— Сегодня четвертый день с его смерти, — ответил Арагорн, — и вечером того же дня мы выступили из тени Тол-Брандира.
— Пешком? — воскликнул Эомер.
— Да, как вы нас видите.
В глазах Эомера отразилось крайнее удивление.
— Скороход — неподходящее имя для вас, сын Араторна, — сказал он. — Я назвал бы вас крылоногим. О деяниях трех друзей должны петь во многих землях. Сорок пять лиг прошли вы до того, как кончился четвертый день! Сильны потомки Элендила! А теперь, господин, что вы посоветуете мне делать? Я должен как можно быстрее вернуться к Теодену. В присутствии своих людей я вынужден говорить осторожно. Верно, что мы еще не вступили в открытую войну с Черной землей и у трона короля стоят трусливые советчики. Но война приближается. Мы не можем отказаться от старого союза с Гондором, и, если Гондор будет воевать, мы поможем ему. Так говорю я и те, кто меня поддерживает. Моя область, область третьего Маршала, — это Восточная Марка, и я отогнал все табуны и стада, отвел их за Энтвош; здесь остались только сторожевые посты, отряды и быстрые разведчики.
— Значит, вы не платите дань Саурону? — спросил Гимли.
— Не платим и никогда не будем, — ответил Эомер с гневным блеском в глазах, — хотя до меня доходили слухи о том, что кто-то распространяет эту ложь. Несколько лет назад Повелитель Черной земли пожелал за большую цену купить у нас лошадей, но мы отказали ему, потому что он использует животных для злых дел. Тогда он послал в набеги орков, и те стали уводить у нас лошадей, выбирая всегда черных, которых теперь осталось мало. Потому-то наша ненависть к оркам возросла. Но сейчас главная наша забота — Саруман. Он объявил себя Повелителем всех этих земель, и между нами много месяцев шла война. Он взял к себе на службу орков, и волчьих всадников, и злых людей, он закрыл для нас проход, так что мы осаждены с Востока и с Запада. Плохо иметь дело с таким врагом: он хитрый волшебник и умеет принимать множество обликов. Говорят, он ходит тут и там, в облике старика в плаще с капюшоном, очень похожий на Гэндальфа, как вспоминают теперь многие. Его шпионы пролезают в каждую щель, а его птицы злыми вестниками непрестанно кружат в небе. Я не знаю, чем все это кончится, потому что сердце мое говорит: друзья Сарумана живут не только в Изенгарде. Но когда вы придете в дом короля, сами увидите. Или вы не пойдете? Я, может, зря надеюсь, что вы посланы мне в помощь в минуту сомнения и нужды?
— Я приду, когда смогу, — сказал Арагорн.
— Идемте сейчас! — не унимался Эомер. — Потомок Элендила будет сильной поддержкой сыновьям Эорла в злую минуту. На Западе уже сейчас идут сражения, и, боюсь, они плохо кончатся для нас. В этот северный поход я отправился без королевского разрешения, и в мое отсутствие его дом остался с малой охраной. Но три ночи назад разведчики сообщили мне, что видели отряд орков, спускавшийся с Восточной стены; они сказали, что у некоторых из них были значки Сарумана. Я заподозрил, что случилось то, чего я больше всего боялся: что заключен союз между Ортханком и башней Тьмы. Поэтому я погнал свой эоред, людей из моей Марки; мы догнали орков перед наступлением ночи два дня назад у границ Энтского леса. Тут мы окружили их и вчера на рассвете дали бой. Я потерял пятнадцать своих людей и двенадцать лошадей. Увы! Орков оказалось больше, чем мы рассчитывали. К ним присоединились и другие, пришедшие с Востока через Великую реку. Вы легко разглядите их след немного севернее от этого места. И еще другие орки пришли из Леса. Большие орки, тоже со знаком Белой Руки Изенгарда. Эти сильнее и злее всех.
Тем не менее мы покончили с ними. Но мы слишком долго были в отъезде. Нужно торопиться. Пойдете ли вы с нами? Вы видите — у нас есть лишние лошади. И есть работа для мечей. Мы найдем работу и для топора Гимли и лука Леголаса, если они простят мои резкие слова, касающиеся владычицы Леса. Я говорил так, как говорят люди моей земли, и я с радостью узнаю о ней больше.
— Благодарю вас за эти прекрасные слова, — промолвил Арагорн, — сердце мое жаждет идти с вами, но я не могу покинуть своих друзей, пока остается надежда.
— Надежды нет, — сказал Эомер. — Вы не найдете своих друзей на Севере.
— Но они не остались сзади. Мы нашли ясный знак недалеко от Восточной стены: по крайней мере один из них был еще жив. А между Стеной и этим местом мы не нашли других следов. Никто не сворачивал от главного следа, если только мое искусство мне не изменило.
