По-видимому, так оно и было. Конечно, я не воображала, что какое-нибудь божество, восседающее на райском лотосе, сшило для меня этот жалкий образец шляпного искусства. Очевидно, шапку потерял какой-то странник или странница, но почему это случилось именно в этом месте, на нашем пути?.. И почему при виде шапки в моей душе возникла уверенность, что ей суждено сыграть важную роль в нашем путешествии?.. Восток, и в особенности Тибет, — это край загадок и странных событий. Тот, кто умеет смотреть, слушать и внимательно, долго наблюдать, находит здесь мир, выходящий за рамки того, что мы привыкли считать единственной реальностью; быть может, это связано с тем, что мы не подвергаем явления, из которых соткан наш мир, тщательному анализу и не ищем достаточно глубоко цепь причин, их обуславливающих.
Ламаистское монашеское воспитание, полученное Йонгденом, до того как он приобщился к западным наукам, не позволяло ему усомниться в существовании мудрых духов, невидимых для большинства людей, но в тот день он определенно поддался поэтическому очарованию этих мест.
— Ладно, ладно, — ответил он, когда я изложила свои соображения, — вы не верите, что чепец был приготовлен специально для вас каким-то божеством; в таком случае давайте просто скажем, что ваш невидимый друг осторожно стащил его с курги путника и уронил на нашем пути. Это поистине роскошный подарок!..
Я позволила ламе шутить и ничего ему не ответила, но мое мнение по поводу шапки было непоколебимо: я должна ее унести. Я крепко привязала шапку к своей котомке, и мы двинулись дальше.
Йонгден оказался не прав. Невзрачный чепец не только сослужил мне службу, но, возможно, именно ему я обязана успехом своего путешествия. Это станет ясно из дальнейшего повествования.
В местности, куда мы вступили, прошел снег, и большие белые пятна виднелись среди бурой листвы, устилавшей лесную чащу. Утомившись, мы сделали остановку при входе в долину, откуда струился широкий поток, впадающий в Наг-Чу; он с шумом катил свои бурные воды. Йонгден нашел место, совершенно незаметное с дороги, где можно было разбить лагерь, но поблизости не было ни единого зеленого дерева, и оно продувалось ветром; поэтому мы решили обосноваться ниже, на обочине дороги, за грядой скал, надеясь, что никто не появится здесь ночью.
До сих пор мы почти не использовали свою маленькую палатку по назначению, но она сослужила нам ценную службу в качестве одеяла. Мы спали на манер тибетских странников, положив вещи между собой таким образом, что было невозможно ни унести, ни даже коснуться их, не задев и, следовательно, не разбудив нас. Мы держали под рукой револьверы и хранили свою дорожную казну в поясах, которые носили под платьем; порой мы прятали или зарывали их в землю рядом, а если местность казалась нам более или менее безопасной, просто клали их себе под голову. В заключение расстилалась палатка, прикрывавшая и нас, и поклажу. Когда мы проходили через заснеженные края, это полотнище белой ткани, лежавшее на земле и усыпанное листьями и ветками, нельзя было отличить от снега даже с довольно близкого расстояния, что служило прекрасной маскировкой.
В ту ночь мы не преминули устроиться таким же образом, но иллюзия безопасности, которую мы себе внушили, сделала нас слишком беспечными. Незадолго до рассвета мимо нас прошли несколько купцов, и один из них заметил что-то необычное в нашем «снежном пятне».
— Что это: снег или люди? — спросил он у своих спутников.
— Снег, — ответил один из них, вероятно не смотревший в нашу сторону и видевший вокруг лишь белую землю.
Первый из говоривших пробормотал что-то невнятное, выражая свое сомнение. Мы беззвучно смеялись под своей палаткой-одеялом, но, зная, что тибетцы горазды бросать камни по любому поводу, и опасаясь, как бы путник не решил проверить таким способом, живой или неживой наш «сугроб», Йонгден подтвердил замогильным голосом:
— Это снег.
Сонные мулы каравана отскочили в сторону, заслышав странный звук почти у своих ног, а торговцы расхохотались, оценив хорошую шутку. Тогда лама вылез из-под материи и проговорил несколько минут с купцами, которые направлялись в Атунцзе, в китайскую часть Тибета.
— Вы один? — спросили они у молодого человека.
— Да, — ответил он.
И торговцы двинулись дальше.
