встрече. Прежде всего связались с домом в Суррее, где жил тот самый переговорщик — ас своей странной профессии, полуушедший в отставку. Жена притащила его из сада, где он сейчас возился с ульями.
Свое ремесло он постиг, отточил и довел до совершенства в годы работы при столичной полиции, где подвизался переговорщиком по возвращению заложников. Звали этого на вид нерасторопного валлийца Гарет Эванс.
Тролль уже успел стать трупом, когда Опала на подъезде увидел и опознал наблюдатель у дороги (агента уже раз видели на берегу при встрече с Бенни). В руке у капитана снова замерцала красная точка, и дорожный пост мгновенно ожил.
Откуда ни возьмись перед Опалом в мутном свете мотоциклетной фары возникли вооруженные фигуры в долгополых одеяниях, одна из них с фонариком. Как все тайные агенты в глубоком тылу врага, которым в случае разоблачения светит абсолютно незавидный конец, Опал на секунду струхнул. В порядке ли его бумаги? Сработает ли легенда насчет поиска работы в Марке? Чего вообще нужно мутаве на этой глухой дороге среди ночи?
Человек с фонариком, приблизившись, пытливо вгляделся Опалу в лицо. В эту секунду из-за облака вышла луна, предвестница грядущего муссона, осветив в считаных сантиметрах друг от друга два темных лица — одно смуглое от природы, другое перемазанное черным кремом для ночного боя.
— Шалом, Опал, — сказал капитан на иврите. — Давай сойдем с дороги. А то вдруг проедет кто.
Весь блокпост ретировался в кусты и траву, прихватив с собой мотоциклет. По дороге на Марку протарахтел грузовичок. Вслед за этим капитан показал Опалу место аварии.
Судя по всему, у пикапа Тролля лопнуло правое переднее колесо. В сплющенном протекторе все еще торчал толстый гвоздь, вбитый человеческой рукой. Потерявшую управление машину при этом, очевидно, резко кинуло вбок — как назло, прямо посередине бетонного моста. Она на скорости слетела через край и круто, как в гангстерских фильмах, врезалась в уступчатый берег сухого русла. Сила удара бросила водителя на лобовое стекло, и он нанизался на рулевую колонку с такой силой, что ему расплющило грудную клетку и расшибло голову. Случайный проезжий вынул беднягу из кабины и бережно уложил подле. Сейчас мертвец окаменело глазел с земли на мохнатые веточки казуарин, над которыми в вышине печалилась белая луна.
— Ну, что, давай поговорим, — сказал капитан и стал инструктировать Опала. Инструкция в точности соответствовала присланному сообщению Бенни. Можно сказать, слово в слово. После этого капитан выдал Опалу стопку бумаг и бейсболку (в темноте не разобрать, но, кажется, красную).
— Это умирающий передал тебе перед кончиной. Ты помогал ему как мог, но надежды уже не было: травмы, несовместимые с жизнью. Вопросы есть?
Опал покачал головой. Легенда была усвоена. Бумаги он сунул себе под жилет, оберегающий от задувающего с океана прохладного ветра.
— Ну, что, нам пора обратно в море, — твердо пожимая ему руку, сказал капитан «Сайерет Маткаль». — Удачи тебе, друг. Мазел тов.[12]
С пыли были проворно удалены все отпечатки, кроме тех, что оставил Опал. После этого лодка отчалила, унося небольшой отряд коммандос к ждущему в темном океане рыбацкому баркасу. Опал вывел свой мотоциклет обратно на дорогу и продолжил путь на север.
Все собравшиеся в офисе «Чонси Рейнолдс» имели недюжинный опыт в том, что десятилетие такого явления, как пиратство, стало частью некоего взаимно согласованного ритуала. Под «пиратами» подразумевались предводители пунтлендских кланов, действующих на акватории восьмисот миль вдоль побережья от Бусасо до Марига, что чуть выше по берегу от Могадишо.
Пиратством они, по их словам, занимались ради денег, только и всего. Оправданием звучало, что, дескать, когда-то в их родные воды, где они мирно рыбачили и тем зарабатывали себе на жизнь, понаехали целые рыбопромышленные флоты из Кореи с Тайванем и давай потрошить их угодья. А жить-то, спрашивается, на что? Вот они, к добру или к худу, и взялись пиратствовать, что, между прочим, приносит им теперь доход куда больший, чем какие-нибудь тунцы.
Началось все с нападений и захватов торговых судов, идущих мимо вблизи от берега. Со временем и наработкой опыта сфера действия расширялась все дальше на юг и на восток. Поначалу захваты были небольшими, переговоры — неуклюжими, а чемоданы с долларами сбрасывались из какого-нибудь прилетевшего со стороны Кении легкомоторного самолета в согласованном месте, обычно прямо на море.
