Что касается подходов к обустройству самой России, то стратегия создания государственности в Гражданской войне 1918-1921 годов у красных и у белых была кардинально различной, что также во многом предопределило исход войны. И Белое, и Красное движения («Февраль и Октябрь») были движениями революционными. Правящая коалиция, сложившаяся после февраля 1917-го, а в 1918 году начавшая Гражданскую войну, сходилась на том, что в России происходит буржуазно-демократическая революция и любая альтернатива ей, в том числе под знаменем социализма, будет реакционной (контрреволюцией). Ожидалось, что и ход событий пойдет по известному коридору буржуазных революций.
Белое движение вслед за Временным правительством следовало принципу непредрешенчества. Оно ограничивалось негативной целью ликвидировать советскую власть. Фактический отказ белых принять на себя бремя власти, а не только «борьбы с красными», лишил их поддержки даже со стороны буржуазных слоев. Хаос был страшнее большевиков. Генерал Бонч-Бруевич писал: «Скорее инстинктом, чем разумом, я тянулся к большевикам, видя в них единственную силу, способную спасти Россию от развала и полного уничтожения».
Попробуйте сегодня, когда опубликовано множество воспоминаний лидеров Белого движения, реконструировать его программу! Поразительно, но это в принципе невозможно.
Вот «Воспоминания террориста» Б. Савинкова, исключительно активного в Гражданской войне руководителя эсеров, человека университетски образованного, писателя. Ради чего он пролил море крови? Полный мрак — ни одного конструктивного утверждения. Ничего, кроме мечты об Учредительном собрании. Но ведь любой здравомыслящий человек в России в тот момент задавал себе вопрос: что же ты, Савинков, хочешь сказать в этом Учредительном собрании? Почему же вы, эсеры, отвергли в Учредительном собрании в январе 1918 года декреты советской власти, которые очевидно были одобрены подавляющим большинством народа?
В 1991 году был издан альманах «Русское прошлое» с документами революции и Белого движения. В своей рецензии на него В. Старцев пишет: «Как собирались „обустроить Россию“ в случае своей победы белые? Поскольку у нас об этом толком не знает никто, познакомиться с квалифицированным резюме речей глав белых армий и их программных установок очень полезно. Его подготовил американский ученый Н.П. Полторацкий. Характерно, что, как ни старался он вычленить программу из приказов и речей Деникина, кроме фраз „За свободу и Россию“ не обнаружилось ничего» [44].
Поняв это, население почти полностью отказало белым в поддержке. В ходе Гражданской войны в России погибло очень много людей (с вескими доводами говорят о 12 млн. человек). Отчего погибла основная масса? Не от прямых действий организованных политических сил, например, боев и репрессий. За 1918-1922 годы в Красной армии от всех причин погибло 939 755 красноармейцев и командиров. Значительная, если не большая часть их — от тифа. Точных данных о потерях белых нет, но они намного меньше. Значит, подавляющее большинство граждан, ставших жертвами революции (более 9/10), погибло не от «красной» или «белой» пули, а от хаоса, от слома жизнеустройства. Прежде всего, слома государства.
Развал государства как силы, охраняющей право и порядок, выпустил на волю демона «молекулярной войны» — взаимоистребления банд, групп, соседских дворов без всякой связи с каким-то политическим проектом (но иногда с использованием какого-то знамени как прикрытия, как это бывало, например, у «зеленых»). Этот хаос уже был для массы людей нетерпим.
Не ставя долгосрочных целей, не предъявляя свой «образ будущего», белые не могли решать и срочные задачи. В гражданской войне любая армия снабжается тем, что удается отнять у крестьян. Главное, что нужно для армии, это люди, лошади, хлеб и фураж. Конечно, крестьяне не отдавали все это своей охотой ни белым, ни красным. Исход войны определялся тем, как много сил приходилось тратить на то, чтобы все это получить. Это и есть важнейший критерий. Причина победы красных была в том, что белым становилось все труднее и труднее пополнять армию, и в 1920 году численность новобранцев в Белую и Красную армии находилась в соотношении 1:5. Иными словами, красным крестьяне сопротивлялись намного слабее, чем белым. Под конец все силы у белых уходили на борьбу за самообеспечение — и война закончилась.
