До Любеча Егорий с Иваном ехали трое суток. Ехали они быстро, неутомимо, делая небольшие остановки, чтобы только дать отдых лошадям.
В Любече гонцы отдохнули несколько часов, зашли к своему дяде, старцу Семену, и к настоятелю одной из церквей любечских отцу Никодиму, к которому их направил Иларион, а также к родителям Антония Печерского, жившим в этом городе. Они советовались с отцом Никодимом, говорить ли людям о кончине великого князя. При этом они рассказали о случившемся с ними в дороге и об опасности, которая грозит со стороны Святополка.
— Пусть так, — ответил отец Никодим, — а все же вы пока не разглашайте о кончине великого князя. Придет время — люди узнают. А то вы скажете, что великий князь преставился и что Святополк овладел столом, а может быть, Господь Бог не допустит этого — к чему напрасно смущать людей? Если же вы скажете, что великий князь преставился и что неизвестно, кому достанется стол великокняжеский, то могут пойти среди людей разные кривотолки, а люди разбойные, узнав, что нет на столе великого князя, осмелеют и начнут грабить народ.
Того же мнения был и старец Семен, а потому в дальнейшем пути до Смоленска Егорий и Иван хранили тайну о кончине великого князя, а на расспросы, куда и зачем они едут, отвечали, что держат путь в Смоленск по делам торговым.
Из Любеча выехали под вечер и направились берегом реки. Было около полуночи, когда они услышали крики. Они поторопились туда. Оказалось, что на расположившихся отдыхать на берегу византийских купцов, возвращавшихся из Смоленска через Киев в Царьград, напали разбойники. Егорий с Иваном, бросившись на разбойников неожиданно с тылу, дали возможность купцам со браться с силами и помогли одолеть разбойников и обратить их в бегство Купцы, кланяясь Егорию с Иваном и благодаря их, спросили:
— Кто вы такие, добрые витязи?
Те сказали.
— А куда ж путь держите?
— Едем в Смоленск, куда нас послал старец к другому старцу — гусельщику Григорию.
— К Григорию? — переспросили несколько купцов. — Так он теперь в Смоленске. Мы были там.
— Еще раз благодарим вас, добрые молодцы, — сказал старший из купцов, — за помощь. Много теперь разбойных людей на Руси стало, великий князь слаб здоровьем стал, а потому разбойным и воровским людям воля. А не слышали вы в Берестове, добрые молодцы, как здоровье великого князя Владимира?
— Слышали, что слаб, — ответил Иван.
— Слаб, — подтвердил Егорий.
Старший из купцов велел принести Егорию и Ивану подарки, они отказались, сказав, что считали своей обязанностью помочь купцам отбиться от разбойных людей, но купцы стояли на своем и просили не обижать их отказом.
— Если так, — наконец сказал Иван, — то мы возьмем от вас только бусы для наших жен, а много нам и брать-то нельзя, потому что путь наш долог и мы торопимся. А вы лучше, прибыв в Любеч, зайдите к отцу Никодиму и пожертвуйте на храм Божий.
— Пусть будет по-вашему, — ответили купцы, — но, не покормив, мы уж вас ни за что не отпустим.
— За это спасибо есть хочется да и отдохнем с вами немного; разбойные люди, которые нападали на вас, верно, тут недалеко где-нибудь, а потому мы должны подождать до рассвета, чтобы они в темноте не напали на нас.
С рассветом они тронулись в дальнейший путь Следующий день и наступившая затем ночь прошли для них благополучно, но на второй день зарядил проливной дождь Дождь не унимался и ночью Почву размыло, и лошади вязли в грязи Местами путникам приходилось сходить с лошадей и вести их за повод. Несмотря на все эти приключения, ночью на седьмые сутки они поспели к Смоленску Когда они поднялись на один из холмов, окружающих город, Егорий сказал:
— Вон, видишь, брат Иван, Смоленск-то! Смотри, какой он при месяце красивый.
