Внезапно Полина остановилась и обернулась к нему.
— Ты действительно хочешь об этом знать? — спросила она.
— Да, — кивнул Дмитрий, не колеблясь ни минуты.
— Тогда я могу сообщить тебе только то, что Надя умерла не от травмы. — Она говорила, стараясь не смотреть в его сторону.
— Нет? А от чего же тогда?
— Мне неприятно сообщать тебе об этом, Дима, но она… она покончила с собой. Там в больнице. Об этом тогда говорили все — и пациенты, и персонал. Больница просто гудела, как потревоженный улей. Хорошо, что до тебя не дошли слухи, но ты тогда был без сознания.
— Покончила с собой?! — изумленно повторил ошарашенный Дима. — Но как? Почему?
— Она пробралась в комнату медсестер, опустошила шкафчик с лекарствами и приняла разом все таблетки, которые сумела найти. — Видно было, что и Полине, даже после стольких лет, нелегко дается этот рассказ. — А вот почему она это сделала, никто не знает. Она не оставила никакой записки. Мне кажется, это, по-видимому, была реакция на шок после аварии. Она не перенесла сообщения о смерти Кристины… Ведь это произошло за несколько дней до того, как ты очнулся.
Некоторое время Дмитрий молчал, пытаясь осмыслить услышанное.
— Но почему?.. Почему ты не сказала мне раньше? — воскликнул он, наконец.
Полина горько усмехнулась.
— Дима, ты даже представить себе не можешь, в каком ты был тогда состоянии… Тебе и так хорошо досталось. Долгое время я всерьез опасалась за твой рассудок. Эта идиотка, врачиха из той больницы, заколола тебя транквилизаторами, доведя чуть ли не до состояния овоща. Я пыталась вмешаться, но меня не стали слушать, ведь я в той больнице была никто, добровольная сиделка, которой разрешили ухаживать за пациентом. Единственное, что я могла сделать, — это поскорее забрать тебя к себе в «Лесную поляну» и постараться вернуть к жизни. Как ты думаешь, могла я сказать тебе о самоубийстве Нади во время реабилитационного курса? Ты бы сделал это на моем месте?
— Я бы сообщил пациенту позже, — начал было Дима, но, еще не договорив, понял всю нелепость своих слов.
— Когда «позже»? — возмутилась Полина, чувствовалось, что эта тема до сих пор остается болезненной для нее. — Когда ты сбежал от меня? После всего, что я для тебя сделала?
Она снова отвернулась к окну, и на миг Диме показалось, что Полина плачет. Нет, к счастью, только показалось.
— Полина… — Он подошел к ней, протянул руку, чтобы дотронуться до нее, но не сделал этого, так и стоял с поднятой рукой, чувствуя себя последним идиотом. — Прости меня. Прости за все.
— Да ладно. — Полина поморщилась, видно, силилась улыбнуться, да не вышло. — Как говорится, кто старое помянет… Все это уже в прошлом.
Она машинально поправила волосы, вернулась к своему столу, опустилась в кресло.
— Так что извини, Дима, но помочь тебе с этими письмами я не смогу, — по-деловому произнесла она. — Поищи автора среди других своих брошенных пассий. Хотя я понимаю, что это непросто, учитывая их количество… Это все, о чем ты хотел со мной поговорить? А то мне нужно идти.
— Да, конечно. Извини, что отнял у тебя столько времени. Всего тебе хорошего.
Дмитрий торопливо направился к двери. Давно он не чувствовал себя так отвратительно.
Он уже взялся за ручку, когда Полина окликнула его.
— Погоди минуту! Дай-ка мне еще раз взглянуть на письма.
Она снова пересмотрела листки и пробормотала себе под нос:
— Такое чувство, что я уже видела где-то этот почерк… Нет, никак не могу вспомнить…
Глава 6 Тени прошлого
Первые несколько дней после встречи с Полиной Дмитрий все никак не мог прийти в себя от потрясения. Ее рассказ произвел на него столь сильное впечатление, что Дима напрочь забыл и о цели своего визита в реабилитационный центр, и о странных письмах. Все его мысли были только о покойной жене. Неужели Надя действительно покончила с собой? Он думал, что за прошедшее время уже нашел в себе силы смириться с гибелью жены и дочери, однако теперь убедился, что это было не больше чем заблуждением. Ему удалось лишь приглушить симптомы, загнать болезнь внутрь, но не справиться с самим недугом, который теперь постоянно давал о себе знать, прочно засев в сердце острой занозой. Впервые за почти десять лет он испытывал столь сильные чувства — но это, как легко понять, не приносило никакого удовлетворения.
