Мне стало неловко ее слушать. Я понял, что в смерть своего сына Ольга Петровна не верит до сих пор. Но я не представлял, как уйти от опасной темы. Ольга Петровна, души не чаявшая в Андрее, казалось, готова была говорить о нем бесконечно. Ее суровые черты словно канули. На лице ее появилось то нежное выражение, какое свойственно матерям, не имеющим иной в жизни радости помимо детей.
- Вы не читали «Созидателя»? - почти оборвал я излияния Ольги Петровны.
- «Созидателя»? - она сбилась и нахмурилась. - Может быть… Это не Мережковского сочинение?
- Нет, не Мережковского.
- Пожалуй, запамятовала, - она печально улыбнулась. - Неловко напоминать вам об этом, но я давно уже не читаю.
- И Настя о нем ничего вам не сказывала? Старуха покачала головой.
Полагаю, что генерал Паскевич свой труд, подписанный псевдонимом Димитрий Вацлавич Белявский, сунул в семейных архив задолго до рождения Насти, а уж она сама, став библиотекарем, потрудилась найти «монографию» этого Лжедмитрия. Сказка о вепре как-то примиряла Анастасию с гибелью отца, делая ее не такой бессмысленной. Если Андрея Михайловича погубил на охоте не просто лабораторный секач, а фамильное проклятие, то здесь - рок, и ничего не попишешь.
Тарахтение мотоцикла на улице возвестило о прибытии моей невесты из района.
ОБРУБКОВ
Гаврила Степанович не ехал, и мне пришлось вернуться к обязанностям. Через два-три дня после ареста серийных убийц Ребровых сельская жизнь вошла в свою разбитую колею: ограниченный контингент лубянских эмиссаров копошился на приусадебном участке, Дуся торговала портвейном, бабы хлопотали по хозяйству, уцелевшее мужское население бурно критиковало у магазина все что ни есть, и так далее. Оборотистый Чехов окучивал тюльпаны в низкорослых парниках, издали похожих на палаточный лагерь суворовцев. Не за горами была выездная торговая сессия по случаю Восьмого марта, происходившая на каком-то столичном рынке и, по сути, обеспечивающая Чехову беззаботное существование до новогодних торжеств. Я поил молоком Банзая и кормил Хасана похлебкой, сваренной из коровьего вымени. Корм для моих питомцев доставлял мне Филя из Березовой. Прочее время я проводил с Настей и Ольгой Петровной, обсуждая планы будущего.
Вежливый молодой человек, назвавшийся Вадимом, принес из усадьбы трудовую книжку Анастасии Андреевны. Там была проставлена дата увольнения по сокращению штатов, узаконенная чьей-то подписью и печатью.
- Многих сократили? - поинтересовался я иронически.
- Закурить есть? - ответил Вадим вопросом на вопрос.
Нарочито предупредительно я вытряхнул из пачки сигарету.
- Кури. - Вадим развернулся и, насвистывая мотив песенки «Про зайцев», оставил меня в совершенном восхищении.
Я наконец решился совершить путешествие к вышкам. Уже в первых числах марта потеплело, и удовольствие шлепать на лыжах по тающему снегу через лес представлялось мне сомнительным. Но сажать кабанов на строгую диету я тоже был не вправе. Оно, конечно, Великий пост еще не закончился, но скоромное даже Ольга Петровна себе позволяла. А кабаны и вовсе были неверующими.
- Долг превыше всего! - сказал я Насте, собираясь в дорогу.
- О таком я всегда и мечтала, - обрадовалась она. - Ты - рыцарь. Это очевидно.
- Рыцари строились «свиньей», - возразил я, польщенный тем не менее. - Но и я построюсь. А ты маши мне с крыльца надушенным полотенцем и шли воздушные поцелуи.
- Дудки. - Натягивая свитер, Настя замешкалась.
Ее великолепная рыжая коса никак не хотела проходить сквозь узкую горловину.
- Обрекаешь себя на лишения, - предупредил я се.
Но она была готова к лишениям. Она даже к невзгодам была готова, лишь бы увидеть место моего поединка с вепрем-убийцей. В этом я отказать ей не мог.
Лыжня расползалась под нами, снег, перемешанный с дождем, хлестал в наши лица, но мы шли вперед, счастливые оттого, что - вместе.
Добравшись до срединной вышки, мы обнаружили, что не мы пришли к финишу первыми. Нас опередил более тренированный и зрелый бегун. Победителю, как известно, достается все. Лыжник яростно шуровал совковой лопатой в закромах, выбрасывая зерно на талый снег. Развалины самой вышки его не прельстили, как не прельстил обезглавленный скелет бывшего секача-великана. Настя, не отрываясь, смотрела на обглоданные кости своего кровного врага, тогда как мое скорбное внимание было приковано к ударной работе лыжника в спортивном костюме с капюшоном. Поиски наследства академика Белявского не ограничились территорией поселка.