— Тогда что же стало с ними?
— Не знаю. Их могли убить и сжечь вместе с орками; но вы говорите, что это не так. Я могу только предположить, что их увели в Лес до начала битвы, может быть, еще до того, как вы окружили своих врагов. Можете ли вы поклясться, что никто не выскользнул из ваших сетей таким образом?
— Я могу поклясться, что ни один орк не сбежал после того, как мы увидели их, — заверил Эомер. — Мы достигли окраины Леса раньше их, и если после этого кому-то и удалось выскользнуть из нашего окружения, то только не орку; такое существо должно обладать способностями эльфов.
— Наши друзья одеты так же, как и мы, — возразил Арагорн, — а вы прошли мимо нас при свете дня.
— Об этом я забыл, — озадачился Эомер. — Трудно быть уверенным в чем-то среди подобных чудес. Весь мир становится необыкновенным. Эльф в компании с гномом путешествуют по нашим степям; можно говорить с Владычицей Леса и остаться в живых; и меч, который был сломан еще до того, как отцы наших отцов приехали в Марку, снова возвращается к войне! Как может человек решить, что делать в такие времена?
— Но добро и зло остались прежними, — сказал Арагорн. — Они все те же у гномов, эльфов и людей. Дело человека — различать их и в Золотом лесу, и в собственном доме.
— Это верно, — согласился Эомер. — Я не сомневаюсь ни в вас, ни в том, чего жаждет мое сердце. Но я не могу делать все, что хочу. Наш закон не позволяет чужеземцам свободно разъезжать по нашим полям, и только король может дать такое разрешение… Этот закон стал особенно строг в наши опасные дни. Я прошу вас добровольно пойти со мной, но вы не хотите. Но ведь не могу же я бросить сто человек в битву против троих!
— Не думаю, чтобы ваш закон имел отношение к такому случаю, — усмехнулся Арагорн. — Я не совсем чужеземец; я бывал в этой земле и раньше, и не однажды; я ехал с войском Рохиррима, хотя и под другим именем и в другой одежде. Вас я не видел: вы слишком молоды, но я разговаривал с Эомундом, вашим отцом, и с Теоденом, сыном Тенгела, и никогда в прежние дни ни один высокий военачальник этих земель не принуждал человека отказываться от такой погони, как моя. Мой долг ясен — идти дальше. Вы должны сделать выбор, сын Эомунда. Помогите нам или, по крайней мере, не мешайте. Или попытайтесь исполнить ваш закон. Если вы так поступите, меньше ваших воинов вернется к королю, меньше станет участвовать в войне.
Эомер некоторое время молчал, потом заговорил:
— Мы оба должны торопиться. С каждым часом ваши надежды тают, а моих товарищей раздражает задержка. Мой выбор таков: можете идти. Более того, я дам вам лошадей. Прошу только об одном: когда завершите свои поиски или поймете, что они напрасны, верните лошадей к Энтвейду, где в Эдорасе в золотом чертоге сидит теперь Теоден. Тогда вы докажете, что я не ошибся. Я рискую собой — быть может, всей своей жизнью, — в надежде на вашу честность. Не обманите меня!
— Не обманем, — пообещал Арагорн.
Всадники сильно удивились, бросали мрачные и недоверчивые взгляды, когда Эомер отдал приказ передать свободных лошадей чужеземцам, но лишь Эостен осмелился высказаться открыто:
— Может, это и хорошо для этого лорда из Гондора, если он говорит правду. Но кто слышал о том, чтобы лошадь Марки давали гному?
— Никто, — ответил Гимли. — И не беспокойтесь: никто и не услышит об этом. Я предпочитаю идти пешком, чем сидеть на спине у такого большого и свирепого животного.
— Но вы должны ехать, иначе задержите нас, — заметил Арагорн.
— Вы можете сесть со мной, друг Гимли, — предложил Леголас. — Тогда все будет хорошо.
Арагорну дали большую темно-серую лошадь.
— Ее имя Хасуфель, — сказал Эомер. — Пусть она носит вас лучше и приведет к большей удаче, чем Гарульфа, своего бывшего хозяина.
Меньшую и более легкую, но норовистую и живую лошадь дали Леголасу. Звали ее Арод. Леголас попросил снять с нее седло и уздечку.
— Мне они не нужны, — сказал он и легко вспрыгнул на лошадь.
К удивлению всадников, Арод был спокоен и послушен, он двигался взад и вперед по первому слову всадника; эльфы знали, как обращаться с лошадьми. Гимли помогли сесть позади Леголаса. Он вцепился в своего друга, но держался спокойнее, чем Сэм Гэмджи в лодке.
— Прощайте! Желаю вам отыскать то, что вы ищете! — воскликнул Эомер. — Возвратите этих лошадей, и пусть тогда наши мечи сверкают вместе!
