Родственники больного и слуги встретили нас у дверей дома, выражая свое глубочайшее почтение. Нас немедленно проводили в комнату, где хозяин усадьбы возлежал на подушках; мой спутник направился к нему, а я осталась стоять у входа вместе с другими женщинами.
Старый крестьянин не выглядел умирающим. Сильный и ясный голос, а также умный взгляд свидетельствовали о том, что его умственные способности отнюдь не ослабли. Он попытался встать и поклониться, но Йонгден не дал ему выбраться из-под укутывавших его одеял, сказав, что больному достаточно мысленно его поприветствовать.
— Лама, — ответил старик, — я жду вас уже много дней, но я знал, что вы придете, и не хотел умирать, не повидав вас. Вы — мой[91] лама, мой подлинный тсауай-лама, и только вы можете указать мне путь к счастливой жизни в потустороннем мире. Прошу вас, смилуйтесь, не отказывайте мне в помощи.
Больной хотел, чтобы Йонгден справил по нему панихиду, которая, по тибетскому обычаю, читается или произносится наизусть у смертного одра всякого ламаиста-монаха или мирянина, не посвященного в эзотерическое учение мистических школ. Обряд заключается не в молитвах и призывах к милосердию божества, а состоит из советов умирающему, который уже не в состоянии двигаться и находится в бессознательном состоянии, либо даже покойнику в первые часы после его кончины. Эта служба призвана в некотором роде заменить первоначальное посвящение in extremis[92]. Благодаря ей «сознание-энергия»[93], освободившееся от телесной оболочки, получает подробные сведения о мире, куда оно попадает, и не может заблудиться в сложном лабиринте дорог Бардо. Панихида завершается чтением нова[94], то есть короткого приказа ламы, повелевающего главному пампе[95] возродиться в тех или иных благоприятных условиях — обычно в западном раю великого блаженства — Нуб деуа чен. Согласно различным теориям, действенность приказа зависит не столько от покорности того, к кому он обращен, сколько от степени психической силы ламы, совершающего богослужение, и глубины его знаний об истинной природе пампе, а также рая и мира явлений в целом.
Старый тибетец, как я уже говорила, отнюдь не казался умирающим, и Йонгден не решался подчиниться его странному желанию по ряду причин религиозного характера. Он попытался избавить больного от мыслей о загробном мире, не дававших тому покоя, и вселить в него надежду; с этой целью лама предложил ему произносить магические заклинания, которые «восстанавливают» жизнь и вдыхают в человека новую силу. Но он напрасно старался сломить упрямство этого человека.
Больной продолжал умолять проводить его в обитель Ченрезиг, называя Йонгдена своим единственным подлинным ламой, и по-прежнему твердил, что задержался на этом свете лишь из-за того, что хотел дождаться его прихода.
В конце концов он велел всем присутствующим броситься к ногам моего сына и присоединиться к мольбам, заклиная оказать умирающему последнюю милость.
Это была невероятная, душераздирающая сцена, которую невозможно передать словами. Йонгден был вынужден уступить. Возвышаясь среди распростертых фигур домочадцев, он произнес ритуальные слова, которые желал услышать из его уст человек, «ожидавший его прихода, чтобы умереть».
Когда мы покидали этот дом, лицо старого крестьянина выражало безмятежное спокойствие, полную отрешенность от всех земных забот; казалось, что он уже попал в благословенный рай, которого нигде нет, ибо он повсюду, в душе каждого из нас.
Я не стану пытаться объяснить этот странный случай. В подобных обстоятельствах, как мне кажется, разумнее признаться в своем невежестве, нежели отрицать что-либо a priori[96] либо, напротив, поспешно создавать всяческие теории и догмы, не подкрепленные вескими научными аргументами.
Я поведала об этом любопытном эпизоде своего путешествия в связи со странным феноменом ясновидения, проявившимся в детальном описании прихода ламы, как-то: он разведет костер не на обычном месте, обозначенном ми дёсса, а прямо на галечнике частично пересохшего русла реки.
Что касается возможности существования в прошлом контакта между хозяином дома и Йонгденом, то это не вызывает никаких возражений у тех, кто, подобно тибетцам, верит, что у нас — несколько жизней.
В любом случае я была бы поистине огорчена, если бы этот факт, который я сообщила в качестве информации, способной заинтересовать людей, занимающихся исследованием психических явлений, дал бы повод для неуместных толкований.
Умирающие не должны служить предлогом для праздной болтовни, насмешек, какими бы странными обстоятельствами ни сопровождалась их кончина.
