Лицо Алёши было абсолютно спокойным. Казалось, он даже слегка улыбался.
Я потрепал его волосы и погладил по затылку.
– Проходим, проходим! Не задерживаем регистрацию!
Толстая седая тётка в зелёном костюме увела Алёшку в конец зала и они скрылись за дверью с надписью «Детская».
– Документы все взял? - буднично спросила жена. - Справки, выписку с работы?
«Заботливая, бля», - мне почему-то показалось странным, что вот эта стоящая передо мной напудренная баба в шубе и та, которой я много лет назад выводил краской на асфальте под окном «Ната, я люблю тебя!» - один и тот же человек. И ещё более странно - она до сих пор, юридически, моя жена. И пробудет ей ещё целых несколько минут.
– Пошли давай! Твой, небось, заждался уже! - я направился к двери с цифрой «4».
– По крайней мере, меня есть кому ждать, - следуя за мной, прошипела Наташка мне в затылок.
– Не волнуйся, не пропаду.
«Сука»
– Постой, а вещи Алёшины: - Наташка растерянно остановилась у стола с образцами. - Надо же куда-то их:
– Пошли, я сказал! Без нас разберутся: - я потянул её за рукав.
– Вот только давай тут без этого! Руки убери, я сказала! Не трогай меня, гад!
– Кому ты нужна, на хрен!
– Да уж кому-нибудь!..
Выйти, что ли, забрать у дворника этого лом:
Другая служащая - молодая стерва с дурацким пучком на макушке профессионально-внимательно проглядела наши бумаги, сверила номера паспортов и, держа в руках Алешкино свидетельство о рождении, посмотрела на Наташу:
– Быстрицкий Алексей Максимович, тысяча девятьсот девяносто восьмого года рождения, пол - мужской, социальный статус - RSQ-2, прошёл необходимый семидневный реабилитационно-подготовительный курс с применением «релаксидина» и к дальнейшей процедуре готов?
Бросив на меня быстрый взгляд, жена, чуть помедлив, ответила:
– Да.
– Ваше решение о расторжении брака с гражданином Быстрицким Максимом Александровичем, тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения, пол - мужской, социальный статус - FTS-4, остаётся в силе?
Жена кивнула.
Стерва сдвинула брови:
– Полагается отвечать «да» или «нет».
– Да.
Теперь очередь дошла до меня:
– На основании поправок восемь и сорок три к Гражданскому и Семейному кодексам Российской Федерации ваше решение не оказывает влияния на ход бракоразводного процесса и от вас требуется безоговорочное выполнение воли стороны, проявляющей инициативу:
– : в целях защиты и укрепления социального статуса женщины, - закончил я за неё.
Стерва позволила себе улыбку:
– Приятная осведомлённость. Знание законов:
– :путь к правовому обществу. Кончайте с этой хернёй. Давайте закончим со всем этим.
Стерва взглянула на Наташку. Та пожала плечами.
– В таком случае напоминаю вам ещё раз, что в соответствии с Законом о защите детства и поправкой пятьдесят восемь Семейного кодекса Российской Федерации развод родителей считается недопустимой морально-психологической травмой ребёнка, делающей невозможным его полноценное существование в качестве будущего гражданина. В соответствии с указанными Законом и поправкой, к объекту статуса RSQ-2 будет применена государственная программа форсированного завершения жизненного цикла с целью предотвращения страданий и чувства неполноценности в результате отрицательного изменения социального статуса. Прошу поставить свои подписи на прилагающихся документах.
Наташка протянула руку. Стерва услужливо вложила ей в руку чёрную папку.
Золотым курсивом на папке было вытеснено:
«Разрушение института семьи означает конец любой высокоразвитой человеческой цивилизации. А.Гитлер».
Пять или шесть листов - удивительно невзрачных, тонких и блеклых, заполненных мелким шрифтом с перечислением множества статей и положений, мы подписали, почти не глядя.
