Подарки из восьми таблеток не приводили к мгновенному крушению цивилизации. Корки работал на перспективу, рассчитывая на долговременный эффект.
Он никогда не брал с собой более пятнадцати пакетиков, а начав их раздавать, проделывал все быстро. Слишком умный, чтобы попасться на такой мелочевке, он покинул зал игровых автоматов через три минуты после того, как туда вошел.
Поскольку ему не приходилось притормаживать, чтобы получить деньги за товар, сотрудники игрового зала не успевали обратить на него внимания. А выйдя за порог, он превратился в обыкновенного посетителя торгового центра: в карманах не было ничего инкриминирующего.
В кофейне «Старбакс» он заказал большую чашку кофе с молоком и мелкими глотками пил его, сидя за столиком и наблюдая парад человечества во всей его абсурдности.
Допив кофе, он пошел в универмаг. Ему требовались носки.
Глава 12
Восемь деревьев, растущие рощицей, с искривленными, сучковатыми стволами, переплетясь ветвями, покачивали серо-зелеными кронами под мокрым ветром, нисколько не боясь дождя, даже радуясь ему. Бесплодные в это время года, они сбрасывали на мощеную пешеходную дорожку не оливки, а только листья.
В листве виднелись рождественские гирлянды. Сейчас погашенные, они ждали наступления темноты, чтобы ярко вспыхнуть и светить всю ночь.
Пятиэтажный кондоминиум «Уэствуд» находился менее чем в квартале от Уилширского бульвара, не такой роскошный, как некоторые его соседи, и недостаточно большой, чтобы нанимать швейцара. Однако стоимость квартиры в этом кондоминиуме заставила бы поперхнуться и шпагоглотателя.
Этан прошагал по листьям мира, под еще не зажженными рождественскими огнями и вошел в вестибюль с мраморными полом и стенами. Воспользовавшись ключом, открыл дверь и переступил порог.
За дверью вестибюль переходил в маленький и уютный холл, с ковром на полу, двумя удобными креслами в стиле арт-деко и лампой на столе со стеклянным красно-желто-зеленым абажуром.
Лестнице, которой в основном пользовались жильцы пятиэтажного дома, Этан предпочел тихоходный лифт. Данни Уистлер жил… раньше жил… на пятом этаже.
На каждом из первых четырех этажей было по четыре квартиры, на пятом, самом высоком, — только две, пентхаузы.
Слабый, неприятный запах остался в кабине после предыдущего пассажира. Сложный и гонкий, этот запах что-то ему напоминал, но Этану никак не удавалось идентифицировать его.
На уровне второго этажа у Этана возникло ощущение, что кабина стала меньше в сравнении с предыдущим визитом в этот дом. Крыша просто нависала над головой.
На третьем этаже он понял, что дыхание у него учащенное, словно после быстрой прогулки. Воздух стал разреженным, ему явно не хватало кислорода.
На четвертом отпали всякие сомнения в том, что
мотор лифта барахлит, а тросы, поднимающие кабину, натужно трещат, готовые лопнуть в любой момент.
Этот треск, эти щелчки и поскрипывания говорили о том, что до пятого этажа сегодня ему не доехать.
Воздух становился все разреженнее, стены сближались, потолок опускался, мотор сдавал.
Двери, конечно же, не откроются. Канал связи с лифтером поврежден. Его сотовый работать не будет.
А если случится землетрясение, шахта сложится, превратив кабину в гроб.
У самого пятого этажа Этан понял, что все это — симптомы клаустрофобии, которой он раньше не страдал,и проявились они лишь для того, чтобы скрыть другой страх, который он, будучи человеком здравомыслящим, не хотел признавать.
Какая-то часть Этана ожидала, что на пятом этаже ею встретит Рольф Райнерд.
Как Райнерд мог узнать о существовании Данни или о том, где жил Данни, как мог догадаться, что Этан собирается приехать сюда… логичного ответа на эти вопросы не было, да, наверное, и быть не могло.
Тем не менее Этан шагнул к боковой стене кабины, Чтобыне подставляться всем телом под пули, и сам достал пистолет.
Двери кабины открылись в достаточно большой, десятьна двенадцать футов, холл, с выкрашенными в теплый, медовый цвет стенами. Само собой, никто в холле его не ждал.
Этан не стал убирать пистолет в кобуру. В квартиры вели одинаковые двери, он прямиком направился к жилищу Уистлера.
Ключом, полученным от адвоката Данни, открыл замок, распахнул дверь, осторожно вошел.