— Красивый, что и говорить, но не краше ничем Киева, да и Днепру здешнему куда до нашего, — ответил Иван. — Наш-то и широк и могуч, а здесь — совсем малая речонка. Недаром говорят, что Киев всем русским городам отец!
— Сказывают, что и Новгород велик и красив, и река там, говорят, тоже большая, и идет она в большое озеро Нево, а озеро это прямо к морю Варяжскому подходит. Старец-то Григорий оттуда родом. Сказывал, что зимы там лютые, но и люди крепкие и отважные: ни холода, ни моря не боятся, а море-то Варяжское серое да сердитое… Хотел бы я там побывать, — заключил Егорий.
— Ну что ж, поезжай в Новгород со старцем Григорием.
— Сам знаешь, домой надо возвращаться: пора страдная! Не будь пора страдная, не пустил бы тебя одного в Муром: там меря — обычая звериного, Бога не знает…[6]
— Не тужи, Егорий, Бог поможет, доеду, а может быть, Григорий даст мне кого-нибудь из Смоленска, кто знает хорошо дорогу в Муром..
— А тебе надо в Смоленске попытать, не поедут ли купцы на ладьях в Киев: по течению скоро доедешь.
— Дело ты говоришь…
— Бусы-то ты свези моей жене и передай с поклоном, скажи, что до Смоленска вместе доехали счастливо, даст Бог, счастливо доеду и до Мурома и вернусь..
Они въезжали в город. Собаки подняли лай.
— Что за люди? — окликнул их ночной сторож.
— К старцу Григорию-гусельщику, — отвечали они.
— А вы-то кто такие да откуда?
— Из-под Киева, из села Берестова, от старца Андрея-гусельщика к старцу Григорию.
— Старец Григорий у боярина Стрелы, да теперь ночь, не беспокоить же вам боярина ночью!
— Ну что ж, мы подождем тут с тобой, да скоро уж и утро наступит.
Действительно, утренняя заря уже занималась.
— Да, утро близко, — сказал сторож, — поведу я вас к, терему боярскому, там подождем: авось скоро кто-либо выйдет.
— Ладно.
— Так вы говорите, что из-под Киева. Долго ли в пути были?
— Семь суток.
— Больно уж скоро вы ехали!
— Ехали скоро — это верно. Сам знаешь, пора-то страдная, — отвечал Иван, — дома надо быть, а между тем его, — он указал на Егория, — отец, а мой дядя, Андрей-гусельщик, послал нас по делу важному и спешному к старцу Григорию. Вот мы и торопились: и весть-то нужно скорей доставить, да и домой надо скорей возвращаться…
Уже рассветало, когда сторож подвел их к боярскому терему. На дворе терема собаки подняли лай. Сторож из боярских холопов подошел к калитке и через оконце спросил:
— Кто там?
— Да вот два молодца, сказывают, что из-под Киева к старцу Григорию приехали, — ответил ночной сторож.
— Из Берестова от старца Андрея-гусельщика к старцу Григорию, — сказали Егорий и Иван.
Сторож отворил калитку и, оглянув прибывших, повел их в свою сторожку, и они, утомленные, присев на лавки, сейчас же заснули. Но недолго пришлось им отдыхать — через час, не более, их разбудил старец Григорий.
Они низко поклонились старику, а он обнял и поцеловал их.
— Что вас, молодцы, сюда привело? Какие вести привезли? Что старец Андрей?
— Старец Андрей благодарит Бога за дарованный ему долгий век, — отвечали они, — шлет тебе поклон и велел сказать, что великий князь Владимир, свет Святославич, преставился…
— Вечная ему память, вечная память великому князю праведному, — произнес Григорий, осеняя себя крестным знамением. — Когда же преставился великий князь?
— Поутру семь суток тому назад…
И они рассказали Григорию, как в Киеве захотели скрыть смерть Владимира, как поступила Предслава и как старец Андрей, обсудив все с Горисветом, послал одного из сыновей к Борису.
— А вас ко мне? — спросил Григорий.
