В это самое время дверь с шумом распахнулась, и в комнату вошел какой-то неизвестный мужчина мрачного вида, с косыми глазами, бритым подбородком и черными усами вроде двух громадных запятых, поднятых кверху. На вошедшем был нанковый пиджак, такие же брюки, заправленные за голенища длинных сапог, и летняя белая фуражка военного покроя. Висевший за спиной мешок и длинная палка в руках указывали, что то был какой-то пешеход. Войдя в комнату и сняв фуражку, «мрачный незнакомец» помолился на образа и поклонился обществу.
— Мир честной компании! — проговорил он, подняв кверху правую руку наподобие Любима Торцова. — Возвращаюсь с богомолья из Киева, из Воронежа, но, услыхав, что у вас здесь неладно, что завелась какая-то нечисть, которую вы собираетесь изловить, задумал переночевать и предложить вам свои услуги. Из военных я, прапорщик в отставке, но бывал во многих сражениях и баталиях и за отечество немало крови пролил… Не будь на свете водки, давным бы давно в полковничьем чине состоял. Походы ломал я дальние, на краю света был и даже в тех самых местах, где эта самая нечисть зародилась и размножилась… Коли хотите принять в компанию, пособить могу… А прежде всего стаканчик водки, а то устал очень, да и в глотке так пересохло, что словно мне суконкой вытерли.
Собрание было весьма удивлено появлением «мрачного незнакомца», тем не менее, однако, поспешило угостить его водкой и колбасой с белым хлебом. Так как о принятии его в число членов требовалось обсуждение собрания, то г. Знаменский пригласил его в особую комнату, предложил чаю, а сам снова вернулся в залу заседания. Там уже опять шли оживленные прения, и предметом этих прений был «мрачный незнакомец». Некоторые из членов были против «незнакомца», а некоторые, наоборот, — за него. В числе противников был и Александр Васильевич Соколов, уверявший собрание, что «незнакомец» все врет, что он вовсе не офицер, а просто переодетый жандарм, которого он видел как будто на какой-то станции железной дороги, член же Чурносов опровергал это сообщение и заверял, что незнакомца этого он встречал в полицейском управлении в числе занимавшихся там писцов. Вспомнили пророчество Ивана Максимовича насчет шейного и затылочного и порешили «незнакомца» не принимать. Г. Знаменский выходил из себя и начал доказывать, что собранию нет никакой надобности входить в рассмотрение послужного списка «мрачного незнакомца», что «незнакомец» этот мог быть и жандармом и писарем, а прежде участвовать в баталиях, ломать походы и проливать кровь за отечество. Что им нужны люди, отличающиеся храбростью, и что собрание, не имея под рукою данных, опровергающих храбрость, «незнакомца», не имеет права не доверять ей! Целых полчаса продолжались споры, наконец справедливые и вполне основательные доводы г. Знаменского одержали верх, и «мрачный незнакомец» был торжественно введен в комнату заседания и поздравлен с выбором в члены общества. По поводу этого выпили еще по стаканчику, а затем «мрачный незнакомец» попросил г. Знаменского рассказать, как именно будет производиться ловля крокодилов. Г. Знаменский подробно рассказал ему программу, и программой этой «мрачный незнакомец», остался доволен. Он только выразил сожаление, что забыли сад Анфисы Ивановны, на который, однако, следовало бы обратить внимание, так как в саду, и именно в кустах акации, крокодилы однажды появились и были усмотрены садовником Брагиным и ночным сторожем Карпом. Собрание спохватилось, что действительно столь важный пункт был совершенно забыт, и поспешило пополнить этот пробел, «Мрачный незнакомец» объявил, что пункт этот займет он. Собрание поблагодарило и предложило ему двухствольное ружье, но он отказался и, вынув из жилетного кармана свисток, объявил, что для него совершенно достаточно этого, так как известно, что крокодилы боятся свистков. Г. Знаменский был этим очень удивлен, но когда незнакомец объяснил, что открытие это принадлежит новейшему времени, то г. Знаменский почувствовал к прибывшему еще более уважения. Затем «мрачный незнакомец» предложил расставить по камышам несколько волчьих капканов, а ловлю начать с наступлением сумерек. Член общества Александр Васильевич Соколов, как человек практический, сверх возложенной на него собранием обязанности в числе прочих быть у сети, преграждающей реку, решился в то же время воспользоваться случаем и сделать коммерческую операцию. Убедившись из прежних попыток общества, что во время ловли крокодилов попадалось в сети огромное количество лещей и судаков, и, сверх того, имея в виду, что под влиянием страха никому из владельцев реки не придет в голову запретить ловлю, за которую до этого обыкновенно взималась плата, — Александр Васильевич немедленно распорядился заготовлением кадушек и соли. Все это он приказал перевезти на берег к тому месту, где будет производиться ловля, чтобы, буде крокодилов не окажется, то иметь под руками все необходимое для солки леща и судака, которых он не без основания рассчитывал сбыть выгодно ввиду имеющего наступить успенского поста. Александр Васильевич отлично знал, когда в ходу гвоздь, стручок, фотонафтиль, карамель, подкова, осетр, и потому ничего нет удивительного, что он и в данную минуту сейчас смекнул, что тут убытка не будет, и потому строго приказал своей супруге яи сыну быть на месте, нанять двух-трех баб и не дремать при солке. Он рассчитывал заготовить одного малосолу, во-первых, потому, что до успенского поста времени остается несколько и лещу некогда будет пустить дух, а во-вторых, и по той причине, что об эту пору публика более как-то уважает малосол, чем крепкую соль. Александр Васильевич с таким усердием занялся этим делом, что часам к пяти вечера четыре большие кадушки и мешок соли были уже уложены в телегу и телега в сопровождении супруги Соколова, сына его и трех баб, которым за труды было обещано дать мелкой рыбешки на уху, отправилась по направлению к деревне Грачевке.