На следующее утро мы миновали какую-то деревню и поднялись недалеко от нее на невысокое плоскогорье, откуда увидели гору, которая казалась отвесной на расстоянии. Тонкая желтая линия на ее склоне обозначала дорогу к перевалу То, который нам предстояло преодолеть. Путешественники, желающие избежать восхождения на этот высокий хребет и еще одну вершину, расположенную непосредственно за ним, могут отправиться в обход по козьей тропе вдоль реки. Однако я знала, что эта тропа труднопроходима и даже опасна во многих местах, где нужно цепляться за скалы, карабкаться на четвереньках и проделывать акробатические этюды с ношей за спиной, что отнюдь меня не прельщало, и я выбрала более утомительный, но надежный путь.
Я не подозревала о том, что безопасность, которой я дорожила больше всего на свете, безопасность моего инкогнито, от чего зависел успех путешествия, вскоре подвергнется на избранной мной дороге величайшей угрозе. Если бы я могла это предвидеть, я, конечно, без колебаний последовала бы по другому маршруту, где рисковала бы лишь сломать себе шею. К счастью, будущее было от меня скрыто; это приключение окончилось благополучно, и я рада, что пережила его.
Спуск с плоскогорья в долину оказался весьма приятным.
После чудесной прогулки по лесу мы обнаружили на берегу некой речушки, книзу от тропы, дивное укромное местечко, словно созданное для отдыха. Разомлев от прекрасной погоды, мы обосновались и провели здесь остаток дня, штопая свои лохмотья. Мы до того расхрабрились, что даже водрузили свою палатку, когда стемнело, чтобы спать с большим комфортом, хотя были осведомлены о том, что неподалеку, на другом берегу реки, раскинулось какое-то селение.
Наутро вопреки своей привычке мы не спешили уходить, а угощались вкусным тибетским супом из старых костей и тсампа, как вдруг появился какой-то человек и завязал разговор с Йонгденом. Следуя традиции, предписывающей подносить гостю, который входит в ваш дом или останавливается возле места вашего привала, то, что вы едите и пьете, мой сын предложил тибетцу достать свою чашку из амбага[59] и отведать нашего супа. Затем последовала долгая беседа, из которой мы узнали, что наш гость является солдатом, прикрепленным к чиновнику из Лхасы, который живет как раз напротив места, избранного нами для стоянки.
Нам оставалось лишь проклинать свое легкомыслие, за неимением средства что-либо изменить. Если у человека, сидящего у нашего костра, возникли бы какие-нибудь подозрения на наш счет и он доложил бы о них своему начальнику, наша участь вскоре была бы решена. В таком случае попытка ускользнуть, вернувшись назад или прячась в горах, ни к чему не приведет, ибо пёнпо[60] прикажет нас разыскать, если мы исчезнем из вида, и наше странное поведение подкрепит его подозрение. Но, возможно, солдат не заметил в нас ничего необычного и не станет рассказывать о заурядной встрече с двумя бедолагами, возвращающимися после паломничества. Не было смысла тратить время на всяческие догадки: нам предстояло узнать об этом раньше чем через полчаса.
Я полагаю, что, когда мы двинулись в путь через селение, наша походка отчасти напоминала поступь осужденных на казнь, шагающих к эшафоту.
Дорога к перевалу пролегала по краю полей, вдали от домов, и нам не встретилось ни души. Мы поравнялись с шёртеном, и я трижды обошла вокруг надлежащим образом, а затем почтительно прикоснулась к нему лбом.
Мы поднимались все выше и выше, и дом пёнпо уже остался далеко позади; никто не пытался нас остановить, опушка леса была близка… Вскоре мы громко провозгласим Лха жьяло![61] на ближайшей вершине, возвышающейся над деревней. Мы в очередной раз избежали опасности.
— Эй! Эй!..
Какой-то крестьянин мчался, окликая нас. Возможности убежать нет, надо подождать его. К тому же он добежал до нас за несколько секунд.
— Вы должны, — сообщил он, — зайти к чиновнику, который находится в деревне.
Я похолодела: с такими же словами меня задержали полтора года назад в области Кхам, после того как я совершила тяжелый переход по снегу, а также через «железный мост»[62].
Йонгден встретил опасность с ослепительным спокойствием. Он положил свою котомку на землю, дабы не давать повода для любопытства пёнпо и его слугам, которые, увидев наши вещи, обязательно исследуют их содержимое. Затем, не глядя в мою сторону, не говоря мне ни единого слова, словно у него в голове не укладывалось, что такая ничтожная старушка, как я, достойна предстать перед взором кудага[63] он повернулся к крестьянину и сказал с непринужденным видом:
— Пошли!..
И оба они удалились, перекидываясь словами.