А. Деникин писал, что ни одно из антибольшевистских правительств «не сумело создать гибкий и сильный аппарат, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать. Большевики бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приемами, старой психологией, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними…» [34].
Для населения важным был и тот факт, что большевики смогли установить в Красной армии более строгую дисциплину, чем в Белой, — принцип «непредрешенчества» повлиял даже на армию. В Красной армии была гибкая и разнообразная система воспитания солдат и действовал принцип круговой поруки (общей ответственности подразделения за проступки красноармейца, особенно в отношении населения). Белая армия не имела для этого ни сил, ни идей, ни морального авторитета — дисциплинарные механизмы старой армии перестали действовать, а новые надо было строить. М.М. Пришвин, мечтавший о приходе белых, 4 июня 1920 г. записал в дневнике: «Рассказывал вернувшийся пленник белых о бесчинствах, творившихся в армии Деникина, и всех нас охватило чувство радости, что мы просидели у красных».
В Гражданской войне проявилась и такая особенная, по сравнению с другими политическими течениями, установка — максимально быстрое, насколько возможно, пресечение любой смуты, тем более раскола и конфликта с насилием. Ленин и его соратники много сделали, чтобы Гражданская война была закончена как можно быстрее и резко — без «хвостов». На это была направлена и военная стратегия мощных операций, и политика компромиссов и амнистий.26 Опыт многих стран показал, что часто гражданская война переходит в длительную «тлеющую» форму и в этой форме, соединяясь с «молекулярным» насилием, наносит народу очень тяжелые травмы.
В целом Гражданская война имела «два завершения» — решительную и резкую победу красных над белыми в Крыму и прекращение стихийного крестьянского сопротивления через переход к НЭПу. Это мы помним довольно, надо только задуматься над тем фактом, что завершение обеих войн было чистым. Это — вовсе не обычная и тривиальная в гражданских войнах вещь. Напротив, общим правилом является длительное изматывающее противостояние после номинального окончания войны.
Надо подчеркнуть, что огромная тяга к миру, возникшая сразу после Февральской революции, вовсе не означала только стремления к выходу из империалистической войны — люди надеялись на мир в самой России, в ее «мире».
Пришвин записал в дневнике 31 марта 1917 г.: «Многим непонятен призыв к миру Совета, думают, что этот мир значит слабость, а на деле это призыв сильный, более сильный, чем «Война!»: мир всего мира — то, о чем молятся только в молитве «О мире всего мира!», — это признается рабочими… Это совершенно то же самое, о чем с детства столько лет мы слышали в церкви, когда дьякон, потряхивая кудрявыми волосами, возглашает: «О мире всего мира Господу помолимся!»
Сразу после завершения Гражданской войны была начата большая программа по «гашению» взаимной ненависти расколотых частей народа. Нэп во многом и был такой программой. Она была сопряжена с внутрипартийными конфликтами, в частности, с борьбой против «классовиков» — фундаменталистов классовой идеологии (к ним относились, например, группы Пролеткульта, РАПП и др.). Много делалось для привлечения к сотрудничеству старой интеллигенции, в том числе из партий «белого лагеря». Эта сторона НЭПа и программы 30-х годов по формированию русского и советского национального сознания — особая большая тема.
Не вызывает сомнения, что задача примирения воевавших социальных и культурных групп была решена в СССР эффективно и поразительно быстро. Уже в 20-е годы был преодолен присущий гражданским войнам синдром послевоенной непримиримости, который наблюдался, например, в Мексике, Китае или Испании. Это — «великое достижение русского коммунизма, в этом большевики очень умело и эффективно использовали свойства русской культуры и культуры всех народов, соединившихся в СССР.
Даже в зонах интенсивных боевых действий, в среде казачества, уже в 20-е годы стали обычными браки молодых людей, чьи родители принадлежали к разным воюющим сторонам. В Испании, по рассказам самих сельских жителей, даже в 80-е годы, через полвека после окончания войны, браки молодежи из семей республиканцев и франкистов были редкостью. После завершения войны в 1939 году в деревнях на крышах домов солдат-республиканцев по ночам дежурили посты фалангистов — ожидали их тайного возвращения из скитаний. В некоторых местностях это продолжалось до 70-х годов: юные активисты подкарауливали возвращение стариков — ветеранов войны, о которой они уже почти ничего не знали.