Те, кто предупреждал нас, что придется совершить долгий переход, прежде чем мы доберемся до перевала Сепо-Ханг, вовсе не преувеличивали.
Проведя ночь в деревне, расположенной на некотором расстоянии от усадьбы больного крестьянина, мы двинулись в путь на рассвете. Дорога, по которой мы следовали, вскоре устремилась в глубь чрезвычайно живописного и дикого горного кряжа, в который вклинивались обширные и глубокие лощины. Мы шагали целый день без остановок, никого не встретив, и несколько раз сбивались с пути среди высокогорных пастбищ, совершенно пустынных в эту пору.
Стало смеркаться, но высокие хребты, возвышавшиеся со всех сторон, явно указывали на то, что мы находимся еще очень далеко от перевала. Неожиданно налетел ураган, один из тех страшных ветров, что гуляют на больших высотах и обрушиваются на вершины, подчас низвергая целые караваны в пропасть[97]. Мы как раз поднимались по очень крутому склону. Темнота быстро сгущалась. Становилось опасно продолжать путь при таком ветре. Я уже собиралась повернуть обратно, чтобы поискать укрытие ниже, как вдруг мы услышали звон колокольчиков, и перед нами предстали трое мужчин с лошадьми. То были торговцы, спускавшиеся с горы. Они предложили присоединиться к ним, утверждая, что вскоре мы встретим крестьянскую усадьбу, хозяева которой проводят всю зиму в горах.
Мы пришли туда, когда стало совсем темно. Увидев просторные стойла, опоясывавшие двор дома, я поняла, что здесь дают приют путникам, проходящим через перевал в эту пору, когда ночевка под открытым небом может оказаться роковой и для людей, и для животных.
Нас провели на кухню вместе с купцами, которые угостили нас отменным ужином, состоявшим из супа, чая, тсампа и сушеных фруктов.
Эти люди были родом из деревни, расположенной поблизости от той, где жил больной, которого мы посетили накануне. Утром, проходя мимо его дома, они узнали о том, что произошло, и сообщили нам, что с первыми проблесками зари, когда мы покидали селение, старик тихо скончался с улыбкой на устах.
По-видимому, рассказ о последних мгновениях его жизни произвел на торговцев очень сильное впечатление, и, обратившись мыслями к божествам, они попросили Йонгдена прочитать им проповедь, что он и сделал в доступной форме, соответствовавшей умственному уровню слушателей.
Узкая, как кишка, и короткая кухня была единственной комнатой в доме, и мы жарились здесь целый вечер, зажатые между дощатой перегородкой и очагом, где горели огромные поленья. Однако, когда настало время ложиться спать, я поняла, что хозяин и его жена не оставят нас в доме, и в очередной раз нам придется ночевать во дворе.
Торговцы спустились вниз и разместились возле своих животных. Мы могли бы последовать их примеру: крыша над головой и сухой лошадиный навоз вместо матрацев кое-как защитили бы нас от холода. Но в темноте нельзя было определить, до какой степени высохла эта своеобразная подстилка, затвердевшая от мороза, и мы рисковали, учитывая тепло наших тел, проснуться утром сильно перепачканными. Тибетцы не придают большого значения вещам такого рода, но мы еще не достигли подобного уровня философского безразличия. Оставалась плоская крыша над стойлом, на которой нам предложили расположиться.
Какой резкий контраст! Перенестись из кухни, где было жарко, как в печи, на свежий воздух в морозную ночь на высоте 4500 метров, когда кругом бушует непогода! Я не могла с этим смириться и попросила хозяев позволить нам оставаться в тесном закутке, ограниченном с трех сторон, который служил входом на кухню. Разрешение было нам тотчас же предоставлено.
На следующий день мы миновали легкодоступный перевал, расположенный в чудесном месте, среди альпийских лугов. Здесь лежал неглубокий снег.
К концу дня мы добрались до монастыря Сепо, возвышавшегося в романтичной ложбине между горами; перед ним простирались на пологих склонах бескрайние луга, а слева раскинулся сосновый лес; монастырь напоминал древнюю обитель монахов-бенедиктинцев или францисканцев. Тибет — это последняя страна, где монашеская жизнь еще в почете.
На следующий день мы миновали легкодоступный перевал, расположенный в чудесном месте, среди альпийских лугов. Здесь лежал неглубокий снег.
К концу дня мы добрались до монастыря Сепо, возвышавшегося в романтичной ложбине между горами; перед ним простирались на пологих склонах бескрайние луга, а слева раскинулся сосновый лес; монастырь напоминал древнюю обитель монахов-бенедиктинцев или францисканцев. Тибет — это последняя страна, где монашеская жизнь еще в почете.