***
Ни открывать, ни придерживать дверь для Наташки я не стал. Наоборот, прошёл быстрым шагом через вестибюль и, выйдя на крыльцо, хлопнул позади себя дверью. Торопливо закурил и жадно вдохнул дым.
Дворника на крыльце уже не было. Лишь его гнутый лом торчал из загаженного сугроба.
Из «лексуса» меня заметили - водительская дверь приоткрылась, но я был один, и из машины никто не вышел.
Скрипнула пружиной загсовская дверь - не глядя на меня, по крыльцу спускалась Наташка.
На последней ступеньке она остановилась. Обернулась. Плотно сжатые губы. Снова в очках.
Терминаторша.
Из «лексуса» посигналили.
– Паспорта новые, сказали, через неделю готовы будут. Чистые. Без штампов и без: - плечи Наташки чуть вздрогнули. - Десять лет: Как не бывало. Как будто и не было ничего.
– И никого: - в три затяжки я выкурил сигарету и полез за новой.
«Лексус» просигналил снова - настойчивей.
– Максим: - сказала бывшая.
– Ждут тебя, - ответил я.
Самка
Из метро они вышли, держась за руки.
После влажной и душной подземки прохладный ветерок приятно обрадовал.
Допив в несколько глотков пиво, Евсеев поставил бутылку на парапет. К ней тут же, толкаясь и пытаясь обогнать друг друга, устремились две бабки. Короткая потасовка закончилась падением стеклотары на асфальт. Раздалась визгливая перебранка.
У палаток Евсеев замедлил шаг. Ощупав карманы, вытянул пачку сигарет. Заглянул внутрь и полез за деньгами:
– Курева мало.
Быстро оглядел наличку и успокоился. На приятное приключение хватит. Может, даже останется.
Вот только времени сегодня... Четверг. Особо не разгуляешься.
Если бы пятница...
Она прижалась к нему, обняв за плечи. Заглянула в глаза:
– Курить вредно, ты в курсе? Минздрав не одобряет. Возьми мне джин-тоник тогда, что ли...
Голос был приятный, глубокий, с едва уловимой хрипотцой.
Холмики грудей упёрлись, показалось Евсееву, прямо ему в сердце.
– Пить тоже не полезно. Особенно такую гадость. Но желание дамы - закон, - Евсеев провёл ладонью по её спине, скользнул вниз, легонько погладил упругий, обтянутый джинсами зад.
Прижалась к нему плотнее и жарко прошептала в ухо:
– Хочу тебя. Прямо здесь хочу.
Тронула языком его мочку.
Евсеев растерянно огляделся.
По Профсоюзке, из центра, медленно полз чадящий поток машин. На перекрёстке творилась неразбериха - не работал светофор. Машины сигналили беспрестанно. Из подъезжавших автобусов вываливались толпы людей, устремляясь к палаткам, подземному переходу и входу в метро. Тут и там на площади кучковались подростки, потягивая пивко.
Заходящее солнце светило на гигантскую тарелку с хитрой физиономией Хо Ши Мина.
– Да, в общем, не самое тут место... - улыбнулся Евсеев.
Она чуть отстранилась. Прищурилась:
– Боишься? Слабо?
Весело засмеялась и неожиданно цепко, не стесняясь прохожих, ухватила его за пах.
– Идём ко мне! Я одна живу, недалеко тут, - кивнула куда-то вперёд. - Не боишься? Хочешь, на автобусе, пару остановок. А хочешь, пешком пройдём. Погода чудесная, прогуляемся... Или тебя дома ждут, не можешь?..
Дома Евсеева ждали.
С работой сегодня управился быстро. Съездил по двум адресам, созвонился с питерским филиалом. Отстучал на компьютере несколько писем. Дальнейшее зависело от поставщиков. Остаток рабочего дня пробегал по лабиринтам «Doom"-а.