— Прощайте! Желаю вам отыскать то, что вы ищете! — воскликнул Эомер. — Возвратите этих лошадей, и пусть тогда наши мечи сверкают вместе!
— Я приду, — сказал Гимли. — Слова о госпоже Галадриэль все еще стоят между нами. Я должен научить вас вежливым речам.
— Посмотрим, — ответил Эомер. — Так много странного произошло, что учиться хвалить прекрасную госпожу под ласковыми ударами гномьего топора будет уже неудивительно… Прощайте!
На этом они расстались. Быстры были кони Рохана. Когда немного погодя Гимли оглянулся, отряд Эомера был уже далеко позади. Арагорн не оглядывался: он смотрел на след, по которому они скакали, низко пригнув голову к шее Хасуфель. Вскоре они оказались у берегов Энтвоша и здесь увидели другой след, о котором говорил им Эомер. След шел с Востока.
Арагорн спешился и осмотрел землю, затем, прыгнув в седло, проехал немного на Восток, держась в стороне от следа и стараясь не наступить на него. Потом снова спешился и еще раз осмотрел след.
— Мало что можно обнаружить, — сказал он, вернувшись. — Главный след затоптан всадниками, когда они скакали назад. Но этот след с Востока свеж и ясен… Никто не возвращался по нему назад к Андуину. Теперь мы должны ехать медленнее, чтобы быть уверенными, что ни один след не сворачивает в сторону. С этого места орки уже знали, что их преследуют; они могли предпринять попытку как-то спрятать пленников до того, как их догонят.
День подходил к концу. Дымка затянула солнце. Одетые деревьями склоны Фангорна приближались, медленно темнея по мере того, как солнце клонилось к западу. Путники не видели никаких следов ни справа, ни слева; иногда им встречались трупы орков со стрелами в спине или в горле.
Наконец, к вечеру они подъехали к краю Леса и на большой поляне за первыми деревьями обнаружили большое кострище: угли были еще горячи и дымились. Рядом лежала целая груда шлемов, кольчуг, щитов, сломанных мечей, луков, стрел и другого оружия. В середине на кол была насажена большая голова орка, на разрубленном шлеме можно было различить белый знак. Дальше, недалеко от Реки, с шумом выбегавшей из Леса, высилась могильная насыпь. Она была воздвигнута совсем недавно: сырую землю покрывал свежесрезанный дерн. На ней лежало пятнадцать копий.
Арагорн со своими товарищами обыскал поле битвы, но свет тускнел, быстро приближался туманный вечер. До ночи они не обнаружили никаких следов Пиппина и Мерри.
— Больше мы ничего не можем сделать, — печально сказал Гимли. — Мы разгадали много загадок с тех пор, как выступили из Тол-Брандира, но эту нам разгадать не удастся. Я думаю, что сгоревшие кости хоббитов смешались с оркскими. Это будет тяжелая новость для Фродо, если только он доживет, чтобы услышать ее, и тяжелая новость для старого хоббита, который ждет в Ривенделле. Элронд был против их участия.
— А Гэндальф — за, — возразил Леголас.
— Но Гэндальф решил и сам идти, и он погиб первым, — ответил Гимли. — Предвидение подвело его.
— Гэндальф заботился не о собственной безопасности и не о том, чтобы уберечь других, — сказал Арагорн. — К тому же есть такие дела, которые легче начать, чем довести до конца, даже если знаешь, что конец будет темным. Но я еще не собираюсь уходить с этого места. В любом случае мы должны дождаться утреннего света.
Они разбили лагерь немного в стороне от поля битвы под развесистым деревом; оно походило на ореховое, но широкие коричневые листья, сохранившиеся на нем с прошлого года, напоминали сухие ладони с длинными пальцами. Они зловеще шуршали на ночном ветру.
Гимли дрожал. Они захватили с собой только по одному одеялу.
— Давайте разожжем костер, — предложил гном. — Опасности меня больше не заботят. И пусть сбегутся орки, как мошкара слетается летом на огонь.
— Если наши хоббиты прячутся где-то в Лесу, костер может привлечь их, — подхватил Леголас.
— А может привлечь и других, не орков и не хоббитов, — предостерег Арагорн. — Мы близки к земле предателя Сарумана. К тому же мы на самом краю Фангорна, а говорят, что опасно трогать деревья в этом Лесу.
— Но рохиррим устроили здесь вчера большой костер, — возразил Гимли, — и, как видите, рубили для него деревья. А потом благополучно ушли отсюда.
— Их было много, — не согласился Арагорн, — и им нет дела до гнева Фангорна, потому что они приходят сюда редко и не ходят между деревьями. Но наша дорога ведет нас в Лес. Поэтому будьте осторожны! Не срубайте живых деревьев!