Немного погодя к лавке Соколова стали подваливать и члены общества, а часам к семи все были в сборе, и пешие, и верховые, и телега для перевозки снастей… Так как все снасти и другие орудия сохранялись в лавке Соколова, то каждому и было роздано то, что выпало ему на долю. Затем, перекрестившись, толпа эта, человек в тридцать, к которой присоединилось еще человек сорок мужиков, вдвинулась к Грачевке.
XLI
Почти одновременно с этим отец Иван, усевшись у растворенного окна, принялся было за чай. Но только что успел он выпить один стакан, как к крыльцу его домика подкатили известные нам тарантасы. Сначала он было обрадовался гостям и поспешил к ним навстречу, но, увидав в числе приехавших жандармский мундир, смутился, оробел и стал как вкопанный.
— Что, не ожидали, не ожидали! — весело и как-то шутя кричал исправник, сбрасывая с себя шинель и дружески хлопая отца Ивана по руке: — не ожидали!
— Действительно, не ожидал!.. — пробормотал отец Иван.
— A мы вот взяли, да и нагрянули!.. Думаем себе: дай-ка навестим батюшку рычевского. давно не видались…
— Милости просим…
Приехавшие вошли в залу, и исправник принялся суетливо знакомить отца Ивана с товарищем прокурора и «Опасным Васильком».
— Всё люди хорошие, — говорил он: — приятели, друзья!..
Отец Иван пригласил их в гостиную, усадил на диван и предложил чаю.
— Некогда бы! Ну, да по стакану выпьем! — проговорил исправник.
Подали чай.
— Ну, что, как поживаешь?
— Понемножку-с,
— Лошадки как?
— Слава богу-с…
— Рысачки есть?
— Есть один.
— Как-нибудь заеду, посмотрю, — проговорил исправник и затем, обратясь к прокурору и Васильку, прибавил: — Вот, господа, посмотрели бы, лошадки-то какие! Прелесть! Большой охотник!.. И не поверите ли, все сам действует… и подковывает и наездничает…
— Нет, уж стар становлюсь! — перебил его отец Иван — лениться стал…
— Рассказывайте!… Знаем мы это!.. А вы, говорят, в Москве недавно были?
— Да, бог привел… посмотрел на старости лет древнюю столицу, нашу православную старушку… кормилицу…
— Именно, именно что кормилица… Сколько миллионов русских вынянчила да на ноги поставила!.. Сочтите-ка!
И исправник даже умилился немножко…
— А что, сынок как? — спросил он немного погодя.
— Ничего, здоров.
— Говорят, в управу секретарем определить хотите?
— Да, обещал председатель…
— Доброе дело, доброе дело! Пусть послужит, человек молодой, развитый, энергичный, а нам таких и нужно!..
И, пригнувшись к уху отца Ивана, он прибавил шепотом:
— Правду сказать: старичье-то надоело уж!.. Чего от них дожидаться?.. Ничего! Только небо коптят!
И потом он спросил громко;
— А что, дома он?
— Кто?
— Асклипиодот Иванович?
— Нет-с.
— Где же он?
— Да в Грачевку послал я его, к Анфисе Ивановне.
— Ничего, здоров.
— Говорят, в управу секретарем определить хотите?
— Да, обещал председатель…
— Доброе дело, доброе дело! Пусть послужит, человек молодой, развитый, энергичный, а нам таких и нужно!..
И, пригнувшись к уху отца Ивана, он прибавил шепотом:
— Правду сказать: старичье-то надоело уж!.. Чего от них дожидаться?.. Ничего! Только небо коптят!
