— Я тебя о личном спрашивал.
— Я тебя тоже.
— Не хочешь, не говори, — отмахнулся он. — Но счастливой ты не выглядишь. Каждый вечер сидишь в баре. Пьешь?
— Ты же знаешь.
— Все равно. Бар неподходящее место для счастливой женщины.
— А парк?
— Что — парк?
— Парк подходящее? Я могу переместиться туда, чтобы доставить тебе удовольствие.
— Ты доставишь мне удовольствие, когда порвешь с этим типом.
— Вона как… — присвистнула я. — Я думала, вы друзья, точнее — деловые партнеры. Как-то невежливо…
— Прекрати паясничать, — отмахнулся Дед. — Дело совершенно не в том, что твой Тагаев… Хотя, прежде чем связываться с таким типом, не худо было бы подумать об общественном мнении. Впрочем, для тебя общественное мнение чепуха. Так вот, дело даже не в том, что мой помощник по связям с общественностью открыто живет с недавней шпаной (Дед Тагаева иначе как шпаной не именовал, очень ему нравилось это словечко), а в том, что ты сделала никуда не годный выбор. Вы не подходите друг другу, и, даже если ты сто раз скажешь, что счастлива, я все равно не поверю.
— Еще бы… Я тоже предпочитаю не верить в то, что мне не нравится. Вот сейчас, к примеру, я не верю, что пятнадцать минут назад ты злостно пудрил мне мозги… — Дед поморщился, а я продолжила:
— И жить с ним открыто в самом деле не стоило. То ли дело втихаря, это бы общественное мнение не покоробило. А по поводу «не подходим» тоже не факт, крайности, как известно, совпадают.
— Я понимаю, — мягко сказал Дед, глядя на меня с печалью. — Тебе нелегко признаться… Но если ты просто боишься порвать с ним… Он что, угрожал тебе?
Я поднялась и пошла к двери.
— Ты ни за что не поверишь, но мне нравится этот парень, — весело сообщила я, и, между прочим, говорила правду, он мне в самом деле нравился. Другое дело, что сам Тагаев поверить в это, как и Дед, не в состоянии. «Как они, в сущности, похожи», — некстати подумала я.
— Иногда очень трудно признаться в своих ошибках, — глубокомысленно изрек Дед.
— Это мне знакомо, — согласно кивнула я.
— Хочешь, пообедаем вместе? — засуетился Дед, что ему, в общем-то, несвойственно. — Или съездим куда-нибудь? За город? Хочешь? Погуляем в лесу. Сейчас в лесу должно быть прекрасно…
— Но наслаждаться этим придется кому-нибудь другому, — вздохнула я. — Хочу побеседовать с медсестрой. Может, узнаю что путное, раз ты предпочитаешь играть в молчанку.
— Детка…
— Я, конечно, давно привыкла к этой милой кличке… — натягивая кроссовки, заметила я. Могу поклясться, он покраснел. От этого зрелища у меня глаза на лоб полезли. Воспользовавшись моей растерянностью, Дед обнял меня и запечатлел на моих устах поцелуй. Лишь с очень большой натяжкой его можно было назвать отеческим.
— Не думай, что я не ценю твоего отношения ко мне, — тихо сказал он. — Напротив, очень ценю. И я прекрасно понимаю, какие чувства тобой движут. Ты боишься за меня. Потому что любишь. Так ведь?
— Конечно.
— И я тебя люблю.
— С каждым разом в это все труднее и труднее поверить.
— Скажи, если я попрошу, если я очень попрошу, ты его бросишь?
— Зачем? — искренне удивилась я и нарвалась.
Дед, конечно, разозлился.
— Что касается любовников, ты всегда умудрялась сделать наихудший выбор.
— Ты же не себя имеешь в виду?
— Все равно не поверю, что ты его любишь, — сказал Дед, а я пробормотала, покидая его квартиру:
— Похоже, мне никто уже не верит. Люди стали недоверчивы. В них умерла романтика, остался сплошной материализм.
* * *Хоть я и не ожидала всерьез узнать от Деда что-нибудь, способное прояснить ситуацию, однако наш разговор меня огорчил. Особенно в той его части, что касалось Тагаева. Деда я знала хорошо и не могла не отметить, что о моем возлюбленном он говорил с горячностью и злостью, вовсе неподходящими его сединам, и оставить Тагаева предложил мне всерьез. Если это ревность, то еще полбеды, а если… Вот об этом «если» думать мне совершенно не хотелось, особенно в свете последнего задания.