Я присела на корточки на дороге возле нашей поклажи и, сняв с шеи четки, принялась перебирать бусинки в руках, делая вид, что громко читаю мани.
«Надо зайти к пёнпо!» — слова крестьянина продолжали звучать в моих ушах… Я снова мысленно переживала сцену, последовавшую в Кхаме за подобными речами… свое драматическое путешествие, завершившееся жалким поражением. По всей видимости, меня снова ждала та же участь. В очередной раз все лишения и душевные терзания нескольких месяцев должны были оказаться напрасными.
Я представила, как нас поведут под конвоем к ближайшей границе, через деревни, возбуждая любопытство крестьян… Однако мысль отказаться от игры ни на миг не мелькнула в моей голове. Если, к несчастью, эта попытка снова обречена на провал, я буду пробовать еще раз. Я поклялась не возвращаться на родину до тех пор, пока не добьюсь успеха.
Я была готова побиться об заклад, что выиграю и дойду до Лхасы. Но как и когда, если сегодня мне суждено потерпеть неудачу?..
Прошло полчаса, и я услышала вдали какое-то заунывное пение… Когда звук стал более отчетливым, я узнала голос Йонгдена. Мой сын возвращался, распевая ламаистский литургический гимн. Он возвращался один, с песнями; это означало, что…
Внезапная надежда и даже уверенность засияли в моей душе: нам предстояло продолжить свой путь.
Юный лама приблизился ко мне с лукавой улыбкой; он разжал кулак и показал серебряную монету.
— Мне пожертвовали рупию, — заявил он. — Теперь бежим скорее.
Йонгден узнал во время визита к чиновнику, что тому поручено наблюдать за путешественниками и следить за тем, чтобы никто из них не проник в глубь Тибета по дороге, ведущей на перевал, предварительно не пройдя досмотр и допрос. Мы были готовы поздравить себя с удачей, но на этом происшествия такого рода не кончились. Вскоре наши нервы ждало еще более жестокое испытание.
В то же утро немного выше в горах мы столкнулись с человеком, стремительно спускавшимся по тропе; он сказал нам, что должен приготовить перекладных лошадей для пёнпо из Лхасы, который едет со стороны перевала То.
Эта новость повергла нас в ужас. Дорога была проложена по очень крутому склону, и здесь не было ни единого уголка, где можно было бы спрятаться. Чиновник, которого ждали, должен был увидеть нас обоих, и на сей раз, очевидно, не обошлось бы без расспросов.
Мы провели последующие часы в мучительном беспокойстве, напряженно прислушиваясь, чтобы уловить звуки приближения грозного сановника; мы отчаянно озирались по сторонам, словно ожидая, что какая-то скала или дерево разверзнутся, как в старых сказках, чтобы дать нам приют. Увы! Чуда не произошло. Местные духи, видимо, оставались равнодушными к нашему бедственному положению.
В середине второй половины дня мы внезапно услышали звон колокольчиков: на извилистой тропе, над нашей головой, показался тучный, богато одетый человек; за ним следовали солдаты и слуги, которые вели лошадей. Путешественники спускались с горы пешком.
Сановник остановился, видимо изумленный нашим появлением. Мы с Йонгденом в соответствии с тибетским обычаем поспешно бросились на обочину дороги, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Чиновник двинулся вперед и снова остановился перед нами, окруженный своей свитой.
И тут посыпались традиционные вопросы: откуда мы родом, о нашем путешествии и на другие темы. Когда все было сказано и пересказано, пёнпо застыл на месте, продолжая молча смотреть на нас, и вся свита последовала его примеру.
Мне казалось, что мой мозг пронзают иголками, до того сильным было нервное напряжение. Быть может, эти люди считают нашу внешность и ответы подозрительными? О чем они думают? Вскоре молчание будет нарушено либо произойдет что-то ужасное для нас. Как же это предотвратить?.. А! Я придумала…
Жалобным голосом тибетской нищенки, слегка приглушенным от волнения, которое должно было сойти за благоговение, я попросила подаяние:
— Кушо римпоне, нга тсо ла сёльра нанг рог нанг! (Благородный господин, подайте милостыню, пожалуйста!)
Звук моего голоса отвлек всех от напряженных раздумий. Я физически ощутила, как разрядилась атмосфера. Тибетцы перестали сверлить нас испытующими взглядами, некоторые из них принялись громко смеяться. Добрый чиновник достал из кошелька монету и протянул ее моему спутнику.