Увидел, что охранная сигнализация отключена. Побывав здесь в прошлый раз, восемью днями раньше, Этан, уходя, включил сигнализацию.
Домоправительница, миссис Эрнандес, за этот промежуток побывала в квартире. До того, как Данни попал в больницу, она появлялась тут трижды в неделю, но теперь только по средам.
С одной стороны, миссис Эрнандес могла забыть подключить сигнализацию, когда уходила на прошлой неделе. С другой, при всей очевидности такого объяснения, Этан в него не верил. Хуанита Эрнандес была женщиной ответственной, всегда и все делала, как положено.
У порога Этан остановился, прислушался. Дверь за его спиной оставалась открытой.
Дождь барабанил по крыше, отдаленно напоминая тяжелую поступь легионов, направляющихся на войну в далекое царство.
Но его напрягшийся слух вознаградила только полная тишина. Может, инстинкт предупредил его, может, воображение обмануло, но он чувствовал, что это не пустая тишина, что в ней свернулась кольцом, изготовившись к смертоносному прыжку, кобра, гремучая змея, а может, и черная мамба.
Поскольку он не хотел привлекать внимание соседей и облегчать выход из квартиры кому-либо, кроме себя, дверь он закрыл. Запер на замок.
Благодаря рэкету, благодаря наркотикам, благодаря контролю над проститутками, благодаря… список преступных деяний можно продолжать и продолжать, Дункан Уистлер разбогател. У бандитов частенько водятся большие деньги, но редко кто сохраняет и приумножает их или остается на свободе, чтобы потратить. Данни хватило ума, чтобы избегать ареста, отмывать свои деньги и платить налоги.
И результате, жил он в огромной квартире, с двумя соединенными друг с другом коридорами и множеством комнат, которые, казалось, переходили одна в другую, замыкаясь в кольцо.
Будь Этан на службе и окажись в незнакомой квартире, где его мог поджидать преступник, он держал бы Пистолет обеими руками, с правым указательным пальцем на спусковом крючке. А мимо дверей проскакивал бы быстро и пригнувшись.
Теперь же он продвигался вперед с пистолетом в Привой руке, направив ствол в потолок. Шел осторожно, но не принимая всех мер безопасности, которым учили в полицейской академии.
Не прижимался спиной к стене, не избегал поворачиваться спиной к открытому дверному проему, при Перемещении не бросал короткие взгляды направо — налево, не старался двигаться на полусогнутых ногах, чтобы и любой момент сгруппироваться и открыть стрельбу. Если бы он все это делал, ему пришлось бы признать: он боится мертвеца.
Но это была правда. Он боялся, пусть в этом не хотелось признаваться даже самому себе.
Приступ клаустрофобии в кабине лифта, ожидание встречи с Рольфом Райнердом в холле пятого этажа были попытками отвлечься от настоящего страха, противоречащей всем законам логики убежденности в том, что Данни поднялся с каталки в морге и непонятно зачем отравился домой.
Этан не верил, что мертвецы могут ходить.
Сильно сомневался, что Данни, живой или мертвый, может причинить ему вред.
Тревожило другое: возможность того, что Данни Уистлер, если он действительно покинул больничную теплицу по собственной воле, был Данни только по имени. Он, чуть не утонув, провел три месяца в коме, и в его мозгу могли произойти необратимые изменения, Которые сделали бы его опасным.
И хотя в Данни было не только плохое, но и хорошее, во всяком случае, он признавал, что Ханна напрочь лишена пороков, его отличала крайняя безжалостность, и он не стеснялся применить силу. В преступном мире успеха добиваются не безупречными манерами и обаятельной улыбкой.
Он мог разбивать головы, когда понимал, что без этого не обойтись. Но иногда разбивал, если в этом и не было особой необходимости.
И если от Данни осталась темная половина, Этан предпочел бы не встречаться с ним. За долгие годы их отношения не раз и не два кардинально менялись, и не стоило исключать еще одного грядущего поворота.
В просторной гостиной стояли современные диваны и кресла с обивкой цвета соломы. А мебель — столы, стулья, комоды, буфеты, декоративные предметы — была китайским антиквариатом. То ли Данни нашел лампу с джинном и пожелал себе утонченный художественный вкус, то ли нанял очень дорогого дизайнера по интерьерам.
Из окон, высоко вознесенных над оливковыми деревьями, открывался вид на дома на противоположной стороне улицы и на небо, напоминавшее пропитанные водой угли и золу огромного, давно погасшего кострища.