Купцы, путешествовавшие верхом, намного нас опередили; они остановились в гомпа и поспешили поведать ламам все, что знали о Йонгдене, о крестьянине, умершем накануне, и о вечерней проповеди моего приемного сына. Поэтому, когда он пришел в монастырь купить продуктов, его встретили очень радушно и пригласили остаться здесь на несколько дней, чтобы обсудить некоторые вопросы буддийской философии с местными знатоками. Мне же собирались отвести место в доме, предназначенном для посетителей[98].
Но я продолжала двигаться вперед и за это время успела уйти далеко. Йонгден извинился, сославшись на то, что мы спешим в Лхасу, где нас ждут, и вскоре присоединился ко мне. Поначалу я сожалела о том, что упустила возможность послушать лам, которые славятся в здешних краях своей ученостью, но затем рассудила, что, скорее всего, меня не допустили бы в комнату, где проходят философские диспуты, по причине моего светского звания и пола, и я быстро утешилась.
Ближе к вечеру, когда мы проходили через пустынную равнину, образованную плоской вершиной горного хребта, нам повстречалась женщина. Она сказала, что мы можем переночевать в полуразрушенной усадьбе, которую увидим с дороги. Это было важное сообщение, так как местность по-прежнему оставалась совершенно пустынной и мы не надеялись спуститься в долину раньше следующего дня. То, что нам говорили о протяженности пути, подтверждалось все больше и больше.
Лишь когда уже совсем стемнело, добрались мы до дома, о котором говорила тибетская женщина.
Разместившись в большой комнате, вероятно служившей кухней, мы заканчивали нашу трапезу, как вдруг в сопровождении маленького мальчика появилась женщина, благодаря которой мы обрели этот кров.
Оказалось, что она — владелица заброшенной усадьбы, покинувшая свой дом несколькими годами ранее из-за разыгравшейся здесь трагедии.
Однажды ночью, когда крестьяне спали, к ним ворвалась банда разбойников из местности По. Хотя несчастные хозяева, отрезанные от мира, не могли рассчитывать на чью-либо помощь, они тем не менее дали грабителям решительный отпор. Нападающие гонялись за ними по всему дому: из комнаты в комнату, из стойла в стойло, — и блеянье и мычанье испуганных животных смешивалось с грохотом стрельбы. Постепенно шум смолк. На полу остались лежать убитые и раненые: хозяин дома, два брата его жены и несколько слуг.
Грабители быстро увели скот, подстегивая животных кнутом, топот копыт затих вдали, и на разоренной ферме слышались лишь плач женщин и стоны раненых.
Жители По также оставили на поле боя несколько трупов: разбойникам часто приходится расплачиваться за победу жизнью.
С тех пор несчастная вдова и ее родные жили в деревне близ монастыря Сепо. Страх, что налет повторится, и еще более сильный ужас перед грозными тайными силами удерживали их вдали от своих полей, быстро пришедших в запустение, и усадьбы, которая скоро совсем разрушится.
Здешние жители верили, что в этом месте водятся злые духи. Гибель стольких мужчин, страх и ненависть, исходившие от них на пороге смерти, притягивали сюда бесов, и, как считали крестьяне, наряду с ними вокруг заброшенного дома бродят призраки разбойников и их жертв.
Бедная женщина проделала ночью долгий путь от монастыря до своего бывшего жилища, чтобы попросить Йонгдена изгнать отсюда злых духов.
Очевидно, ламы Сепо уже совершали в подобных случаях традиционные обряды, но цвет головного убора моего спутника внушил хозяйке дома особое доверие. Ламы, принадлежащие к секте «красных колпаков», слывут гораздо более искусными магами и заклинателями духов, нежели их собратья из секты «желтых колпаков».
Мой сын испытывал сострадание к несчастной жертве страшной трагедии, и это не позволило ему отказать ей в просьбе. Совершив обряд, он сказал женщине, что теперь она снова может вернуться в свою усадьбу, не опасаясь обитателей иных миров, но ей следует принять серьезные меры предосторожности в отношении разбойников из По, сообразно с местными обычаями и советами опытных и благоразумных людей.