Насколько сложна была эта задача примирения, говорит тот раскол, который пережило российское общество в 90-е годы, когда из политической целесообразности власти старые раны были раскрыты и СМИ стали сыпать на эти раны соль.
Есть еще один эпизод в программе «преодоления расколов» как принципа государственного строительства — то, как отнеслась советская власть после октября 1917 г. к деятелям высшего ранга в царском и Временном правительстве. В последние годы многие исторические книги издаются снабженными прекрасными указателями. Иногда именные указатели снабжены краткими биографиями. Вот, например, очень интересная книга А.С. Сенина о лидере партии октябристов А.И. Гучкове [37]. Человек исключительной воли и энергии, любимец армии, он с 1895 г. находился в гуще всех политических событий и тесно общался с большим числом виднейших государственных и общественных деятелей. Поэтому именной указатель книги А.С. Сенина с краткими биографическими сведениями по объему составляет почти половину от собственно текста книги. Перечисленные в нем персоны — представительная выборка.
Когда прочитаешь этот указатель, поражает судьба всех этих деятелей после Октября 1917 г. Как же исказила наше представление официальная советская история! Ведь большая часть тех, кто пережил Гражданскую войну, сыграли огромную роль в государственном, хозяйственном и научном строительстве СССР.
Почти подряд на букву «К» идут такие фигуры:
— А.Н. Крылов — председатель правления Путиловских заводов, проектировщик первых русских линкоров, академик, с 1919 г. начальник Морской академии Рабоче-крестьянского Красного Флота, лауреат Сталинской премии 1941 г.
— А.Н. Куропаткин, военный министр царского правительства в 1898-1904 гг., после Октябрьской революции (в возрасте 70 лет) на преподавательской работе в военной академии.
— Н.Н. Кутлер, министр землеустройства и земледелия, управляющий главными поземельными банками (Дворянским и Крестьянским), зам. Министра внутренних дел царского правительства, с 1921 г. член правления Госбанка РСФСР, разработчик денежной реформы 1922-1924 гг.
Скажем несколько слов о двух небольших, но красноречивых случаях. Первый — «дело Лопухина». А.А. Лопухин принадлежал к древнему дворянскому роду, к тому же, что и первая жена Петра I — Евдокия Лопухина, был однокашником и дальним родственником Столыпина, считался блистательным юристом. Отец его, прокурор Петербургской судебной палаты, был обвинителем по делу В.И. Засулич, не справился и был направлен в Варшаву председателем судебной палаты. Три года (1902-1905 гг.) Лопухин был директором Департамента полиции.
Он пришел к выводу, что взятый в политической полиции курс на широкое использование провокаторов является антигосударственным, создает раскол в обществе и ведет к революции. Так, у него сложилось убеждение, что провокатор Азеф (которому даже разрешили совершить убийство министра МВД) нанес гораздо больше урона полиции, чем революционерам. Азеф был разоблачен эсерами, а Лопухин, уже уйдя в отставку, официально признал, что руководитель боевой организации эсеров Е.Ф. Азеф с 1893 г. являлся агентом царской охранки. Лопухин был арестован по обвинению в принадлежности к революционерам и приговорен к пяти лет каторги с лишением прав (Сенат заменил каторгу ссылкой).
Это ошеломило общественность не только России, но и европейских стран: приговорить высшего руководителя государственной полиции к каторге — такого не бывало в истории Нового времени.
После возвращения из ссылки в 1913 г. Лопухин стал виднейшим юристом в области банковского дела. После Октябрьской революции он оказал большую услугу власти, о которой одна эмигрантская газета позже писала: «При захвате большевиками в Петербурге банков значительная доля забот и переговоров с новыми господами выпала на долю Лопухина, обнаружившего при этом обычную смелость и присутствие духа». Достижение компромисса с банками было крайне важно. После этого Лопухин пять лет жил в Москве, затем с разрешения правительства выехал во Францию [38].