В начале шестого позвонила Наташка. Попросила по дороге купить зелени и хлеб. Нажаловалась на Митьку - опять шлялся где-то после уроков. Прижимая плечом телефонную трубку к уху, Евсеев поклялся принять меры и всадил длинную очередь в атакующих монстров. С Митькой действительно, пора что-то делать - первый класс окончил нормально, а вот во втором разболтался, стал притаскивать «пары», и по поведению замечания.
Без пяти шесть сохранился на восьмом уровне, глянул почту и выключил компьютер. Сдав на вахте ключи, вышел в тёплый летний вечер.
У метро купил в палатке и с наслаждением выпил бутылочку холодной «Балтики». Покурил. Подумав, взял ещё одну в дорогу.
Ехать всего полчаса, по прямой - от «Беляево» до «Рижской». Народу в вагон, к досаде Евсеева, набилось много. Сжимая в одной руке портфель, в другой откупоренное пиво, Евсеев протиснулся сквозь жаркие и липкие тела пассажиров в центр вагона.
«Осторожно, двери закрываются...»
Портфель и бутылка мешали держаться за поручень. Расставить ноги пошире не позволяло пространство. Ставить новенький «Samsonite» на пол не хотелось. Совать его между ног, и ехать, сжимая, словно пингвин яйцо, тем более.
Вагон, как назло, принялся дёргаться и раскачиваться. Влажная бутылка едва не выскользнула из руки. Евсеев зацепился парой пальцев за поручень, но отхлебнуть пива в таком положении не удавалось. На лбу проступила испарина.
Кто-то легонько дёрнул за брючину у колена. Евсеев, про себя матюгнувшись, раздражённо мотнул головой...
...Она сидела перед ним, держа на коленях маленькую сумочку, чуть заметно улыбаясь уголками губ.
В общем-то, ничего особенного. Младше его, лет тридцати, блондинка («Крашеная?» - подумал Евсеев), тёмные джинсы и облегающий, в жёлто-чёрную полоску, джемпер. Скуластенькая. Глаза светлые, с подведёнными «стрелками». Пальцы (Евсеев представил их обхватившими его член - часто так развлекался в метро, разглядывая женские пальцы на поручнях и ручках сумок) - длинные, без маникюра и колец.
Знаком показала - «давайте, подержу портфель.» Евсеев почему-то энергично замотал головой.
Она засмеялась. Отвела глаза.
Вагон с грохотом нёсся по туннелю.
«Фигурка у неё ничего», - подумал Евсеев, быстрыми и осторожными взглядами рассматривая попутчицу. Она встретилась с ним глазами вновь. Улыбнулась, и вдруг с интересом посмотрела перед собой. Столь пристально, что Евсеев заволновался, всё ли у него т а м в порядке и машинально провёл по ширинке кончиками пальцев. Она подняла глаза и снова, на этот раз - широко - улыбнулась.
Давно забытый холодок прокатился по душе, тревожный и сладостный... Когда с Наташкой только начали встречаться, было такое. По молодости глубокой... Да уж прошло за столько-то лет. Свыкся. Обленился. Разве что в командировке был когда... Вот тогда помолодел будто, жизнью зарядился, посвежел снова... Наташка посматривала подозрительно тогда, но не сказала ничего, промолчала...
...Неожиданно для него самого его светлые летние брюки заметно натянулись спереди. «Блин», - Евсеев попытался прикрыться портфелем, но она успела вновь опустить взгляд.
«... следущая станция - «Академическая».
Ехали, смотря друг другу в глаза.
«Четверг сегодня. Блин, ну почему не пятница! Сказал бы, что с Серёгой в «Тараканах»... Так... так... Пару часов найти можно... Зелень с хлебом... Хер с ними, скажу, закрыто было. До какой она едет?... С чего начать-то?... Забыл всё уже... Последний раз - когда?.. В Питере...»
...Каждый месяц в филиал мотался, только открылись тогда. Даже и не в Питере, а по дороге, ещё в «Красной стреле» всё началось.
Татьяна Сергеевна. Таня...