Дима вспоминал Надю, какой она была в девичестве: тоненькой, изящной, с хорошей фигуркой, с легкой походкой, — будто и не деревенская девчонка вовсе. «Не иначе, барин породу улучшил», — смеялась Димина мама. Надю все находили симпатичной, и она действительно могла бы такой быть, если б умела себя подать и следила за собой. Но даже в юности она мало уделяла внимания своей внешности, а выйдя замуж, и вовсе забыла об этом. В памяти Дмитрия жена навсегда осталась одетой в домашние платья-халатики, невзрачные, в мелкий блеклый цветочек, зимой байковые, с длинным рукавом, летом ситцевые. Сколько раз Дима пытался уговорить ее сменить гардероб, вытаскивал в магазины или на рынок, заставлял мерить и покупать понравившиеся ему самому вещи. Однако потом все это мертвым грузом оседало в шкафу — ведь из дома Надя почти не выходила. Разве что в магазин или встретить-проводить Кристинку в школу или в спортивную секцию, а дома носить хорошие вещи ей было жалко. Экономная Надюшка лишний раз даже в парикма*censored*скую не хотела сходить, постоянно носила волосы одной длины — чуть ниже плеч, скалывая их какими-то заколками. Заколки плохо держали, из прически выбивались тонкие прямые русые прядки, они мешали Наде, лезли в глаза, она пыталась убрать их и делала это неловко, тыльной стороной ладони, поскольку руки всегда были то в муке, то в фарше, то в мыльной пене. Надя никогда не сидела без дела, увидеть ее отдыхающей среди дня в кресле или на кровати было практически невозможно — разве что когда очень сильно заболевала. А так, даже и с повышенной температурой, все равно суетилась целый день — то стирала, то гладила, то готовила, то убирала, то проверяла у дочки уроки. Даже во время просмотра телевизора Надюшка не расслаблялась, а всегда параллельно занималась чем-нибудь еще, вязала, штопала или шила одежду для Кристинкиных кукол. Дима считал, что таким образом Надя оправдывается сама перед собой за то, что смотрит телевизор слишком часто. Она действительно проводила у экрана не меньше пяти часов в день. Особенно любила длинные сериалы, очень сопереживала героям, помнила всех по именам и судьбам, напряженно следила за перипетиями их сложных отношений и часто порывалась пересказать ему содержание какой-нибудь серии, но он либо отмахивался, либо смеялся над ней. Только сейчас он понял, что эти дурацкие сериалы составляли всю ее жизнь, точнее, небольшую часть ее жизни, которая оставалась свободной от забот о нем и о Кристинке. Не подшучивать ему надо было над женой, а понять ее и постараться что-то изменить. Уделять ей больше времени, чаще разговаривать с ней. Может быть, попытаться как-то ее расшевелить, найти то, что могло бы ее заинтересовать…. Но теперь этого не сделать, теперь уже поздно. Надюшка мертва. И она не просто умерла в больнице от полученных в аварии травм, она покончила с собой.
Возможно, кому-то это могло бы показаться удивительным, но вопросом, почему она это сделала, Дима даже не задавался. Однажды, когда он еще работал в психиатрической клинике, один из его пациентов, пожилой дядька интеллигентного вида, которого трижды вынимали из петли соседи по коммунальной квартире, сказал ему: «Знаете, Дмитрий Сергеевич, для того чтобы захотеть умереть, причины не нужны. Причины нужны для того, чтобы хотеть жить». И Дмитрий, поразмыслив, не мог не согласиться с этими словами, несмотря на то, что они были сказаны человеком, страдавшим малопрогредиентной шизофренией. И сейчас, после рассказа Полины, ему вновь вспомнилась эта фраза. Судьба отняла у Нади по крайней мере одну из самых важных «причин жизни» — Кристину. Вполне вероятно, что вместе с дочкой Надюшка и потеряла желание жить. Наверное, со многими матерями произошло бы такое, окажись они на ее месте. Не дай бог никому, конечно.
Эти навязчивые мысли преследовали Диму постоянно, отвлекая от работы днем и не давая уснуть по ночам. И вскоре он понял, что должен обязательно сделать, чтобы хоть как-то восстановить душевное равновесие. Ему необходимо съездить на могилу жены и дочки, тем более что он не был там около десяти лет.
Сначала Дмитрий запланировал поездку на майские праздники, но потом сообразил, что в этом году на третье мая приходится Пасха, а это означает, что на кладбище будет настоящее столпотворение. Он никогда не понимал странной убежденности своих соотечественников, что поминать усопших и наводить порядок на их могилах нужно непременно в Христово Воскресенье или на Радуницу — как будто в году нет других дней. Оказаться в толпе и, скорее всего, вызвать повышенный интерес деревенских жителей к своей персоне Диме абсолютно не улыбалось. Так что он тщательно перепланировал свой рабочий график, выгадал несколько дней и взял билеты на самолет на девятнадцатое мая, прямо в годовщину ДТП.