— В этом нет необходимости, — сказал Гимли. — Всадники оставили достаточно щепок и ветвей, а в Лесу много бурелома.
И он отправился собирать дрова и разводить костер. Арагорн сидел молча, прислонившись спиной к дереву и глубоко задумавшись, а Леголас стоял на опушке, глядя в сгущающуюся тьму Леса и наклонившись вперед, словно прислушивался к каким-то отдаленным голосам.
Когда гном разжег яркий костерок, три товарища уселись вокруг него. Леголас взглянул на ветви дерева над ними:
— Смотрите! Дерево радуется огню!
Может, танцующие тени обманывали глаза, но путники увидели, как ветви наклонились к пламени, листья терлись друг о друга, будто замерзшие руки, попавшие в тепло.
Наступило молчание, и все внезапно ощутили присутствие темного незнакомого Леса — такого близкого и полного тайн. Через некоторое время Леголас снова заговорил:
— Келеборн предупреждал нас не заходить далеко в Фангорн. Знаете ли вы почему, Арагорн? Что рассказывал об этом лесе Боромир?
— Я слышал много рассказов и в Гондоре, и в других местах, — ответил Арагорн, — но если бы не слова Келеборна, я счел бы эти рассказы просто байками, которые люди сочиняют по невежеству. Я как раз хотел вас спросить, сколько правды в этих рассказах. Если уж лесной эльф этого не знает, откуда знать человеку?
— Вы путешествовали больше меня, — сказал Леголас. — В своей земле я ничего не слышал, кроме песен об онодрим — люди зовут их энтами, — живших здесь много лет назад: Фангорн очень стар, старше, чем могут помнить эльфы.
— Да, он стар, — подтвердил Арагорн, — стар, как Лес у Больших курганов, и даже еще старше. Элронд говорил, что эти два леса похожи, это последние остатки могучих лесов прежних дней, в которых Перворожденные жили, когда люди еще не пробудились. Но Фангорн хранит свои тайны. Я о нем ничего не знаю.
Они установили дежурство, и первым очередь выпала Гимли. Остальные легли и почти мгновенно уснули.
— Гимли, — сонно пробубнил Арагорн. — Помните: в Фангорне опасно срубить даже ветку с живого дерева. Но не отходите далеко в поисках сухих ветвей. Лучше пусть погаснет огонь. Будите меня в случае необходимости!
С этими словами он уснул. Леголас лежал неподвижно, сложив руки на груди, и с открытыми глазами блуждал в стране сновидений, как поступают все эльфы. Гимли, сгорбившись, сидел у костра и задумчиво водил пальцем по лезвию своего топора. Деревья шумели. Других звуков не было.
Неожиданно Гимли поднял голову: на краю освещенного пространства стоял старик и опирался на посох; на нем был серый плащ, шляпа с широкими полями была надвинута на глаза. Гимли вскочил, слишком удивленный в этот момент, чтобы вскрикнуть, хотя в мозгу его мелькнула мысль, что их захватил Саруман. Арагорн и Леголас, разбуженные внезапным движением гнома, сели. Старик не говорил и не шевелился.
— Ну, отец, что мы можем для вас сделать? — спросил Арагорн, вскакивая на ноги. — Грейтесь, если замерзли! — Он сделал шаг вперед, но старик исчез. Даже следов его поблизости не было видно, а далеко идти они не решились. Луна зашла, и ночь была очень темной.
Неожиданно Леголас издал крик:
— Лошади! Наши лошади!
Лошади исчезли. Колышки, к которым они были привязаны, оказались выдернуты. Три товарища стояли молча и неподвижно, угнетенные новым ударом судьбы. Они находились на краю Фангорна, и бесконечные лиги лежали между ними и людьми Рохана, их единственными друзьями в этой обширной и опасной земле. Им показалось, что где-то далеко в ночи слышно ржание лошадей. Потом все затихло, только по-прежнему шуршал холодный ветер.
— Что ж, они ушли, — сказал наконец Арагорн. — Мы не можем найти их или поймать; так что, если они не вернутся по своей воле, нам придется обходиться без них. Мы начали свой путь пешком, пешком и закончим.
— Пешком! — возмутился Гимли. — Далеко так не уйдешь! — Он подбросил дров и сгорбился у костра.
— Всего несколько часов назад вы не хотели садиться на роханскую лошадь, — засмеялся Леголас. — С тех пор вы стали всадником.
— У меня не было выбора, — сказал Гимли. — Если хотите знать, что думаю я, — произнес он спустя некоторое время, — я думаю, это был Саруман. Кто еще? Вспомните слова Эомера: он бродит как старик в плаще с капюшоном. Так он говорил. Он исчез с нашими лошадьми или просто испугал их. Нас ждут большие неприятности, попомните мои слова!