Врач-педиатр. В Москве - муж, двое детей. На конференцию ехала. К сорока, но эффектная - высокая, грудастая. С весёлым таким взглядом. Будто невзначай касались друг друга коленями. Выходили вместе курить в продуваемый ночным ветром тамбур...
Расстались на перроне.
Полдня носился со склада в офис, из офиса в префектуру... Чудом освободился к четырём, а через полчаса уже ждал Таню в условленном месте, у Апрашки.
Дальше несколько станций на непривычно коротком питерском метро Старая, советских времён ещё гостиница. Сдвинутые одноместные кровати... На поезд едва успел. Неслись по тёмно-серому (отголоски белых ночей) городу на частнике вдоль бесконечного Обводного. Ласкали, вдыхали, вбирали друг друга, стараясь до конца получить и запомнить всё... Таня оставалась ещё на два дня. Московский телефон свой не дала.
Из тамбура Евсеев махнул ей рукой.
Больше они не виделись...
... «Ладно. Женатый мужчина. Имею право. Раз в сто лет.Для здоровья... Для впечатлений. Встряска нужна организму... А она ничего, очень даже... Опять в поезде кадрюсь, хоть и в метрошном... Всё же клюют на меня бабы. Ещё гожусь... Так... Наташке позвоню, что задерживаюсь... А куда мы?... Денег-то сколько у меня?.. "
Поезд, завывая, начал притормаживать. Неожиданно она встала, оказалась вплотную к нему, ухватила его за плечо и вытянула шею к его уху.
– Я сейчас выхожу, - обожгла громким шёпотом и не оборачиваясь, стала пробираться к выходу.
Замелькали, приобретая всё большую чёткость, туалетные плитки «Академической».
Выйдя из оцепенения, Евсеев рванул следом.
***
В палатке взяли сигарет, «джин-тоник» и бутылку «Кинзмараули». Уложили в евсеевский портфель.
Идти и в самом деле оказалось недалеко. Лариса - так она назвалась - жила в панельной девятиэтажке на Кедрова.
– Ты кем работаешь? - спросила его Лариса.
Евсеев сделал неопределённый жест:
– Менеджером. По одежде. «Скадрия-плюс» фирма называется. Модная одежда. Знаешь такую?
Лариса помотала головой.
– Я медсестрой на «скорой». Полторы ставки. Лужники, Черкиза - вот где наши бутики с одеждой, - похлопала себя по джинсовым бёдрам, ущипнула ворот джемпера: - Всё оттуда!.. Модная одежда...
«Значит, медсестра... Опять совпадение - поезд, работник медицины...» - усмехнулся про себя Евсеев.
Прошли через запущенную детскую площадку.
В углу грязной песочницы, составив все четыре лапы в одну точку и задрав напряжённый хвост, гадила неопределённой породы шавка. Под качелями валялись пустые «чекушки».
Уже у входа в подъезд, набирая код, Лариса взглянула из-под чёлки на Евсеева:
– Жена-то не будет ругаться, что задерживаешься?
Евсеев растерялся. Кашлянул в кулак. Улыбнулся.
– А я, может, и не женат вовсе. Видишь, кольца нету, - показал он Ларисе свои руки.
– Да брось ты, сейчас никто колец не носит, - махнула она рукой. - Да ты не напрягайся! Женат, не женат, какая разница. Мужик ты хороший, я чувствую, а это главное... Проходи.
В подъезде Евсеев поставил портфель на пол. Волнуясь, обхватил Ларису за талию и шею. Притянул к себе. Вдохнул запах её волос. Лариса, закрыв глаза, ответила поцелуем. Её язык, сильный и быстрый, встретился с языком Евсеева, уверенно потрогал его, выскользнул, пробежал по губам, щеке и шее, пощекотал ухо.
– Идём быстрее... - прошептала Лариса.