— Меня, — ответил Егорий, — к тебе, чтобы ты дал знать Ярославу, а его, — указал он на Ивана, — в Муром к Глебу…
— Подождите тут, — сказал Григорий, — я схожу к боярину Стреле. Дело важное. Сейчас вас позовут. Вам поесть и отдохнуть с дороги надо, а мы со Стрелой обсудим, как быть.
— Должны мы тебе сказать еще, старче, — начал Иван, — что неподалеку от Киева встретили мы тиуна Якшу. Допытывал он нас, куда и зачем мы едем. Мы, разумеется, ему не сказали доподлинно, а ответили, что едем к дяде Семену в Любеч, что посланы к нему Андреем проведать о здоровье его. А Якша и открылся нам, что он едет к Святополку, что Святополк идет к Киеву… А как обогнули мы Вышгород, встретили пьяных воинов Святополковых, которые сказывали, что Святополк пошел уже к Киеву…
— Горе земле будет от Святополка, — ответил Григорий, — горе. Вы тут теперь подождите, сейчас позовут вас.
В боярских покоях, куда позвали гонцов, они подкрепились едой и отдохнули. В полдень их позвали к боярину Стреле.
— Весть горькую привезли вы, — сказал он, — старец Григорий сам поедет сегодня же в Новгород к князю Ярославу, а вы оба поезжайте в Муром к Глебу.
Егорий ответил, что ему надо возвращаться в Берестово и что в Муром поедет один Иван.
— Поезжай, — сказал Стрела, — если надо обратно в Берестово, кланяйся старцу Андрею. Можешь поехать с купцами: на речке Смядыни у города стоят они, и если не сегодня, то завтра поедут в Киев. Тебе, Иван, я дам человека, чтобы указал дорогу в Муром, а сам поеду к нашему князю Станиславу поведать ему о кончине великого князя. Князю неможется. Хворый он у нас и слабый, а в последнее время совсем изболелся. Как бы его эта весть не добила, а не сказать ему нельзя: от князя таить невозможно…
Егорий ответил, что ему надо возвращаться в Берестово и что в Муром поедет один Иван.
— Поезжай, — сказал Стрела, — если надо обратно в Берестово, кланяйся старцу Андрею. Можешь поехать с купцами: на речке Смядыни у города стоят они, и если не сегодня, то завтра поедут в Киев. Тебе, Иван, я дам человека, чтобы указал дорогу в Муром, а сам поеду к нашему князю Станиславу поведать ему о кончине великого князя. Князю неможется. Хворый он у нас и слабый, а в последнее время совсем изболелся. Как бы его эта весть не добила, а не сказать ему нельзя: от князя таить невозможно…
В тот же день Иван отправился с одним из людей Стрелы в Муром к князю Глебу. Егорий поплыл на купеческой ладье обратно в Киев, а Григорий поехал в Новгород. Весть о кончине Владимира сильно потрясла больного князя Станислава, и он через несколько дней скончался.
IV
Мы оставили Якшу, когда он входил в избу Сороки, о котором говорили, что он занимается волхвованием.
— Где ж твой муж? — спросил Якша у старухи, жены Сороки.
Та, низко кланяясь, ответила:
— У князя Святополка.
— У князя! Не у князя, а у великого князя, — поправил ее Якша. — А Святополк-то где?
— Не знаю сама-то, не знаю. Сейчас сын-то наш придет и укажет тебе дорогу к князю… Только заря занялась, как разбудили нас люди Святополковы, мужа позвали к нему… Вот скоро сын придет, он и расскажет все… Да вот и он, легок на помине, — сказала старуха.
Вошел парень лет двадцати пяти.
— Здравствуй, — сказал ему Якша, — проводи-ка меня к великому князю Святополку.
Святополк расположился верстах в пяти от Киева в лесу Сюда и привел Якшу сын Сороки. Якша торжественно объявил Святополку о кончине великого князя и о тайных приготовлениях к его похоронам в Десятинной церкви.