На следующий день мы вступили в область Дайшин, где мне снова пришлось побывать во множестве домов самых разных людей, как и на берегах Салуина. Как жаль, что я не могу подробно рассказать обо всех своих остановках! Так, однажды вечером некий хитрый крестьянин с чрезвычайно учтивыми и сердечными манерами уложил нас в комнате, где, по его мнению, обосновались голодные бесы, для того, чтобы посмотреть, выйдем ли мы оттуда утром живыми и можно ли ему будет снова там поселиться без риска.
Большую часть долины, по которой течет река Дайшин, занимают возделанные поля, и эта местность радует глаз. Здесь можно встретить крупные монастыри, крепко сбитые деревенские дома, и ее жители в основном очень приветливы.
Мы также проходили через поля, посыпанные содой, которую тибетцы называют «пультог». Здешние жители неизменно бросают в кипящую воду щепотку соды, чтобы придать чаю красивый розоватый цвет и более терпкий вкус.
Как-то раз во второй половине дня некий дородный путник, направлявшийся с дарами в монастырь, остановился и вручил нам с Йонгденом по две рупии, а затем последовал дальше, не задав ни единого вопроса и ошеломив нас своей неожиданной милостью.
По правде сказать, изображая нищих, мы не слишком серьезно относились к своей роли, хотя порой она приносила нам немалый доход. Оказавшись в сердце Тибета, мы предпочитали покупать то, что нам было нужно. Однако не раз, как в данном случае, подаяния сами плыли к нам в руки.
Никогда еще ни одно путешествие не обходилось мне так дешево. Мы с Йонгденом часто смеялись по дороге, вспоминая о том, как исследователи перечисляют в своих трудах, из какого множества верблюдов, яков и мулов состояли их караваны и сколько сотен килограммов съестных припасов они везли с собой, ценой огромных издержек, а все их усилия оканчивались неудачей, которую они терпели у самой цели или вдали от нее.
Я же могла бы проделать весь путь без гроша в кармане, но, будучи избалованными нищими, мы лакомились пирогами с патокой, сухими фруктами и первосортным чаем, а также поглощали чрезмерное количество масла — и ухитрились истратить вдвоем за четыре месяца пути из Юньнани в Лхасу около сотни рупий.
Вовсе не обязательно иметь много денег, чтобы путешествовать и быть счастливым на благословенной азиатской земле.
Глава пятая
Две дороги из Таши-цзе в местность По. — Величайший английский путешественник. — Купание в ледяной воде при переходе через реку. — Дорога к перевалу Деу. — Секрет тибетских отшельников: искусство согреваться на морозе. — Похороны и кладбища в Тибете. — Негостеприимные пастухи. — Я выпутываюсь из трудного положения благодаря привычке тибетских нищих искать вшей под одеждой. — Я притворяюсь ясновидящей, чтобы внушить почтение нашим хозяевам: неожиданное чудо удается на славу. — Йонгден священнодействует, чтобы вызвать снегопад. — Хозяин дома не желает оплачивать услуги ламы, и мы сами вознаграждаем себя за труды
В Таши-цзе мне говорили, что две дороги ведут отсюда в местность По; одна из них тянется по долинам, другая уходит в глубь гор. Вдоль первой дороги раскинулось множество деревень и несколько монастырей; здесь нечего опасаться разбойников, разве что можно столкнуться с обыкновенными ворами. В этих краях также легко раздобыть себе пропитание, прося подаяние либо покупая еду.
Другая дорога пролегает по совершенно пустынной местности. До тех пор пока вы не доберетесь до первых селений По-юл[99], вы будете видеть лишь голые вершины да леса. Зимой ни один путник не отваживается заглядывать сюда из-за двух очень высоких перевалов[100], которые нужно преодолеть; здесь бродят только разбойники из По, совершающие набеги на соседние области. Разумеется, предупреждали нас, их не прельстит содержимое наших нищенских котомок, но им не понравится, что кто-то их видел, и, опасаясь, как бы мы не рассказали о встрече с ними, они могут нас убить либо сделать так, чтобы мы как бы случайно свалились в пропасть.
В этом году выпало очень мало снега, говорили тибетцы, возможно, что дорогу через перевалы еще не замело, но в этом месяце ожидаются сильные снегопады, и нам следует приготовиться к самому худшему. Может случиться так, что снег, который выпадет после того, как мы минуем первую горную гряду, отрежет нам путь назад, а также завалит тропы, ведущие через следующую гряду. Надо не забыть взять с собой побольше съестных припасов. Быть может, нам встретятся докпа, зимующие на высокогорных пастбищах в глубине долины, разделяющей два горных хребта, но они не дадут нам поесть и ничего не продадут, ибо им самим едва хватит продуктов, чтобы дотянуть до следующей весны.