Но на этом побережье не верит никто и никому. Законов чести между этими ворами и грабителями не существует. Корабли, захваченные одной пиратской стаей, угонялись другой прямо во время стоянки на якоре. Враждующие кланы грызлись за дрейфующие по волнам чемоданы наличности. В конце концов утвердилось что-то вроде единообразной процедуры.
Экипаж захваченного корабля на берег как таковой не снимался. Вместо того чтобы напрягаться и подтягивать судно к причалу, его ставили на якорь в паре миль от берега. Все то время, пока тянулись переговоры между «главами» — судовладельцем и предводителем клана, — команда ютилась на борту в едва переносимых условиях, но при этом с дюжиной охранников.
С западной стороны переговорами занимались определенные компании юристов и страховщиков, изрядно в этом деле поднаторевших. Грамотные переговорщики выросли и среди пиратов (не обязательно, кстати, сомалийцев); у каждого клана они были свои и вели разговор от имени своих главарей. Теперь все это осуществлялось с помощью современных технологий — компьютеров и айфонов. Деньги, и те скидывали теперь не наподобие бомб с вышины. У пиратов появились анонимные банковские счета, откуда средства по факту зачисления незамедлительно исчезали.
По прошествии времени переговорщики с обеих сторон стали друг друга знать; при этом каждого заботило лишь выполнение своей работы. Однако все козыри в игре были в руках у сомалийцев.
Для страховщика задержка поставки значит потерю груза. Для судовладельца судно, не находящееся в работе, означает убытки при эксплуатации. Добавьте сюда бедственное положение членов команды и их отчаявшихся семей, и сразу начнет напрашиваться вывод: договариваться надо без промедлений. Сомалийские пираты это знали, притом располагали неограниченным запасом времени. Так что у них имелся главный козырь шантажа: время. Некоторые суда стояли у побережья на якоре целые годы.
Гарет Эванс за свою карьеру вызволил в общей сложности десять судов и партий грузов различной стоимости. Пунтленд и его подобную лабиринту трибалистскую структуру он за это время изучил с тонкостью, достойной докторской диссертации. Заслышав, что «Мальмё» направляется к Гаракаду, он уже заранее имел представление, какое именно племя контролирует этот участок побережья и из скольких кланов оно состоит. Из них несколько пользовались услугами одного и того же переговорщика — гладкого, вполне цивильного сомалийца, окончившего в свое время американский университет на Среднем Западе. Звали того переговорщика Али Абди.
Все это было обстоятельно поведано Харри Андерссону. Над Лондоном сгущались летние сумерки, а за полсвета отсюда шел на запад к Гаракаду подневольный «Мальмё». Гладь полированного стола конференц-зала была заставлена готовыми блюдами из ближнего ресторана, а «чайная леди» миссис Балстроуд, задержавшаяся в офисе сверх положенного, едва успевала подавать поднос за подносом чая и кофе.
Для Гарета Эванса помещение служило еще и своего рода диспетчерским пунктом. Если в Сомали назначат нового переговорщика, капитану Эклунду из Стокгольма скажут, какой именно лондонский номер набрать для того, чтобы маховик завертелся.
Вникнув в детали насчет контейнеровоза и его груза из глянцевых, только что с конвейера, шикарных авто, Гарет Эванс про себя прикинул: сделка встанет миллионов в пять, не меньше. При этом он знал: первая выставленная пиратами планка выкупа будет непомерно задранной. Более того, соглашаться на нее с готовностью крайне чревато: сумма тут же удвоится. В убыток себе будет и требовать от грабителей быстроты: это тоже поднимет цену. Что до попавшего в переделку экипажа, то нечего было ротозейничать. Продрыхли момент абордажа — теперь будьте добры набраться терпения и ждать. Никуда не денешься.
По рассказам вернувшихся из пиратского плена моряков, на протяжении недель караульщики-сомалийцы, в основном не отягченные образованием дети племен с окрестных гор, превращают некогда щеголеватые суда в воняющую нужником помойку. Гальюны на корабле игнорируются; нужды, малые и большие, справляются где и когда приспичит. Остальное доделывает жара. Дизтопливо для генераторов, а значит, и для кондиционеров, постепенно заканчивается. Продукты с отключением холодильников сгнивают, вынуждая экипаж переходить на остатки жратвы с сомалийского стола, в основном козлячью требуху (животных забивают тут же на палубе). Вынужденное безделье разбавляют единственно рыбалка, настольные игры, картёж и чтение, которые, впрочем, тоже со временем приедаются. И тогда наступает смертная тоска.