Родной город заметно изменился за время его долгого отсутствия, но сейчас Диме было не до ностальгических переживаний и размышлений. Он не хотел видеться ни с кем из старых знакомых и не стал афишировать свой приезд, который про себя с усмешкой окрестил «инкогнито из столицы». Остановился в приличном отеле, где заранее забронировал номер через Интернет, бросил вещи и, быстро приведя себя в порядок, заказал такси. С водителем повезло необычайно — он хорошо знал окрестности, сразу понял, куда нужно ехать, и при этом оказался не из разговорчивых, не докучал по дороге болтовней и не приставал к пассажиру, который, едва усевшись на заднее сиденье, открыл ноутбук и занялся своими делами. Ехать было далеко и долго, больше двух часов, но Диме удалось погрузиться в работу, и время в пути пролетело незаметно.
Нужную деревню они нашли почти сразу, прямо за ней начиналось кладбище. Попросив водителя подождать, Дима вышел из машины, взял с собой купленные по дороге цветы и вошел в калитку.
Когда-то участок, принадлежавший Надиной семье, был с краю, что значительно облегчало поиск. Но с тех пор все изменилось, кладбище расширили, ограду перенесли, и Дима никак не мог отыскать то место, где заканчивалась старая территория и начиналась новая. Он долго, бестолково шатался среди могил, на которых еще сохранились после недавнего праздничного поминовения завядшие цветы, куличи и крашеные яйца. Большинство захоронений были прибраны, но попадались и такие, которые явно никто не приводил в порядок не то что с осени, а гораздо дольше, и их вид почему-то произвел на Диму особенно удручающее впечатление.
Сегодня, в середине буднего дня, на кладбище было безлюдно. Правда, совсем не тихо — радуясь погожему дню, птицы подняли такой галдеж, что звенело в ушах. Их было здесь видимо-невидимо, вороны то и дело пролетали над головой, трясогузки скакали по тропинкам, нисколько не смущаясь присутствием Димы, где-то в ветвях старого раскидистого дерева старательно выводил свои трели соловей. Но вот людей вокруг не наблюдалось, и Дмитрию пришлось дважды обойти территорию, пока он не наткнулся на бредущего ему навстречу не слишком твердой походкой загорелого мужичонку неопределенного возраста в линялой майке-алкоголичке, камуфляжных штанах и старых зимних ботинках, в которых отсутствовали шнурки.
Мужичонка внимательным взглядом окинул Диму с ног до головы и, видимо, остался доволен увиденным.
— Тебе чего? — приветливо спросил он, обнажив в улыбке щербатый рот.
— Я ищу могилу Кошкиных. Когда-то она была у ограды, но теперь тут все перестроили, — сообщил Дмитрий, назвав Надину девичью фамилию.
— А тебе каких Кошкиных нужно? — деловито поинтересовался мужичок. — Тех, что рядом с Агафоновыми, тех, что с выселок, или тех, у которых дом с зеленой крышей?
Ответа на этот вопрос у Димы не имелось.
— Там женщина и девочка похоронены, — попытался объяснить он. — Щеголевы, Надежда и Кристина. Погибли десять лет назад.
— А, эти! — понимающе закивал мужичок. — Которые в аварию попали? Так бы сразу и сказал. Пойдем покажу. — Ты им кем будешь-то? — интересовался по дороге провожатый, ловко лавируя среди могил и ухитряясь не терять при этом свои совершенно раздолбанные ботинки, непонятно каким чудом державшиеся на его ногах.
— Родственник, — сдержанно отвечал Дима, не желая вдаваться в детали. — Далеко еще?
— Да что ты, какой далеко! Вот уже и пришли.
Действительно, могила обнаружилась прямо перед ними, на том месте, мимо которого Дима проходил сегодня уже раза три, не меньше. Но он не обратил на нее внимания, потому что рядом с надгробием жены и дочки, частично закрывая его, появилось другое, новое, с именем Татьяны Михайловны Кошкиной, Надиной мамы. Мамки, как по-деревенски называла ее сама Надя. Судя по дате, Димина теща пережила дочь и внучку меньше чем на два года. Надпись на памятнике сообщала, что Кристинка умерла 19 мая 2003 года, а Надя — на четыре дня позже.
— Они? — уточнил мужичок.
— Да.
Дмитрию отрадно было увидеть, что могила не запущена. В Пасху тут явно побывали — выпололи молодую траву, вымыли памятники, положили к каждому из них яркие темно-красные яйца, крашенные луковой шелухой, и даже обновили ограду. Значит, кто-то ухаживает за могилой, кто-то чтит память Нади и Кристины — в то время как он, их муж и отец, делает все, чтобы поскорее о них забыть, используя для этой цели новейшие психологические техники самовнушения.
Голос забулдыги отвлек его от неприятных мыслей.