Если деловые партнеры ссорятся, то, как правило, всерьез, а если предмет ссоры большие деньги (а в нашем случае они большие-пребольшие), то и головы летят совсем легко. Очень может быть, что Дед заподозрил Тагаева в коварстве, оттого-то и поручил мне разобраться с предполагаемым киллером. И про чувства спрашивал. Ох, как не жалую я такие задания, начнешь копать на свою голову. Я даже замерла на последней ступеньке от внезапно открывшихся неприятных перспектив.
— Мама дорогая, — промычала я и тут сообразила, что охранник смотрит на меня с недоумением. Я выдала ему свою лучшую улыбку и поспешила покинуть дом.
Уже в машине я подумала: а почему бы не поговорить с Тагаевым, чтобы выяснить его мнение на этот счет? И тут же отвергла подобную идею. Говорить с Тагаевым о его делах еще затруднительнее, чем с Дедом. Тот слова в простоте не скажет, юлит и изворачивается, а этот просто молчит, как пень с улыбкой Моны Лизы. Значит, придется приложить старание и разобраться самой. Теперь у меня есть занятие, за что могу сказать спасибо близким людям. Удружили.
Если разговор с Дедом меня, мягко говоря, озадачил, то последующие события и вовсе вызвали изумление. Удивляться я начала в основном в понедельник, но и суббота в этом смысле тоже кое-чем порадовала.
Оказавшись в машине, я первым делом позвонила Сергееву. Он скромно напомнил, что суббота считается выходным днем, по крайней мере, у нормальных |людей. Я ответила, что в нормальность ментов все равно никто не поверит, с чем он поспешно согласился. Через полчаса он ждал меня возле больницы, прогуливаясь у дверей, курил и всем своим видом демонстрировал скуку и покорность судьбе.
— Привет, — сказал он мне без энтузиазма, когда я припарковала свою машину рядом с его тачкой. Выглядела она так паршиво, что оставалось лишь гадать: то ли машина за древностью лет начала разрушаться сама по себе, то ли ездок Сергеев совершенно никудышный.
— Нравится мне твоя машина, — задумчиво изрек он.
— А мне твоя нет.
— Еще бы, — радостно фыркнул он и спросил:
— Знаешь, сколько ей лет?
— Знаешь, сколько лет Шер? А выглядит прекрасно.
— А это чего такое?
— Это американская певица. Беда с вами, ментами, самый темный народ на свете.
— Вот только и дел мне на певиц смотреть. — Сергеев отбросил сигарету в кусты, хотя неподалеку радовала глаз урна, и с постным лицом вздохнул, тем самым давая понять, что болтовня кончилась и мы приступаем к разговору. — Значит, все-таки будешь участвовать в следствии? — вежливо спросил он. Артем в таких случаях говорил «будешь везде совать свой нос» и «путаться под ногами».
— А тебе Ларионов больше нравится? — не удержалась я, хотя и боролась с собственной язвительностью, которая нет-нет да и давала себя знать.
— Что ты, что ты, — в притворном испуге замахал он рукой. — Ты мне нравишься гораздо больше.
— Вот видишь, значит, можно считать, что тебе повезло. Давай рассказывай, чего нарыли.
— Особо порадовать нечем. Отпечатков никаких, никто ничего… правда, девчушка из соседнего отделения пошла покурить вон в те кусты и видела парня в серой куртке, который свернул за угол, и вроде бы карман у него топорщился. — Сергеев скривился.
— Думаешь, девчонка фантазирует?
— Почему? — пожал он плечами. — Вполне могла кого-то видеть. Не скажешь, что здесь особо оживленно, но люди все-таки ходят.
— Чего тебе не нравится? — спросила я, приглядываясь к нему. Сергеев на мгновение замешкался, точно прикидывая, стоит отвечать или нет, потом кивнул:
— Идем. — И повел меня к торцу здания.
Два ряда окон и труба, то ли газовая, то ли еще какая-то, не очень я в этом разбираюсь. Водосточная труба тоже имелась, но она была довольно далеко от окна. Пожалуй, слишком далеко. Сергеев стоял рядом, как и я, задрав голову, и молчал. Потом не выдержал и подал голос:
— Ну, как тебе?
— Да-а, — протянула я. — А как он окно открыл?