— Что же делать? — ответил раздумчиво Святополк. Он кликнул отрока и велел позвать к себе в шатер своих ближайших бояр и латинского попа, который был у него в стане.
Латинский поп Фридрих, худой и высокий, родом лях, сложив руки, точно для молитвы, и возведя глаза к небу, сказал:
— Тебе, княже, по праву старшего принадлежит стол киевский! Ты знаешь от епископа Рейнберна, как благоволит к тебе папа, и, конечно, он не оставит тебя без королевского титула. Но ты спрашиваешь: что теперь делать? Против тебя действительно ведутся козни. Младшие хотят быть выше старшего! Люди властолюбивые хотят, чтобы великий князь был игрушкою в их руках, и, зная, что ты никому не позволишь приказывать себе хотят оттолкнуть от тебя народ, который любит тебя. Итак, что же делать? Папа римский за тебя, а за кого он, тот будет победителем. По моему разумению, тебе следует поступить так. Сегодня ночью, как сказал почтенный и преданный тебе слуга Якша, тело Владимира будет доставлено в Десятинную церковь. Не надо мешать этому! Оставим Горисвету и Илариону распоряжаться сегодня как они хотят, завтра же ранним утром ты с дружиной входи смело в Киев, иди в великокняжеский терем, принадлежащий тебе по праву, и объяви народу, что люди властолюбивые хотят скрыть кончину Владимира, ибо сами желают править землей, но ты им этого не дал сделать… А ты, слуга верный и преданный, — обратился латинянин к Якше, — вернись в Киев и предуведоми народ о замыслах Горисвета и Илариона. Да и у вас, бояре, есть в Киеве родственники и знакомые: действуйте через них, подготовляйте народ, распространяйте слухи о доброте, мудрости и щедрости великого князя Святополка, оклеветанного врагами его перед киевлянами. Прав ли я, верно ли я говорю?
— Прав, верно, — ответили бояре.
— Так и поступим, — воскликнул Святополк, — а теперь, отроки, дайте браги и меду! Выпей с нами и ты, Якша, слуга мой верный и преданный! В Киев еще успеешь. Ты будешь теперь боярином моим! Выпьем за боярина Якшу! Позвать сюда волынщиков и гусельщиков!
— Ныне, княже, мой совет: не зови их, — сказал латинянин. — Если бы народ узнал о музыке в стане твоем, когда умер твой отец, он осудил бы тебя.
— Ты прав, мудрый Фридрих, — ответил Святополк.
К вечеру Якша вернулся в Берестово. Он сказал, что ездил в Киев за овсом.
В полночь бояре осторожно спустили на веревках из верхних клетей обернутое в ковер тело Владимира и положили на сани[7]. Тихо тронулось печальное шествие к Киеву. Впереди шел с крестом Иларион. Певчих не было, так как опасались, что пение выдало бы тайну. За гробом шли Предслава, Горисвет, бояре и отроки. Во втором часу шествие подошло к Десятинной церкви, у которой было встречено митрополитом и Анастасом. В церкви была совершена лития.
Уже с вечера ходили по Киеву слухи, распущенные приверженцами Святополка, о кончине Владимира, о том, что смерть его скрывают и что ночью тело его будет доставлено в Десятинную церковь. К утру эти слухи охватили весь Киев, и народ густыми толпами стекался в Десятинную церковь, чтобы поклониться телу Равноапостольного. Недвижно лежал Владимир посреди церкви на возвышении, покрытом ковром. Лицо его дышало святостью. Народ рыдал, видя во гробе своего любимого князя. «Знатные плакали, — говорит летописец, — как по заступнику земли своей, убогие — как по заступнику, кормителю своему…».
В семь часов утра приехал в Киев Святополк с дружиною и направился прямо к великокняжескому терему.