И потом он спросил громко;
— А что, дома он?
— Кто?
— Асклипиодот Иванович?
— Нет-с.
— Где же он?
— Да в Грачевку послал я его, к Анфисе Ивановне.
— Ах, боже мой! да ее дома нет! — вскрикнул исправник. — Она у предводителя, сейчас вместе обедали, и даже ночевать будет там…
И исправник принялся рассказывать отцу Ивану, как у Анфисы Ивановны сломалась дорогой карета, как пришлось идти ей «по образу пешего хождения», как обругала его за мост и за требование повинностей, и даже рассказал, как она отняла очки у письмоводителя.
И все это передал он весело, шутя и с таким юмором, что у отца Ивана как-то невольно от души отлегло.
— Ведь она по вашему же делу поехала к предводителю! — прибавил он.
— То есть по делу сына, — поправил его отец Иван.
— Ну да.
— А вам неизвестно, — спросил отец Иван вкрадчиво и как-то искоса поглядывая на товарища прокурора: — просьба Анфисы Ивановны была уважена?
— Известно…
— Что же?
— Все улажено, все устроено…
— Да, — перебил товарищ прокурора, — я дал слово Анфисе Ивановне похлопотать за вашего сына и заранее уверен, что дело его будет прекращено… Я обещал Анфисе Ивановне… обещал…
Весть, что дело сына улажено, еще более ободрила отца Ивана. Он принялся благодарить товарища прокурора, а затем на радостях предложил гостям выпить водочки и закусить чем бог послал. Но гости от водки и от закуски отказались.
— Мы ведь отчасти по делу, — проговорил исправник опять-таки шутя и весело:- только вы, пожалуйста, не пугайтесь, не волнуйтесь, а главное, не обращайте на нас никакого внимания…
— Что такое? — спросил отец Иван.
— Ну вот, так и знал, — вскрикнул исправник, всплеснув руками и глядя на отца Ивана. — И побледнел, и перепугался, и трясется весь… точно школьник какой!.. Говорят вам, что все вздор и пустяки… Нечего волноваться… Сидите себе на диване, пейте свой чай преспокойно…
— Объясните, ради бога…
— Хочется! хочется непременно, а? хочется?!.
— Конечно…
— Ну извольте…
И исправник, игриво и шутя передав цель приезда, опять-таки принялся тараторить и упрашивать отца Ивана не беспокоиться, не волноваться и пить себе чай на доброе здоровье.
— Мы произведем обыск, составим акт, и конец.
И, проговорив это, он попросил только «на минуточку побеспокоиться и указать им комнату Асклипиодота». Отец Иван указал комнату. Все вошли в нее.
— A! — проговорил исправник, оглядывая мебель: комод, стол, шкаф… И вдруг повернувшись к отцу Ивану, спросил:
— А ключиков у вас нет?
— Нет, ключи у него…
— Жаль, очень жаль, ломать придется… Как же быть-то! Топорик бы, что ли…
— Надо понятых пригласить, — заметил товарищ прокурора.
— Непременно, непременно! — подхватил исправник.
Вошли понятые с громом и шумом, а исправник подбежал к отцу Ивану, взял его за плечо, повернул назад и, подведя к двери, заговорил:
— А теперь ступайте себе; не волнуйтесь, не пугайтесь и забудьте об нас совсем, как будто нас и нет!..
Отец Иван вышел в залу и почувствовал, что в голове у него какой-то туман, какой-то хаос… в глазах позеленело, а в ушах происходила какая-то трескотня, какой-то шум, как будто дом обрушился на него и придавил его своею тяжестью! Машинально подошел он к окну, машинально отворил его дрожавшими и похолодевшими руками… взглянул в сумрак ночи… а там, в сумраке этом, у крыльца дома, у ворот, у палисадника двигаются какие-то тени, и в одной из этих, теней он узнает станового Дуботолкова. Отец Иван отшатнулся даже, закрыл глаза рукою, а ноги между тем отказывались служить! «Не тревожьтесь, не пугайтесь, не волнуйтесь!» — трещало в его ушах, но вдруг как будто кто-то ударил его по голове, все закружилось, завертелось, и он немощно опустился в кресло…
Что было дальше, он не помнил, и только утром очнулся он. Он был уже в кровати, на голове лежали холодные компрессы, возле него сидела Веденевна… Он хотел ее спросить о чем-то, но язык не двигался, он только промычал что-то…
А Веденевна, как-то улыбаясь и лаская костлявой рукой своей руку отца Ивана, шептала ему на ухо:
— Ничевохонько не нашли, ничевохонько… с чем приехали, с тем и уехали… А ты, сердечный, усни теперь…
Отец Иван хотел было перекреститься, но рука не поднялась…
XLII
Покончив в доме отца Ивана, тарантасы покатили в усадьбу Анфисы Ивановны, которая тоже была окружена какими-то таинственными людьми и во главе которых опять-таки находился становой Дуботолков. В доме Анфисы Ивановны произошло то же самое, что и в доме отца Ивана, с тою только разницей, что Потапыч, Домна и Дарья Федоровна с наступлением сумерек, боясь нападения крокодилов, заперли все двери и окна и ни за что не хотели впустить в дом приехавших. «Барыни нет дома, — отвечали они на раздававшийся снаружи стук в дверь, — а потому и вам здесь нечего делать!» — «Отоприте, именем закона!» — горячился, жандармский офицер, но так как старикам закон был не писан, то закон был заменен хитростью, и действительно, когда исправник объявил старикам, что приехал он не в гости, а ловить крокодилов и что об этом просила его сама Анфиса Ивановна, старики уступили и отперли дверь. Мелитины Петровны дома не было, и никто из прислуги не мог объяснить, куда и когда она ушла.