Лифт почему-то не работал. Стали подниматься по лестнице. Лариса шла впереди, покачивая прямо перед лицом Евсеева аккуратным задом. Свободной рукой Евсеев провёл по внутренней стороне её бедра и прижал ладонь к промежности.
Даже сквозь джинсовую ткань ощутил теплоту.
Лариса остановилась и обернулась. Шутя погрозила пальцем:
– Ай-я-яй! А вдруг соседи увидят?
– Боишься? Слабо? - подначил Евсеев.
Лариса засмеялась:
– Один-один!
Поднялись на шестой этаж.
Евсеев слегка запыхался, но старался дышать ровно.
Лариса рассмеялась:
– Я же говорила, что курить вредно! А ты не веришь!
Распахнув входную металлическую дверь, она прошла вперёд и уже из прихожей позвала: - Ну, входи, чего застеснялся!.. Обувь снимай только...
«Пара часов у меня есть», - успокоил себя Евсеев, глубоко вдохнул и шагнул в квартиру.
Лариса скрылась в ванной, прихватив из комнаты какие-то вещи. Раздался шум воды из душа.
Типовая «однушка» с застеклённым балконом Евсееву понравилось.
Светло и чисто. Минимум мебели - пластиковый стол на крохотной кухне, широкий диван в комнате и встроенный шкаф в прихожей. Ни телевизора, ни стереоцентра Евсеев не увидел. Как и книжных полок.
Окна, под которыми виднелись чахлые верхушки берёз, выходили во двор, заставленный гаражами-"ракушками».
«Съёмная квартира,»- подумал Евсеев, присаживаясь на диван. «Квартиру снимает, и мужиков... Удобно - два в одном,» - усмехнулся и посмотрел на часы. Половина восьмого. «Уложусь» - удовлетворённо кивнул головой и наморщил лоб.
Перед Наташкой, конечно, не совсем красиво выходит.
Да ведь Митьке девятый год уже пошёл... Привыкли друг к другу давно. В расписание вошли. Нечастое и скучное, как у рейсового автобуса. Куда уж там... А душа-то, с телом на пару, просит. Требует. Если уж не романтики, так свежего чего-нибудь... Нового... Или всё это похоть одна? Прыжки козлиные?.. Бес в ребро?..
«Да как бы там ни было... Мужик я или кто?!..»
Выдохнул в сложенные ладони. Принюхался. Провёл рукой по волосам. Хорошо, рубашку и трусы утром чистые надел. Как знал...
«Интересно, а резинка есть у неё?»
Из ванной Лариса вышла в жёлтом коротком халате и с заколотыми волосами.
Евсеев неуклюже поднялся с дивана, развёл руками:
– Ты не сказала, где у тебя штопор с бокалами... А то бы я вино открыл...
Лариса, на ходу развязывая поясок халата - у Евсеева дух захватило - приблизилась к нему вплотную. Обняла. Заглянув в глаза, прошептала:
– А это не обязательно...
Её язык вновь уверенно коснулся губ Евсеева. На этот раз глаза Лариса держала открытыми.
В тот же момент что-то произошло. Евсеев замер. Язык Ларисы вдруг затвердел в его рту, разбух и удлинился, пытаясь проникнуть в гортань.
Евсеева затошнило, он захотел вырваться, но Лариса держала его на удивление крепко. Евсеев замычал, замотал головой, когда почувствовал, как язык попал ему в пищевод и в желудке что-то разлилось жгуче и больно, заполнив его всего.
...Очнулся он на полу возле балконной двери.
Лёжа на спине.
Боли не было, хотя он отчётливо помнил, как с размаху упал лицом на пол и ещё пытался ползти, не чувствуя ног и загребая немеющими руками.
Голова работала вяло, словно с недосыпу или похмелья.
«Клофелин?.. Не похоже... К себе на дом не водят... Вот влип, бля... Казанова сраный...» Попробовав пошевелиться, понял, что полностью парализован. Даже губы и язык не слушались. Двигать он мог, с большим трудом, лишь глазами..