Впрочем, окончательно Алла перешла на железную дорогу гораздо раньше — с момента строительства железной дороги Москва—Нижний Новгород, соединившей Москву с Волгой, бывшей когда-то столь любимой транспортной артерией этой странной дамы. Линии Москва—Рязань—Воронеж—Зверово, Козлов—Тамбов—Саратов, Москва—Тула—Орел—Курск—Харьков, продолженные затем до Севастополя, Ростова-на-Дону и Владикавказа, хорошо запомнили ее придирчивый гастрономический вкус. Говорят, что знаменитая солянка, прославившая рестораны железных дорог южного направления, до сих пор готовится строго по ее рецептуре. По крайней мере, сам Петрович слышал, как шеф-повар привокзального ресторана в Харькове строго выговаривал подчиненному, решившему тайком сожрать банку маслин:
— Алла, мать твою, сказала, что в каждой порции солянки должно плавать две-три маслины, так, мать твою, пускай плывут! А не то, знаешь, что у тебя поплывет? Ты меня под монастырь решил подвести, сучонок? Сало жри, подлец! Мадам Алла сало не уважают.
В 1906 году по Закаспийской дороге, проложенной до Ташкента и Андижана, проехала дрезина на участке, соединяющем ее с Оренбургом. Естественно, фотографическая картина в вышедшем "Вестнике Европы" запечатлела Аллу в неизменной шляпке и развевающейся кокетливой мантилье под руку с красивым военным в полковничьих эполетах.
Веяния времени отразились и на Алле, ее маршрутах и гардеробе. Ветер перемен сорвал казавшуюся вечной шляпку… Вначале Алла без сожаления поменяла ее на косынку сестры милосердия. Хотя и здесь Алла постоянно оказывалась в эпицентре интереснейших событий. К примеру, многие железнодорожники симбирской ветки утверждают, будто санитарный поезд, где служил во время империалистической совсем юный Паустовский, вовсе не случайно застрял в районе Базарного Сызгана. Очевидно, большой ценительнице изящной словесности вовсе не хотелось, чтобы будущий автор "Беспокойной юности" погиб на Бессарабском направлении…
А одна из веселых соседок Петровича, работавшая проводницей на молдавских рейсах, рассказывала, будто бы именно ее дедушке Алла, возглавлявшая в 1920 году толпу мешочников, предъявила вместо мандата на проезд в прифронтовую зону — такой удар промеж глаз, что потом и ее папа, родившийся уже перед самой войной слегка косил левым глазом.
Проследить ее передвижения во время Великой Отечественной войны никак не представляется возможным. Многие уверяли, будто Алла сражалась в нескольких местах одновременно. К примеру, тот же Петр Волошкин утверждал, что видел фото с бригадами, перевозившими 89-ю гвардейскую Харьковско-Белгородскую стрелковую дивизию 5-й ударной армии, где Алла, согласно надписи, работала помощником машиниста. Но в это же время она, судя по другим фоткам, вместе с бойцами СМЕРШа, осуществляла патрулирование железнодорожных составов 63-й гвардейской Проскуровско-Львовской Челябинской танковой бригады 4-й танковой армии Первого Украинского фронта… Одновременно ее усатая физиономия мелькает среди фотографий санитарок и медицинских сестер санитарного поезда артиллерийской Сталинградской Глуховской дивизии 8-й гвардейской армии Первого Белорусского фронта. А вот родной дед Петра, служивший в 11-й Корсуньско-Берлинской отдельной гвардейской танковой бригаде той же 8-й гвардейской армии Первого Белорусского фронта говорил, будто все бойцы только и ждали погрузки в эшелон, поскольку по ночам по платформам с танками ходила цыганка Алла и по картам сообщала новости из дому. Прямо на партбилете клялся! Кстати, дед именно от Аллы узнал, что у него сын в Тамбове родился…
Времена пролетали, как скорые поезда, проносились мимо столичными экспрессами. Менялись вагоны, титаны, дерматин заменил дерево и бархат в обивке, а потом и вовсе уступил место пластику… Не менялось только одно — Алла. За двадцать лет работы на железке Петрович не раз встречал людей, утверждавших за выпивкой, что будто бы они сталкивались с Аллой лично. Даже привык к этим рассказам, как к железнодорожным анекдотам про пьяных пассажиров.
Но никогда бы и в голову ему не пришло, что самому доведется встретиться с этим явлением лично. Никому бы не поверил, скажи ему, что однажды с утреца пораньше в какой-то дыре типа Гольцовки или Лунино к прицепному вагону подойдет прилично одетая дама в сопровождении тележки носильщика. Оставив пьяного Ямщикова дрыхнуть у себя в купе, Петрович, выставив горящую физиономию освежительному утреннему ветерку, ждал, чтобы отсемафорить готовность по составу. Не то, чтобы в падлу ему было возиться с пассажирками в такой момент, просто какое-то внутреннее чувство, выработавшееся за годы тряски и утрамбовывания по железной дороге, подсказало ему, что с именно этой пассажиркой мороки точно не оберешься. Он строго свел брови к переносице, придал чертам твердость и безразличным тоном отрезал:
— Мест нет!