- Штернберга на вас нет! - произнес я в сердцах, горстями ссыпая разбросанное зерно в мятое ведерко, оставшееся лежать там, где я его бросил.
- Закрой хлебало! - резко обернувшись, окрысился разгоряченный спортсмен. - Он меня еще будет пятой поправкой пугать!
Препираться с ним было бесполезно. Наполненное ведро я высыпал в ясли и стал набирать следующее. Я слышал, как лопата ударилась о доски и заскребла по днищу короба. Я слышал, как спортсмен подкрадывается ко мне сзади. Его выдавал скрип снега.
- Где портфель?! - крикнул яростно топтун у обвислого уха моей шапки, когда я заканчивал добирать третье ведро.
Так, наверное, деятели продразверстки пытались застать врасплох подчистую ограбленного мещанина неожиданным вопросом, который он слышал по сто раз на дню: «А где хлеб?!»
- Не орите, не в лесу - Это уже к нам подошла Анастасия Андреевна.
- Кто такая? - расстроился лыжник. - Ваши документы!
Расстроился он, разумеется, не из-за нас. Расстроился он из-за того, что, как я уже отметил, победителю достается все, а стало быть, достается и от начальства за бесцельно прожитый день.
- А ваши документы? - фыркнула Настя.
- При чем тут мои? - Он стал охлопывать свой спортивный костюм, и лицо его обрело цвет маскировочного халата, в котором еще недавно щеголял Семен Ребров. - А где мои документы? Вот черт! Документы где, мать их?
Бормоча под нос невнятные проклятия и порой отчетливо сквернословя, он заметался по загаженной поляне.
Ясли были наполнены до краев, и мы собрались в обратный путь.
- Не замерзла? - спросил я Настю, но она только светло улыбнулась.
Я бросил прощальный взгляд на убитого горем Спортсмена, и, взяв Настю за варежку, поехал к просеке.
- Ребята! - жалобно окликнул он нас, когда мы проследовали мимо. - Может, по дороге найдете?
- Мы по разным дорогам ходим, - жестоко ответила Анастасия Андреевна.
- Его документы, - сказала она минут через пять, когда мы порядочно отдалились.
Настя величественно взмахнула рукой, будто лесная фея, и в сугроб из варежки выпало бордовое удостоверение.
- Ну, ты даешь! - откликнулся я на ее широкий жест.
- Когда он так темпераментно лез на крышу короба, из кармана высыпалось, - объяснила она поспешно, чтобы я не заподозрил ее в краже.
И мы дружно расхохотались. Мы так хохотали, что последняя, быть может, парочка снегирей в окрестных лесах вспорхнула с насиженной ветки. Гаврила Степанович рассказывал мне, что, после того как Хрущев к формуле коммунизма, помимо всеобщей электрификации, добавил еще и химизацию, снегири, да и многие виды птиц, промышлявшие на заснеженных полях, сильно повывелись.
Довольные и счастливые, мы вернулись в свой дом на окраине. У «Замка» Реброва-Белявского стояла карета неотложной помощи. «Над Захаром хлопочут, - подумал я мельком. - Это - ничего. Парень он твердый. Оклемается».
Дома нас ждал горячий ужин. Слепота Ольги Петровны совсем не мешала ей готовить замечательную гречневую кашу с тушенкой.
Теперь, следуя предписанию врача, Анастасия Андреевна соблюдала режим и ложилась рано. Мы же с Ольгой Петровной были «совы».
- Не желаете ли, я вам вслух почитаю? - предложил я старухе.
Еще засветло я выманил Караула из его «караулки». Труда это не составило. Тепло и мозговая кость сделали все за меня. Чемодан под дощатым дном просторной конуры помещался впритирку. Вытягивать его мне даже не пришлось. Я лишь распустил молнию и вытащил помещенную сверху стопку общих тетрадей.
- Что же? - оживилась Ольга Петровна. - Что же мы будем сегодня читать, Серж?
Обыкновенно ей вслух читала Настя, но последние месяцы это случалось крайне редко.
- Читать мы будем дневники чекиста Обрубкова. - Я полагал, что Ольга Петровна вправе знать их содержание больше моего.
- Это невозможно, - щепетильная старуха насупилась. - Чужие дневники читать дурно.
- Это возможно, - возразил я безапелляционным тоном. - Подумайте: перехваченные вражеские донесения даже преступно не читать. Это дело касается всех нас.
- Но Гаврила Степанович нам не враг, - уже не так уверенно заметила Ольга Петровна.
- Он враг. - Я был категоричен. - Он замечательный человек. Может быть, лучший из всех, кого я знаю. Но по убеждениям он - враг.