— …а чего два-то?.. — бормотал за спиной мужичок.
— О чем это ты? — растерянно переспросил Дмитрий.
— Я говорю — зря два яйца-то поло́жили! — охотно пояснил сопровождающий, указывая на землю.
— Почему два? Вон третье, — Дима тоже опустил взгляд. Он был прав — у подножия памятника тещи лежало одно яйцо и еще пара — у памятника Нади и Кристины, Дмитрий чуть отодвинул их, когда клал цветы.
— Да я не про то! — мужичок ткнул грязным пальцем в фотографию улыбающейся Нади. — Ее-то в могиле нет! Только девчонка.
— То есть как это «нет»? — не понял Дмитрий.
— Да так, нет и все! — прозвучало в ответ.
— Ну да, конечно. А вторую фотографию сюда для красоты прилепили, — невесело усмехнулся Дима.
— Зря ты мне не веришь, — обиделся мужичок. — Один там гроб, я точно знаю, вот те крест! — Он сделал непонятный жест, будто и впрямь хотел совершить крестное знамение, но не довел его до конца, опустил руку. — Я своими глазами видел.
— Ты сам их хоронил, что ли? — предположил Дмитрий. — Женщину с девочкой?
— Не, — с явным сожалением в голосе отвечал забулдыга. — То без меня обошлось. Я тогда в армии был.
Дмитрий с изумлением уставился на него. В армии?! Это что же получается, его собеседнику около тридцати? А выглядит, по меньшей мере, лет на двадцать старше.
— А для бабы Тани могилу мы с батей уже вместе копали, — продолжал тем временем мужичок, который явно был рад возможности поболтать. — Тогда я и увидел. Один там гроб был, точно. Я еще бате сказал, что второго гроба и верно нет, а он: «А я тебе, Санек, что говорил?» Ну, я почесал репу да подумал: что меня, трясет, что ли? Один, два… Мне-то что? Наше дело — знай закапывай…
Дмитрий не слишком внимательно прислушивался к его словам, очень уж его поразило несоответствие между возрастом и внешним обликом могильщика. Вот что алкоголь делает с людьми! Как хорошо, что он, Дима, после аварии и реабилитационного курса бросил пить, а то тоже мог превратиться в подобную развалину… Тридцать лет парню — а на вид старик стариком. Это ж как надо бухать… Неудивительно, что он в числах путается, не может разобраться, сколько гробов в могиле. Наверняка еще и покойников, которые по ночам встают из земли и бродят по окрестностям, тоже видит. Сейчас как начнутся байки о живых мертвецах…
Не успел он подумать об этом, как собеседник, будто подслушав его мысли, проговорил:
— Я ведь видал ее здесь… Надежду-то, покойницу.
— Так ты ее знал, что ли? Надежду? — уточнил Дима.
— Ну как знал… — пожал плечами Санек. — Видал иногда в деревне, когда она к бабке Тане приезжала. С девчонкой со своей. А потом уже тут увидал, на кладбище, значит.
— То есть как это? Когда? — не понял Дмитрий.
— Дык, аккурат как с армии пришел, — пояснил Санек. — Бабка Таня жива еще была. Батя меня дождался вот этот самый камень поставить. — Он снова ткнул пальцем в памятник Нади и Кристины. — Поставили, обмыли, все честь по чести. А недельки этак через две иду я, значит, к бате, он у меня тут в сторожах служить подрядился. Иду этак к вечерочку, темнеет уже, гляжу — около этой самой могилы женщина стоит, вся в черном. Спервоначалу-то я не подумал ничего, мало, кто тут шляется… А как она обернулась, гляжу, а это сама Надежда-то и есть. Ох, и пересрал же я! Покойница из гроба встала — не к добру ведь это. Побег к бате, а он мне и рассказал, что в могиле только один гроб. Одну только девчонку тут похоронили, а Надежды с ней нету.
— Погоди, Санек, — Дмитрий ничего не понимал. — Как же так? Они же почти одновременно умерли, их должны были вместе похоронить. Вот и фото на памятнике, и надпись…
— Ну, мало ли как оно бывает, — развел руками Санек. — Может, ее, Надежду-то, где в другом месте схоронили.
— Даже если так, то она все равно никак не могла приходить сюда, — Дима совсем запутался. — Ты когда из армии-то вернулся, в каком году?
— Дык это… — собеседник старательно наморщил лоб. — Дембель две тыщи четыре. В мае. Я под Екатеринбургом служил, в ракетных войсках, — почему-то с гордостью добавил он.
— Вот то-то и оно, что в две тысячи четвертом Надежды уже год не было на свете, — покачал головой Дмитрий. — Похоже, у тебя, Саня, такая каша в голове… Вот мне бы с отцом твоим поговорить! — осенило вдруг его. — Где он сейчас?