Подобная жесткая мимика любую пассажирку немедленно отогнала бы от вагона вплоть до головы состава, чтобы у другого вагона подпрыгивать с криками «по-по». Но дама лишь медленно повернулась к нему от носильщика, и Петрович, обомлев, понял по знаменитым усикам и прославленной на все МПС родинке на правой щеке, что его вагоном заинтересовалась сама Алла…
Она поощрительно улыбнулась раскатисто заржавшему над наивностью проводника носильщику и сказала глубоким контральто с едва заметным акцентом:
— Ты что, хочешь, чтобы я такое пропустила, мальчик? Проход не загораживай! Вещи прими и не смей мне возражать!
Петрович понял, что никогда больше не посмеет возражать этой женщине, смерившей его пронзительным взглядом зеленых глаз…
Проходя впереди тащившего вещи Петровича, Алла не преминула заглянуть в первое купе. Марина сидела сонная, зареванная. Почти с раскаянием она смотрела на скрючившегося на нижней полке Седого.
— С вещами на выход! — безапелляционно скомандовала ей Алла. — Ко мне переедешь на время. Здесь седьмое купе свободно, если я не ошибаюсь… Там и поселимся!
Устроив знаменитую в железнодорожных кругах пассажирку по высшему разряду, отследив, как ямщиковская швабра послушно перетаскивает свои вещички в седьмое купе, Петрович почти без сил ввалился к себе, дабы успокоиться и развеяться от внезапной встречи с легендой. Кирилл, свесившись с верхней полки, поинтересовался у него прямо в голове, кто это к ним притащился. Отчего-то Кирюша не стал обсуждать материализацию железнодорожного мифа со своими обычными циничными шуточками, местами переходящими в откровенную похабщину. Он без комментариев свернулся в клубок за одеялами, и Петрович услышал лишь его телепатическое, восторженное шипение: "С-сама Алла! Ни хрена с-себе!"
— Располагайся! — пригласила робко постучавшую Марину красивая женщина, испытующе следя за каждым ее движением. — Не смущайся, милая, согласись, что мне хочется узнать тебя как можно лучше. А времени, как всегда, в обрез. К вам сюда было очень сложно прорваться, пока эти двое были в вагоне.
— Скажите, вы их тоже чувствуете? — с надеждой переспросила Марина. — А мне эти дураки не верят… Они говорят, что я потому их чувствую, что стала бабой.
— Видишь ли, каждый прав по-своему, — рассудительно ответила Алла, доставая термос и контейнеры с пирожками. — И даже сломанные часы два раза в день говорят чистую правду… Вполне возможно, что твои попутчики абсолютно правы. Ты заметила, что все остальные путешествующие дамы тоже чувствуют нечто тревожное. Заметь, никто из них не занял соседних купе. Кроме заселившихся в четвертое купе девиц по вызову, конечно. Но они — не в счет.
— Они ведь не вернутся, как вы думаете? — с нескрываемым страхом спросила Марина.
— Думаю, что вернутся. Купе закрыто очень сильными заклятиями. Даже я, попытавшись проникнуть туда, уже у третьего купе забыла зачем, собственно, шла. Прямиком в ресторан отправилась. Мне показалось, будто я решила проверить качество солянки. Кстати, неплохо здешний мальчик солянку готовит. Я ему, правда, дала несколько ценных советов и рекомендаций, потом мы сфотографировались, конечно… Надо поддерживать традиции!
— А я не заметила, что вы куда-то отлучались, — наивно сказала Марина.
— Если честно, то я и сейчас сижу в ресторане и пробую люля-кебаб и долму. Представь себе, мне это нравится! — прислушалась к себе Алла. — Нет, ты заметила, что только я хотела поговорить о неразлучниках, как тут же переключилась на солянку. Ты чувствуешь? Это, кстати, хорошая, чисто женская защита от древних заклятий. Полагаю, что и другие дамы бросились вместе с тобой в тот магазин на колесах именно по причине снятия стресса от враждебного энергетического воздействия, явно присутствующего в самой атмосфере вашего вагона. Самое лучшее в такой ситуации переключиться на более приятные, исключительно важные вещи, недоступные мужской логике. Большинство заклинаний несет в себе прямолинейную мужскую логику, значит удобнее всего защищаться от нее недоступными для нее мотивациями логики женской… Любая дорога несет в себе коварство женской логики… Но это, безусловно, не оправдывает тебя, моя дорогая.