Издалека донесся автомобильный гудок, перекрывший ровное урчание транспортного потока на Уилширском бульваре.
Издалека донесся автомобильный гудок, перекрывший ровное урчание транспортного потока на Уилширском бульваре.
Дождь легонько постукивал по окнам: клик-клик-клик.
Но все эти звуки доносились снаружи. В гостиной стояла тишина. Слышалось только его дыхание. Да бухающие удары сердца.
Этан вошел в кабинет в поисках источника неяркого света.
На резном столике стояла бронзовая лампа с абажуром из алебастра. Нежно-желтый свет отражался многоцветьем от перламутровых вставок.
Ранее на столе в рамочке стояла фотография Ханны. Теперь она исчезла.
Этан вспомнил собственное удивление, когда увидел эту фотографию в свое первое посещение квартиры, одиннадцать недель тому назад, после того, как получил право вести все дела Данни.
Удивление соседствовало с испугом. Пусть Ханна уже пять лет как умерла, присутствие фотографии показалось ему актом эмоциональной агрессии, оскорблением ее памяти. Не могла она быть объектом любви, а когда-то и объектом желания, для человека, посвятившего жизнь преступлениям и насилию.
Этан фотографию не тронул. Да, закон позволял ему по своему усмотрению распоряжаться всей собственностью Данни, но он чувствовал, что на эту фотографию в красивой серебряной рамке его юрисдикция не распространяется. Он не может ни взять ее себе, ни уничтожить.
В больнице, в ночь смерти Ханны, а потом на похоронах, Этан и Данни заговорили друг с другом после двенадцати лет разлуки. Однако общее горе их не сблизило. За последние три года они не перекинулись ни словом.
На третью годовщину смерти Ханны Данни позвонил ему, чтобы сказать, что за последние тридцать шесть месяцев он долго думал о ее безвременной кончине в тридцать два года. И в результате ее уход, осознание, что в этом мире ему с ней уже никогда не встретиться, подействовали на него, изменили раз и навсегда.
Данни заявил, что отныне будет жить в рамках закона, полностью отойдет от криминала. Этан ему не поверил, но пожелал удачи. Более они не разговаривали.
Позднее ему стало известно через третьих лиц, что Данни ушел из активной жизни, больше не видится с Прежними друзьями и деловыми партнерами, превратился в отшельника, общается только с книгами.
Слухи эти не произвели на Этана особого впечатления. Он не сомневался, что рано или поздно Данни Уистлер возьмется за старое, собственно, и не верил, что его давний друг обрубил все свои связи с преступным миром.
Потом он узнал, что Данни вернулся в лоно церкви, каждую неделю ходит к мессе и держится со смирением, ранее ему совершенно несвойственным.
Правдой то было или нет, оставался один непреложный факт: Данни сохранил состояние, нажитое вымогательством, грабежами, торговлей наркотиками… Живя в роскоши, оплаченной такими грязными деньгами, любой искренне раскаявшийся человек испытывал бы столь сокрушающее чувство вины, что не мог не отдать неправедно нажитые богатства нуждающимся в помощи.
Из кабинета забрали не только фотографию Ханны. Исчезло и ощущение, что здесь жил и работал книгочей.
В углу лежали несколько десятков томов в кожаном переплете. Их сняли с двух полок книжных стеллажей, занимавших всю стену.
Сняли и одну полку, казалось бы, намертво заделанную в стойки. А часть задней стенки сдвинули в сторону, открыв стенной сейф.
Распахнув до отказа круглую, в двенадцать дюймов диаметром, полуоткрытую дверцу, Этан заглянул внутрь. Увидел пустоту.
Он не знал, что в кабинете есть сейф. Логика подсказывала, что о его существовании знали только Данни и установщик сейфа.
Человек с поврежденным мозгом одевается. Находит дорогу домой. Вспоминает комбинацию, открывающую сейфовый замок.
Или… мертвец приходит домой. Решив поразвлечься, берет с собой карманные деньги.
В таком контексте Этан не видел особых различий между Данни — мертвецом и Данни с серьезными нарушениями мозговой деятельности.
Глава 13
Шум стоял невероятный: перестук колес двух поездов, пронзительные свистки локомотивов, крики нацистов в деревнях, пальба американцев, атакующих холмы, везде трупы солдат, злобные офицеры СС в черной форме, загоняющие евреев в вагоны для скота третьего поезда, стоящего на станции, другие эсэсовцы, расстреливающие католиков и сбрасывающие тела в ров, вырытый в сосновом лесу.