В комнате Мелитины Петровны тоже ничего подозрительного не оказалось; в комоде и шкафу, кроме одного старого платья, в котором она приехала в Грачевку, да худых, никуда не годных ботинок, нечего не нашлось, и только в углу, под кроватью, была усмотрена большая куча пепла от сожженных бумаг.
— Я говорил, я говорил, что так делать нельзя! — горячился товарищ прокурора: — Надо было внезапно, вдруг… молнией упасть…
— И упадем!.. не уйдут! — возражал исправник.
— Дожидайтесь!.. Правду говорил судья, что мы, как Пошлепкина, сами себя высечем.
— Не беспокойтесь, не уйдут-с…
— А я говорю — уйдут…
— Посмотрим!
Но исправник уже не слушал прокурора. Он выскочил в переднюю и позвал станового.
— Все устроено? — спросил он его.
— Все как следует…
— Живодеров там?
— Там.
— Изволили слышать? — вскрикнул исправник, обратясь — к прокурору.
— Слышал… ну что же?
— А то, что где Живодеров, там и смерть!..
Прокурор захохотал даже.
Затем и здесь был составлен акт, скреплен подписом, и прибывшие расположились в доме Анфисы Ивановны ожидать дальнейших результатов принятого дела, а чтобы ожидание не оказалось особенно томительным, исправник скомандовал самовар, скомандовал закуску, которые и не замедлили явиться к услугам нагрянувшей компании.
XLIII
Между тем ночь давно наступила. Это была одна из тех ночей, когда и небо и земля сливаются в одно нераздельное и когда всякий идущий ступает осторожно из боязни слететь куда-нибудь в овраг и протягивает вперед руки из той же боязни на что-нибудь наткнуться. Словом, одна из тех ночей, когда легче слышать, нежели видеть землю. Тучи заволокли все небо и даже на западе не оставили той светлой полоски, глядя на которую можно было бы определить, где кончается земля и где начинается небо.
Но зато среди этой темной ночи берега реки Грачевки, и именно в том месте, где «общество ревнителей» производило ловлю крокодилов, представляли великолепную картину, достойную кисти художника. По случаю темноты, обществу пришлось зажечь несколько костров, так как действительно без этих костров нельзя было бы ни снастей разобрать, ни рассмотреть местности. Костры эти, состоявшие из сухого валежника и сухого камыша, багровым заревом освещали и окрестность и толпившийся вокруг них народ и в какой-то кровавый поток обращали доселе сонную и тихую реку Грачевку. Успели уже оцепить местность на далекое пространство кольцом верховых, на обязанности которых лежало стеречь окрестности и, в случае побега крокодилов, дать сигнал и преследовать их. Все эти верховые были снабжены железными вилами, походившими на трезубец Нептуна. Расставили капканы, а г. Знаменский, несмотря на то, что насилу передвигал от усталости ноги, все-таки поспевает туда и сюда, поощряя и ободряя участвовавших. Сеть, долженствовавшая перегородить реку пониже того места, где купалась Мелитина Петровна, была уже в воде, и к каждому крылу этой сети было приставлено по пяти человек. На обязанности их лежало тащить сеть на берег, как только почувствуют они возню запутавшихся крокодилов, а для более быстрого и верного исполнения этого у каждого берега было приставлено по одному члену в лодках. Члены эти обязаны были с быстротою молнии, в случае успеха, завезти сеть и при этом сильно ботать ботами, чтобы помешать крокодилам выпутаться из сети и броситься назад. Пункт этот считался самым важным стратегическим пунктом, так как именно здесь, по общему убеждению, должна была разыграться настоящая драма.