Я бросил прощальный взгляд на убитого горем Спортсмена, и, взяв Настю за варежку, поехал к просеке.
- Ребята! - жалобно окликнул он нас, когда мы проследовали мимо. - Может, по дороге найдете?
- Мы по разным дорогам ходим, - жестоко ответила Анастасия Андреевна.
- Его документы, - сказала она минут через пять, когда мы порядочно отдалились.
Настя величественно взмахнула рукой, будто лесная фея, и в сугроб из варежки выпало бордовое удостоверение.
- Ну, ты даешь! - откликнулся я на ее широкий жест.
- Когда он так темпераментно лез на крышу короба, из кармана высыпалось, - объяснила она поспешно, чтобы я не заподозрил ее в краже.
И мы дружно расхохотались. Мы так хохотали, что последняя, быть может, парочка снегирей в окрестных лесах вспорхнула с насиженной ветки. Гаврила Степанович рассказывал мне, что, после того как Хрущев к формуле коммунизма, помимо всеобщей электрификации, добавил еще и химизацию, снегири, да и многие виды птиц, промышлявшие на заснеженных полях, сильно повывелись.
Довольные и счастливые, мы вернулись в свой дом на окраине. У «Замка» Реброва-Белявского стояла карета неотложной помощи. «Над Захаром хлопочут, - подумал я мельком. - Это - ничего. Парень он твердый. Оклемается».
Дома нас ждал горячий ужин. Слепота Ольги Петровны совсем не мешала ей готовить замечательную гречневую кашу с тушенкой.
Теперь, следуя предписанию врача, Анастасия Андреевна соблюдала режим и ложилась рано. Мы же с Ольгой Петровной были «совы».
- Не желаете ли, я вам вслух почитаю? - предложил я старухе.
Еще засветло я выманил Караула из его «караулки». Труда это не составило. Тепло и мозговая кость сделали все за меня. Чемодан под дощатым дном просторной конуры помещался впритирку. Вытягивать его мне даже не пришлось. Я лишь распустил молнию и вытащил помещенную сверху стопку общих тетрадей.
- Что же? - оживилась Ольга Петровна. - Что же мы будем сегодня читать, Серж?
Обыкновенно ей вслух читала Настя, но последние месяцы это случалось крайне редко.
- Читать мы будем дневники чекиста Обрубкова. - Я полагал, что Ольга Петровна вправе знать их содержание больше моего.
- Это невозможно, - щепетильная старуха насупилась. - Чужие дневники читать дурно.
- Это возможно, - возразил я безапелляционным тоном. - Подумайте: перехваченные вражеские донесения даже преступно не читать. Это дело касается всех нас.
- Но Гаврила Степанович нам не враг, - уже не так уверенно заметила Ольга Петровна.
- Он враг. - Я был категоричен. - Он замечательный человек. Может быть, лучший из всех, кого я знаю. Но по убеждениям он - враг.
«А гражданская война и не заканчивалась, - как верно подметил мой друг Папинако. - Только линия фронта по семьям проходит».
- Вы правы, - сдалась аристократка. - Будем читать.
Я развязал грязный бинт и открыл верхнюю тетрадку. Судя по дате на первой же странице, я попал на самое начало воспоминаний чекиста Обрубкова.
«1920 год. Мы с братом Федором проходили подготовку в разведотделе 5-й армии. Нас готовил Паскевич. Он был старше меня всего на четыре года, но за плечами его был огромный опыт борьбы с контрой. Его боялись и уважали. Он прибыл в Иркутск из ВЧК с личными полномочиями Дзержинского. Из курсантов он отобрал всего шестерых товарищей: меня с братом, Шелеста, Кострова и Гукина. «Вам известно, что около двух лет назад Владимир Ильич Ленин получил тяжкие ранения отравленными пулями, - так начал он знакомство…- Его здоровье подорвано этим ядом. От вас зависит жизнь вождя. Ваша цель - личный ветеринар Унгерна. Его фамилия Белявский. Что до барона, то им займутся другие. Барон - ничто, помарка. Он трепыхается из последних, но Белявский нам нужен живой. Это ведущий специалист в России по ядам. И он может способствовать выздоровлению нашего вождя. Вы должны пойти на все, чтобы добыть его. Все вы после обучения будете направлены в разные части и отряды на границе с Монголией. Каждый из вас должен будет перейти на сторону врага. И даже если вам придется доказывать ему верность, проливая кровь своих товарищей, вы докажете эту верность. Жизнь Ленина стоит многих тысяч жизней. Ли дай тао цзян, как говорят китайцы. Сливовое дерево засыхает вместо персикового. Это значит - жертвовать малым ради большого».
- Ужасно, - глухо отозвалась из своего кресла Ольга Петровна. - Ужасно.