— А я не заметила, что вы куда-то отлучались, — наивно сказала Марина.
— Если честно, то я и сейчас сижу в ресторане и пробую люля-кебаб и долму. Представь себе, мне это нравится! — прислушалась к себе Алла. — Нет, ты заметила, что только я хотела поговорить о неразлучниках, как тут же переключилась на солянку. Ты чувствуешь? Это, кстати, хорошая, чисто женская защита от древних заклятий. Полагаю, что и другие дамы бросились вместе с тобой в тот магазин на колесах именно по причине снятия стресса от враждебного энергетического воздействия, явно присутствующего в самой атмосфере вашего вагона. Самое лучшее в такой ситуации переключиться на более приятные, исключительно важные вещи, недоступные мужской логике. Большинство заклинаний несет в себе прямолинейную мужскую логику, значит удобнее всего защищаться от нее недоступными для нее мотивациями логики женской… Любая дорога несет в себе коварство женской логики… Но это, безусловно, не оправдывает тебя, моя дорогая.
— Вы нам поможете? — с набитым ртом поинтересовалась Марина.
— Хотя бы тем, что хорошенько отругаю тебя, дорогая! — пошутила усатая дама, погрозив толстым пальчиком с дутым золотым колечком. — Честно говоря, до тех пор, пока ваших противников не отвлекло что-то очень важное вне дороги, пока они не покинули на время пятое купе, я ведь даже войти не могла сюда! К сожалению, мне не дано вмешиваться в такие вещи. Единственное, чего они никак не могут мне помешать, так это воспользоваться моим влиянием на железной дороге… С одной стороны, их план просто гениальный! И без сильных связей на железной дороге такую ловушку вам не устроить. Согласись, что вы здесь как птички в клетке.
— Да, я чувствую то же самое, я им постоянно говорю, у меня нервы на пределе! — сказала Марина, принимая от Аллы бутерброд с копченой осетриной. — Какая вкуснятина! Я чувствую, что с ума сойду от этого ожидания… Такое одиночество! Такое отчаяние охватывает! Ой, это прослойка из желе? Боже, до чего вкусно!
— Еще бы, деточка! Путешествовать надо с комфортом. Удивительно, но простыни у вас в вагоне сухие! Этот мальчик свое дело знает. И в туалете довольно чисто, — заметила Алла.
— Вы… и там уже были? — удивилась Марина.
— Если я в поезде, я повсюду сразу. Привычка такая. Тебя это не должно беспокоить… Но в пятое купе мне хода нет! — с досадой заметила Алла. — Крайне неразумно со стороны неразлучных было покидать вагон. Думаю, что они вовсе на это не рассчитывали. При всей моей фантазии и богатом воображении я даже не могу предположить, будто они сделали это специально, чтобы я могла проинспектировать чистоту туалета и качество солянки. Мне кажется, их отвлекло нечто экстренное, из ряда вон выходящее. Напрашивается предположение, что кто-то вне вашей дороги тоже пытается с ними драться… Так что не надо нагнетать обстановку, вы вовсе не так одиноки. Но как ты при этом использовала передышку? Что ты сделала за это драгоценное время, пока некто отвлекает неразлучных на себя? Прошвырнулась до магазина, обчистив товарища по оружию? Да с тобой бы за такое у нас в СМЕРШе, знаешь, что сделали? А ты в силах сообразить, что этот некто сознательно рискует своей жизнью… Что, скорее всего, его уже не будет в живых, когда неразлучники вновь окажутся в пятом купе?
Марина сконфуженно положила на стол бутерброд и пирожок, который, на всякий случай, взяла в правую руку. Со смешанным чувством стыда и раскаяния она опустила глаза в пол и вдруг увидела, что Алла сидит вовсе не в узкой синей бостоновой юбке и изящных полусапожках, как ей показалось вначале, а в кирзовых сапогах и галифе защитного цвета. С изумлением она подняла глаза на попутчицу, которая была в полевой форме лейтенанта с богатой орденской колодкой на груди. В пышной прическе усатой дамы кокетливо примостилась пилотка… Вместо колец браслеток на левой руке из-под гимнастерки торчали большие трофейные часы.
— Вспомнила эти страшные дни, — извинилась за свой вид Алла. — Они прорывались с тыла именно на Первом Украинском и на Первом Белорусском… Выходили каждую ночь! Столько смертей! А потом они вдруг исчезли! Я постоянно думала над этим… Но… Не зря их называют неразлучниками. Они всегда приходят вместе и исчезают одновременно. Раз исчез один, нет и второго. Но и появятся они оба сразу. Помнишь, как один напал на тебя возле туалета? Добивать тебя в купе пошел уже второй. Тебе просто повезло! И ты еще расстраиваешься, что реинкарнировалась в женщину? Тот, у туалета, никогда бы не проявил себя до поры до времени и не напал бы в одиночку! Поверь мне. Твой малахольный, прости за откровенность, вид, эта дикая майка, которой тебя снабдили товарищи, внушили ему опасное убеждение, будто ты — легкая добыча.