В десять вечера посиделки закончились. Идя на полном ходу (вероятно, так оно и будет), в бухту Гаракада «Мальмё» войдет примерно в полдень по лондонскому времени. Вскоре после этого станет известно, кто захватил судно и кто от имени пиратов будет вести переговоры. Тогда по мере необходимости к делу приступит Гарет Эванс, и начнутся шведские игры сомалийского двора.
Марка дремала в тяжелом мареве послеполуденного зноя, когда Опал, отыскав то огороженное забором подворье, загрохотал в ворота. На дворе явно не спали. За воротами тут же послышались возбужденные голоса; кто-то изнутри уже бежал отворять, добродушно бурча, как это обычно бывает на припозднившегося, но желанного гостя. Щелкнул засов на массивных тесовых воротах, и наружу выглянуло лицо — явно не сомалиец; араб, быть может. Глаза обвели улицу, но знакомого пикапа там не нашли. Тогда его взгляд остановился на Опале.
— Чего тебе? — буркнул он, теперь уже злобно: ходят тут всякие.
— У меня бумаги к шейху, — сообщил Опал на арабском.
— Какие еще бумаги? — Голос был по-прежнему враждебным, но теперь к нему примешивалось любопытство.
— Не знаю, — ответил Опал. — Человек на дороге просил меня так сказать.
По ту сторону ворот загудела напряженная перекличка. Первое лицо потеснилось, уступая место другому. Не сомалиец и не араб, но на арабском говорит. Может, пакистанец?
— Откуда ты и что за бумаги?
Опал, сунув руку, вынул из-под жилета малость потрепанный запечатанный пакет.
— Я сам не из Марки. Ехал сюда и на дороге увидел человека в разбитом пикапе. Авария. Он попросил меня передать вам вот это и сказал, как сюда добраться. Это все, что мне известно.
Пакет он попытался просунуть в зазор между створками.
— Стой, погоди! — выкрикнул голос, и створки ворот начали раздвигаться. За ними стояли трое с косматыми разбойничьими бородами. Опала ухватили и затащили внутрь. Наружу выскочил мальчик-подросток и, схватив, закатил на подворье мотоциклет. Ворота сомкнулись. Опала держали двое. На него надвинулся тот вроде как пакистанец. Оглядев пакет, он с присвистом втянул зубами воздух.
— Где ты это взял, собака? Что ты сделал с нашим другом?
Опал разыграл из себя перепуганного никтошку, что в принципе было несложно.
— Говорю же, господин, тот человек в пикапе… Его, боюсь, нет теперь в живых…
Договорить удалось лишь до этих слов. Тяжелая, сплеча, оплеуха свалила его наземь. Вокруг раздавались смятенные возгласы на языке, который Опалу был незнаком, даром что он, помимо родного иврита, владел английским, сомалийским и арабским. Шесть рук, разом схватив, куда-то его поволокли — в какую-то сараюху, пристроенную к стене изнутри. Там его бросили, а снаружи задвинули засов. Окружившая темень пахла затхлостью. Ну, что, теперь обратной дороги нет, надо держаться. Опал опустился на груду старых мешков и уткнул голову в ладони — жест, повсеместно означающий признанное поражение.
Те трое богатырей возвратились не раньше чем через полчаса. Теперь с ними был кто-то четвертый — явно сомалиец, и при этом с вежливым благовоспитанным голосом (сразу видно человека с образованием). Он поманил к себе Опала, на что тот, моргая от яркого света, покорно подошел.
— Идем, — позвал сомалиец. — Шейх желает тебя видеть.
В плотном эскорте бородачей Опал вошел в главное строение, окна которого выходили на ворота. В прихожей подозрительного бродягу как следует обшарили. Потрепанный бумажник выудили и подали сомалийцу, который долго и пристально изучал лежащие внутри бумаженции; особенно матовую фотку, сличая ее с лицом нежданного гостя. Затем сомалиец кивнул и, припрятав бумажник, повернулся и пошел. Эскорт, подталкивая Опала со спины, двинулся следом.
Вошли в просторную, добротно обставленную гостиную, где под потолком вращал лопастями большой вентилятор. Письменный стол был завален бумагами и писчими принадлежностями. Спиной к двери в кресле-качалке сидел человек. Подойдя к нему, сомалиец что-то деликатно пошептал ему на ухо (Опал готов был поклясться, что он перешел на арабский). Сидящему сомалиец протянул бумажник со всей его начинкой.