— Мать! — воскликнул Йонгден, изображая неописуемую радость. — Смотрите, что дал нам пёнпо!
Я выразила признательность иначе, в соответствии с избранной ролью, пожелав нашему благодетелю — впрочем, весьма искренне — процветания и долгих лет жизни. Он улыбнулся мне; я приободрилась и завершила представление в чисто тибетском духе, показав ему язык, что является одной из самых почтительных форм местного приветствия. Внешне оставаясь серьезной, внутренне я откровенно веселилась.
— Жетсунема![64] — сказал мне Йонгден несколько минут спустя. — Вы не ошибались, уверяя меня в лесах Ха-Карпо, что «нашлете на них сон и заставите видеть миражи». Этот толстый мужчина и его свита наверняка были околдованы.
Стоя возле пирамиды из камней на вершине перевала, мы выразили свою радость, завопив во весь дух:
— Лха жьяло! Де тамче нам!.. (Боги побеждают, демоны потерпели поражение.)
Но упоминание о демонах в фамильярной форме отнюдь не следует воспринимать как намек на двух великодушных пёнпо, которых мы повстречали. Напротив, пусть счастье и успех сопутствуют им до последнего дня их земной жизни, а также в потустороннем мире!
Глава третья
Переход через перевал Ку. — Йонгден применяет свой пророческий дар, чтобы помочь ослику. — Я впервые вхожу в тибетский дом в качестве гостьи, под видом нищенки. — Страшная ночь возле монастыря Дайюл. — Горячие источники и ночное купание на свежем воздухе в мороз. — Новые опасения по поводу моего инкогнито. — Мы сворачиваем с дороги и блуждаем по горам. — Я переправляюсь через Салуин, прикрепленная к тросу сомнительным крюком. — Происшествие. — Я качаюсь в пустоте над рекой.
Стоит ли говорить, что эта новая победа наполнила нас радостью, но радость была омрачена тягостным нервным напряжением. Мы постоянно были настороже, прислушивались и озирались по сторонам, и на каждом повороте дороги нам снова мерещились пёнпо.
Когда мы спускались с перевала То, медленно приближающийся звон колокольчика вновь привел нас в волнение: мы подумали, что опять столкнемся с каким-нибудь чиновником или странствующим солдатом. Но это была всего лишь безобидная коза, нагруженная сумками с продуктами[65]. Ее хозяева, старый Кампа и его жена, совершали паломничество к Ха-Карпо.
Устав и телом, и душой, мы не были расположены шагать всю ночь либо просить приюта в какой-нибудь деревне, где, вероятно, нам пришлось бы провести вечер среди болтливых крестьян. Дорога пролегала через лес, по склону горы, куда редко попадали солнечные лучи; края ручьев были скованы кромкой льда, и почва сильно замерзла. Не надеясь отыскать приятное место для привала, за неимением лучшего, мы остановились в одной долине печального вида, в конце которой виднелись заснеженные склоны гор. К счастью, в чаще было много валежника. Однако, когда мы сложили стволы деревьев в кучу и зажгли, их оказалось недостаточно, чтобы нас согреть; мы озябли и дрожали на фоне мрачного пейзажа, который, казалось, усугублял мучительное ощущение леденящего холода, пробиравшего нас до костей.
На следующий день, после обеда, мы добрались до некоей деревушки, раскинувшейся у подножия Ку-ла[66]. Йонгден зашел в несколько домов, чтобы купить продукты. Славные крестьяне пригласили его остаться у них до следующего утра, так как, по их словам, было уже слишком поздно, чтобы пытаться перебраться через перевал до наступления темноты. Но до сих пор мы шли так медленно, что я решила сделать наши переходы более длинными. Также мне еще не приходилось ночевать в тибетских домах, и я считала, что разумнее сначала продвинуться в глубь страны, прежде чем затевать долгие беседы с местными жителями, позволяя им рассматривать меня вблизи. По этой причине я продолжила свой путь, в то время как мой спутник задержался в деревне. Он нашел благовидный предлог, чтобы отклонить приглашения крестьян, сославшись на то, что его старая мать ушла уже слишком далеко и он не может ее вернуть.
Мы приготовили суп, расположившись прямо на дороге, и, поднявшись вверх через густой лес, преодолели перевал около полуночи.
В результате восхождения мы согрелись и устали, и меня так и подмывало поставить палатку между больших елей, возвышавшихся плотными рядами на покрытом ровной травой крошечном плоскогорье, между двумя склонами горы. Мы цеплялись за деревья на каждом шагу, будучи не в силах разглядеть их в кромешной тьме.