— Чтоб не подумали люди, что я корысти ради хочу овладеть великокняжеским столом, я раздам бедным все великокняжеское добро, — сказал он и велел открыть столы для бедных, а сам пошел в гридницу, где собрались латинянин Фридрих и любимцы Святополка. Был тут и Якша. Их собрал Святополк для того, чтобы посоветоваться, как предотвратить козни братьев.
— Как твой тесть поступил со своими братьями, как Болеслав чешский со своими, так и тебе надлежит. Твое право на великокняжеский стол, и ты должен всякими путями отстаивать это право, — сказал латинянин. — Скажи, Лешко, — обратился он к боярину, родом ляху, — как поступил Болеслав ляшский?
— Он убил братьев своих, — ответил Лешко.
— Таким же образом, — добавил от себя латинянин, — поступил и Болеслав чешский, которого зовут Рыжим, и папа не осудил ни Болеслава польского, ни Болеслава чешского, ибо они отстаивали свое право.
— Ладно, подумаю, — сказал Святополк, — а теперь я поеду с тобою, Фридрих, к митрополиту и в Вышгород; вас же, Якша и Черный, с дружиною и воинами оставлю править в Киеве. Люди боятся войны, они не хотят споров между братьями; им нужен мир, и они признают меня. Но жду я бед из Новгорода. С Борисом и Глебом так ли, иначе ли поступим, с ними хлопот много не будет, но Ярослав — хитер, в книжной мудрости искусен.
— Ярослав не опасен теперь: у него вражда с новгородцами. Так писал оттуда латинский патер епископу Рейнберну. Поговорим с епископом, он решит, как быть с Ярославом, — ответил латинянин.
Святополк, как бы не расслышав Фридриха, ничего не сказал. Он думал, по-видимому, о чем-то другом. Немного погодя он в раздумье медленно проговорил:
— Подождем и с Борисом, и с Глебом. Я отправлю сейчас к Борису письмо… Враги мои уж, вероятно, известили его о кончине отца. Я напишу ему, что занял великокняжеский стол, как принадлежащий мне по праву… и добавлю, что хочу жить с ним по-братски, в любви и дружбе. Он поверит. Я объявлю об этом народу, который любит его, и они успокоятся за него… Глебу я напишу, что Владимир болен и зовет его. Узнав о кончине Владимира, Ярослав и Глеб могут соединиться, а потому Глеба надо позвать поскорее сюда… Сейчас я отправлюсь к митрополиту и о том, что услышу от него, скажу вам…
От митрополита Михаила Грека Святополк и Фридрих вернулись в хорошем расположении духа.
— Митрополит, — заявил Святополк своим приспешникам, — желает мира и признал вполне естественным, что я, как старший, добиваюсь великокняжеского стола. Он и Анастас слышали, что Владимир желал завещать великокняжеский стол Борису, но не успел этого сделать… Впрочем, они сами думают, что Борис не будет добиваться великокняжеского стола, узнав, что я занял его.
— А ты не верь их сладким речам, княже, — сказал Якша.
— Не верь, — поддержали Якшу и другие.
— Увидим, — ответил Святополк. — Итак, в Вышгород, а на вас, Якша и Черный, надежда моя, что вы успокоите людей, если их будут смущать враги мои!
После отъезда Святополка Якша позвал к себе Черного и, велев принести ему жбан браги, вступил с ним в разговор.
— Как ты думаешь, Черный, — начал Якша, — удержимся ли мы? Мы с тобой ближайшие помощники Святополка, и если люди пойдут против Святополка и прогонят его из Киева, то нас с тобой не пощадят. Намотай это себе на ус. Я говорю с тобой откровенно, потому что мы в одинаковом положении.
— Не понимаю, Якша, чего ты боишься, — ответил удивленно Черный. — Ни Борис, ни Глеб не вступят в борьбу со Святополком; не захотят, да на всякий случай есть средство избавиться от них… Вот с Ярославом труднее: он хитер. Ну да он далеко: пока-то узнает и соберется, а Святополк и укрепится в Киеве. А когда Ярослав пойдет на Киев, нам на помощь явятся печенеги и Болеслав.