— Нет, я все-таки этого не понимаю! — плаксиво сказала Марина, с любопытством заглядывая в два новых судочка, появившихся на столике. — А потом-то я что буду делать? Какой от меня будет толк в драке? Я же ничего, ничего теперь не могу!
— Можно подумать, что от тебя раньше было много толка в драке, — ответила Алла, открывая судочки, из которых пошел аппетитный пар. — Это в качестве любезности от всего коллектива ресторана. По-моему, мясо замариновали без нарушения технологии… Попробуй этот кусочек! Этот Теймураз-оглы меня просто растрогал! Так, о чем мы говорили? Ах, да! Почему это ты стала женщиной… Обрати внимание, что в вагоне едут в основном женщины. Когда-то я сразу привлекала внимание всех военных, путешествуя одна, а сейчас только дамы и ездят. Такова жизнь. Дамы сегодня куда лучше удерживаются на плаву, сражаясь не за себя, а за детей. Пожалуй, только они не боятся дороги… Мало кто понимает, какая заключена сила в их кажущейся слабости. Тот чукотский шаман, который сразу смог прорваться к вам, как только тебе удалось отключить одного неразлучника, он это хорошо понимает! Я неоднократно встречалась с ним на Северной ветке. Он одно время часто ездил в Санкт-Петербург, тогда еще Ленинград, у него там внук учился. Умнейший собеседник! Очаровательный человек!.. Честно говоря, я вначале подумала, что женщиной тебя сделали, дабы не привлекать излишнего внимания. Трое мужчин — это очень подозрительно. Сразу бросается в глаза. Впрочем, двое — тем более. Запомни, дорогая, никто не смог выстоять против двух неразлучников сразу… И к тебе они теперь пойдут только вдвоем.
Ямщиков и Седой понуро молчали на нижних полках, а Петрович, по своей привычке, висел на косяке двери.
— Может, Петрович прикроет нас впереди с чаем, а за ним ворвемся мы? — предложил Ямщиков. Седой только схватился за голову, растирая виски.
— Ни черта не получится, — заметил Петрович. — Во-первых, Алла сейчас вообще в ресторане. В седьмом купе никого нет, сам открывал… нечаянно. Где эта ваша мымра, понятия не имею. С Аллой можно всего ожидать. Вот и остается, что сидеть смирно и ждать. Алла не любит, когда у нее под ногами путаются.
В этот момент, для моциона после плотного завтрака, Алла и Марина гуляли по крыше прицепного вагона. По-весеннему светило солнце, Алла со смехом взбивала носком замшевого сапожка пушистый снежок, хватала его пригоршнями и сыпала на себя сверху, прямо на искрившееся на солнце песцовое манто. Состав совершал пологий поворот, огибая небольшой лесок с небольшим замерзшим озером на опушке. На горизонте виднелись заросшие лесом невысокие горы.
— Какая все-таки красота у нас, дорогая! — повернула Алла свое счастливое усатое личико. — Есть за что драться, верно? Не грусти! Ты еще узнаешь, как тебе повезло! Поверь мне, бриллиантовая!
Марина даже не удивилась, что последнее ей говорила уже цыганка в цветастом полушалке, нескольких юбках, развивавшихся на прогретом солнцем ветру, и черной плюшевой жакетке. Ей вдруг так поверилось, что счастье близко — руку протяни! Что за ближайшим поворотом ее ждет такое… такое… Впервые она с удивлением поняла, что источник счастья прямо у нее внутри! И это — тот же самый постоянно дрожавший источник слез, неуверенности, мнительности… Всего, что делало сейчас ее женщиной! Чего она так стыдилась в себе… Марина с изумлением и восторгом смотрела на бездонное синее небо и понимала, что она сама, совсем одна может сделать всех несказанно счастливыми!
— Одной очень скучно, — легкомысленно заметила Алла, опять переодевшаяся в шубку. — Все будут счастливыми, а ты — одна. Это неконструктивный путь, хотя порыв в целом правильный. Сейчас подует северо-западный ветер. Неизвестно, какую мозглятину надует. Пошли в купе, дорогая.
— Знаешь, почему я так люблю дорогу? — неожиданно спросила Алла, задумчиво глядя в окно, за которым действительно начиналась вьюга. — Дорога — это всегда тайна. Что движет людьми? Куда ведет их путь? Как только я устану это узнавать, я исчезну.