Редко кто знал, что нацисты убили не только евреев, но и миллионы христиан. Большая часть верхушки нацистской партии была язычниками, поклонялась мифическим богам древней Саксонии, жаждала крови и власти.
Редко кто это знал, но Фрик входил в их число. Ему нравилось знать неизвестное другим. Исторические факты. Тайны. Загадки алхимии. Научные курьезы.
К примеру, как заставить ходить электрические часы с помощью картофелины. Для этого требовался медный штифт, цинковый гвоздь и провод. Часы, работающие от картофелины, казались абсурдом, но время-то показывали.
Или усеченная пирамида на долларовой купюре. Она представляла собой недостроенный храм Соломона. А глаз, плавающий над пирамидой, символизировал Великого Архитектора Вселенной.
Или кто построил первый лифт. Используя в качестве приводной силы людей, лошадей и, наконец, воду, римский архитектор Витрувий сконструировал первые лифты лет за пятьдесят до рождества Христова.
Фрик знал.
Но множество всяких и разных известных ему фактов не приносило никакой пользы в повседневной жизни. Со всеми этими знаниями он оставался для своего возраста худышкой-недомерком, с тощей шеей и огромными зелеными глазами матери. И если у матери глаза эти были одним из главных достоинств, то его превращали в нечто среднее между совой и инопланетянином. Но ему нравилось знать все эти факты, пусть они и не могли вытащить его из трясины Фрикдома[14].
Владея экзотическими познаниями, неведомыми большинству людей, Фрик чувствовал себя чародеем. Или по меньшей мере учеником чародея.
Если не считать мистера Юнгерса, который приходил в поместье дважды в месяц, чтобы почистить и подремонтировать большую коллекцию современных и антикварных электрических поездов, только Фрик знал практически все о железнодорожной комнате и работе собранных в ней моделей.
Поезда принадлежали всемирно известной кинозвезде, Ченнингу Манхейму, который был его отцом. В закрытом для посторонних личном мире Фрика кинозвезду знали как Призрачного отца, поскольку обычно присутствовал он здесь только душой.
Призрачный отец мало что мог сказать о функционировании железнодорожной комнаты. На деньги, потраченные на приобретение коллекции, он мог бы купить целую страну Тувалу, но в поезда играл редко.
Большинство людей слыхом не слыхивали о государстве Тувалу. Оно раскинулось на девяти островах в южной части Тихого океана, население составляло десять тысяч человек, основными экспортными продуктами являлись копра и кокосовые орехи[15].
Большинство людей понятия не имело, что такое копра[16]. Фрик — тоже. Он намеревался заглянуть в словарь с тех самых пор, когда узнал о существовании Тувалу.
Железнодорожная комната находилась в верхнем из двух подземных уровней, примыкала к гаражу. Длиной в шестьдесят восемь и шириной в сорок шесть футов, общей площадью она превосходила дом средних размеров.
Отсутствие окон позволяло полностью отсечь внешний мир. Здесь царила железнодорожная фантазия.
Вдоль двух коротких стен от пола до потолка стояли стеллажи, на которых и размещалась вся коллекция, за исключением моделей, которые использовались в данный момент.
На длинных стенах висели знаменитые картины поездов. На одной локомотив, ярко светя прожектором, вырывался из густого тумана. На другой катил по залитым лунным светом прериям. Самые разные поезда мчались сквозь леса, пересекали реки, поднимались в горы под дождем, снегом, в тумане, темной ночью, клубы дыма вырывались из трубы, искры летели из-под колес.
А середину этой большущей комнаты занимал маститый стол с множеством ножек. На нем соорудили искусственный ландшафт с зелеными холмами, полями, лесами, долинами, ущельями, реками, озерами. Семь миниатюрных городков (счет крохотным жилым домам, школам, больницам, магазинам шел на сотни) соединялись как железными, так и асфальтированными дорогами. Модель включала восемнадцать мостов, девять тоннелей. Плюс множество разнообразных повороти железной дороги, прямые участки, спуски, подъемы. Рельс и шпал на модели было больше, чем кокосом и Тувалу.
Удивительная конструкция занимала площадь пятьдесят на тридцать два фута, и человек мог или ходить вокруг, или, открыв калитку, войти внутрь, совершить небольшую экскурсию, на какое-то время стать Гулливером в стране лилипутов.
Фрику нравилось чувствовать себя Гулливером.
С его легкой руки на площадке появились армии игрушечных солдатиков, и теперь он одновременно играл и в поезда, и в войну. Учитывая, что солдатиков у него было сколько душе угодно, игра получалась интересной.