Более драматический случай — «дело Сухомлинова». Генерал В.А. Сухомлинов был царским военным министром с 1909 года. В Государственной думе кадеты начали против него кампанию, обвиняя правительство в военных неудачах («глупость или измена»?).27 Сухомлинов был в 1915 г. отстранен от должности, а в 1916 г. арестован, провел шесть месяцев в тюрьме и, поскольку обвинение никак не подтверждалось, был отправлен под домашний арест. После Февральской революции, когда Гучков стал военным министром, Сухомлинова осудили на пожизненную каторгу. От каторги Сухомлинов был освобожден в мае 1918 г. Советским правительством, после чего в октябре 1918 г. эмигрировал. Умер в 1926 г. Его полная невиновность была окончательно установлена в 60-е годы советскими историками.
Воспитанный в армии с детства, много воевавший и досконально знавший государственное устройство России Сухомлинов понял, какой катастрофой стало бы для страны укрепление у власти буржуазных партий во главе с Милюковыми и Тучковыми. В 1924 г. он издал в Берлине книгу воспоминаний, в которой писал: «Залог для будущей России я вижу в том, что в ней у власти стоит самонадеянное, твердое и руководимое великим политическим идеалом правительство… Что мои надежды являются не совсем утопическими, доказывает, что такие мои достойные бывшие сотрудники и сослуживцы, как генералы Брусилов, Балтийский, Добровольский, свои силы отдали новому правительству в Москве» (см. [9, с. 87]).
Знание и опыт, накопленные с февраля 1917 г. и в Гражданской войне, были очень важным ресурсом для государственного и социального строительства СССР, а с точки зрения нашей темы — для развития и созревания русского коммунизма. В этот период были сделаны, шаг за шагом, фундаментальные открытия в теории и методологии общественной науки и политической практики — мирового значения. К сожалению, это знание сохранялось и передавалось на языке неявного и обыденного знания. Оно было плохо оформлено и «записано» в терминах обществоведения, в «учебниках». Грубо говоря, мы его не освоили.
Причин для этого было достаточно. По выходе из Гражданской войны на малочисленную интеллигенцию лег огромный груз срочных и чрезвычайных работ — не было ни свободного времени, ни сил для описания и анализа опыта войны. Пока была свежа память о нем, необходимость такой работы и не ощущалась. Не было и научного сообщества, которое занялось бы разработкой методологического аппарата для систематизации огромного массива неявного знания и его превращения в тексты. В условиях нарастающего политического конфликта внутри правящей партии и методологические разработки, и анализ фактического материала были сложной и даже опасной работой, сопряженной с конфликтами, которые легко было перевести в политические.
Но едва ли не главной причиной была необходимость временного забвения реальности Гражданской войны, пока не затянулись ее раны. Был наложен негласный мораторий на превращение неявного знания в жесткие тексты «инженерного» типа. Для строительства и даже просто общественной жизни требовались национальное примирение, а потом и мир. Исходя из этого писались и отбирались тексты, которые давали смягченный и упрощенный образ войны. Жесткий анализ — это всегда разделение, хотя бы на первой стадии. Даже в личном общении с «непосвященными» это знание выдавалось очень скупо и осторожно, с видимыми усилиями для его «перевода».
Глава 6. ВОЗРОЖДЕНИЕ ГОСУДАРСТВА ПОСЛЕ КАТАСТРОФЫ 1917 года: ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ
После Февральской революции новая государственность России складывалась по двум разным проектам: Временное правительство пыталось выстраивать ее по типу буржуазно-либеральных государств Запада, а Советы — исходя из своего проекта, который уже десять лет разрабатывался в русле русского коммунизма.
Первым делом любая политическая сила, претендующая быть государственной властью, должна обеспечить свою монополию на легитимное насилие. В данном случае речь шла о том, что для этого требовалось создать необходимые институты и силовые структуры. Здесь и произошла первая проба сил «двух властей», которые пока что сотрудничали.
Сразу после формирования Временного правительства были ликвидированы посты генерал-губернаторов, губернаторов и градоначальников, полицейские и жандармские должности и управления. Упраздненные должности заменялись комиссарами Временного правительства. Власть рухнула, главной тактикой Временного правительства стало не создание новых структур, а потакание «революционной толпе». Как признал тогда лидер правых А.И. Гучков, «мы ведь не только свергли носителей власти, мы свергли и упразднили саму идею власти, разрушили те необходимые устои, на которых строится всякая власть».