Я продолжил чтение:
«После трех месяцев подготовки я был направлен в 232-й полк. Ближе всех к цели нашего задания оказались мой брат и Шелест, воевавшие в составе экспедиционного корпуса на границе России и Монголии, но повезло, как ни странно, мне. Конно-азиатская дивизия генерал-лейтенанта Унгерна лихо обошла тайными тропами все красные кордоны и прорвалась в Забайкалье. Наш полк стоял на берегу Гусиного озера. Конница барона внезапно атаковала нас из-за холмов. Полк был практически уничтожен. Но я, как последний трус, прятался за подводой, чтоб сохранить свою шкуру и сдаться в плен. После рубки из наших осталось всего триста человек. Барон предложил нам взять его сторону. Каково же было мое удивление, когда желание выразили две трети! Больше года я ел кашу из одного котла с предателями революции! Лишь сотня верных товарищей отказалась и была вместе с командирами расстреляна по приказу барона, вечная им память и земной поклон!»
- Не хватит ли на сегодня? - спросил я Ольгу Петровну.
- Читайте! - отвечала она с жаром.
- Здесь - большой перерыв, - соврал я, пробегая глазами следующие страницы. - Может, вам все же отдохнуть?
Далее среди ученических прописей Гаврилы Степановича повсюду мелькала фамилия Белявского. Я хотел пощадить нервы старой женщины.
- Читайте все, - раскусила она мою уловку. - И спасибо за деликатность.
Вот уж не думал, что она когда-то признает во мне это качество.
- Ну, что ж. - С прежней страницы я принялся читать дальше. - «Мое знакомство с личным ветеринаром Унгерна состоялось. Мне чудовищно повезло. Бурятским конникам барона моя личность доверия не внушила, и никакого оружия я от них не получил. Но зато получил должность кузнеца, потому как старался быть полезен, и остался в обозе дивизии. Кузнечному ремеслу обучил меня папаша, мастеровой депо Чита-1, повешенный семеновцами за саботаж. Также я помогал кашевару мыть котлы и еще помогал Белявскому ухаживать за подраненными скакунами. Белявскому, как мне это было ни противно, я старался во всем угождать. Я приставал к нему с расспросами о таежных зверях и птицах. Об их повадках он рассуждал с увлечением, а слушать я - мастак. Несмотря на пропасть, мы сблизились, как могли сблизиться господин и прислуга. Скоро он почти стал доверять мне. Я заметил, что между Унгерном и Михаилом Андреевичем пробежала кошка. Жестокость в обращении с собственными офицерами, палочная дисциплина в войске и сами наполеоновские повадки барона претили доктору. «А ты обратил, Гаврила, внимание, что он все время кому-то подражает? - спросил меня однажды с усмешкой Михаил Андреевич. - У Цезаря занял бледно-голубые глаза и короткую белокурую стрижку, у Тамерлана - висячие усы и халат вместо мундира. Принцессу китайскую взял себе в жены, чтоб стать законным членом династии, да и окрестил ее в свою веру, дурак. Нынче она - Елена Павловна. А у самого-то каша в убеждениях. Не знает, кому и кланяться: ламе, пастору или нашим подрясникам. Только мусульманство для компота принять осталось». Не ведая, кто такие эти Цезарь и Тамерлан, я в дебри не полез. Решил, что какая-нибудь белая сволочь. Все одно, Белявского мое мнение и не тревожило. «Клеопатру свою отставил сразу, - продолжал умывать барона Михаил Андреевич. - Но желает великую ось образовать между Востоком и Западом. В судьбу, дурак, верит. Вообрази, я Бог знает что выдержал! Месяц в томском ЧК, бандитские налеты на железных путях, весь Ледовый поход с геройскими мальчишками Каппеля до Иркутска и дальше к Семенову. Добрался с грехом пополам к Роману в Даурию, и что в результате?» Я себе помалкивал да мотал на ус его повесть. «В результате он тут же послал меня в сопки найти и лечить какого-то филина, который по ночам ухать перестал!» Тут уже и я невольно рассмеялся. «И нашли?» - спросил я Белявского. «Возвратился на рассвете, - отвечал ехидно ветеринар. - Дал рапорт, что филин бежал к большевикам». - «И что барон?» - мне стало любопытно, как Унгерн отнесся к новости. «Приказал меня высечь, - мрачно сознался доктор. - Это у него шутки такие». Мы с Михаилом Андреевичем сидели у костра, жгли сухой навоз и грели озябшие ладони. Ночью в степи холодало почти как в осенней забайкальской тайге. Он молчал, думая о своем господском, а я прикидывал, как сговорить его на побег. Но действовать мне следовало осторожно и постепенно. В Москве хворал Владимир Ильич, и ошибись я, не приведи Господи, с вербовкой Белявского, я сам бы отправил себе пулю в лоб. Надо было ждать удобного момента.