— Разбил стекло, — вздохнул Сергеев.
— Затейник, — покачала я головой.
— Ага. И все это в светлую пору, а не под покровом ночи.
— И руки у парня должны быть обезьяньи, чтобы за трубу держаться, да еще стекло разбить.
— Да так аккуратно разбить, что никто шума не услышал, — поддакнул Сергеев.
— Значит, окно, скорее всего, ложный след, — подвела я итог. — И мент у дверей палаты врет, что никуда не отлучался.
— Может, врет, а может…
— Чего может? — нахмурилась я, некоторая маета Сергеева меня все-таки насторожила. Он взглянул на меня, нахмурился, после чего с минуту помалкивал.
— Тут ребятишки в костюмах понабежали и очень рекомендовали версию с окном. И девушку, что парня видела, они нашли. То есть данная версия их очень устраивает.
— Почему? — не удержавшись, задала я глупый вопрос.
— Я надеялся, может, ты знаешь, — вздохнул Сергеев.
— Думаешь, ребятишки в костюмах имеют какое-то отношение к убийству?
Сергеев пожал плечами и вновь нахмурился.
— Тебе лучше знать, что может, а что нет. Ты у нас с властью в дружбе, а мы что… Нам сказали, убийца по трубе поднялся, значит, так и есть. Наше дело…
— Твое дело выполнять работу, за которую тебе деньги платят, — разозлилась я. Сергеева так и подмывало ответить, но он смолчал. А я продолжала теряться в догадках. — Ладно, — по прошествии некоторого времени, в продолжении которого мы стояли, разглядывая стену, произнесла я, — пойдем с народом потолкуем.
— Пойдем, — не без яда отозвался Сергеев. Понимать это надо было следующим образом: «А то без тебя не говорили». Так оно, конечно, и было, но теперь я совсем не была уверена, что кто-то очень старался.
Мы поднялись по ступенькам к центральному входу. В больнице, несмотря на субботний день, царило оживление. Пациенты отделения устроились возле телевизора на посту медсестры, сама медсестра отсутствовала. Зато в ординаторской мы нашли врача. Увидев нас, он непроизвольно поморщился. Все яснее ясного, достали человека вопросами.
— Чем обязан? — со вздохом поинтересовался он.
— Простите за назойливость, — сиротски начала я, — но у нас есть еще вопросы.
— Задавайте. Только вряд ли я что-то новое смогу сказать.
— Мы, собственно, хотели бы еще раз осмотреть палату, — улыбнулась я. — Это возможно?
— Конечно. Она в настоящий момент пустует. Идемте.
По коридору мы прошли в отделение реанимации. Здесь все было, как в прошлый мой визит, только милиционер не сидел на стуле возле палаты. Врач распахнул дверь и пропустил нас вперед. Окно было закрыто, разбитое стекло успели заменить. Я пододвинула табурет, открыла окно и взобралась на подоконник под критическим взглядом Сергеева.
— Ну, что? — спросил он.
— Ну, если парень работал в цирке…
Я спрыгнула на пол, оглядела палату. Чисто теоретически убийца, конечно, мог проникнуть сюда через окно, мог и стекло разбить, вообще много чего мог, и среди киллеров действительно встречаются циркачи, но почему-то теперь в это упорно не верилось.
— Рядом точно такая же палата? — спросила я.
— Да, — ответил врач, — но там сейчас ремонт. Месяц назад штукатурка отвалилась, хорошо, хоть никто не пострадал. После этого решили привести это крыло в порядок.
— Можно посмотреть?
— Да ради бога, — пожал он плечами.
Мы вышли из палаты, и я подумала, что следов ремонта в коридоре почему-то не видно. Врач уверенно прошел мимо соседней двери, мы миновали коридор, он открыл дверь (ключ торчал в замке), и мы оказались на лестничной клетке. Тут ремонт шел полным ходом. Мы спустились на один пролет и вновь поднялись, но уже по другой лестнице. Здесь тоже был коридор, дверь распахнута, рабочих не наблюдалось, но следы их деятельности были: повсюду груды мусора, рабочий инструмент. Мы прошли коридором мимо нескольких дверей, пока возле одной не остановились.
— Это здесь, — сказал врач, распахивая ее.
Палата напоминала ту, в которой мы только что были, за тем лишь исключением, что эта была пуста. Окно прикрыто пленкой, чтобы не забрызгать стекла при покраске. Справа еще одна дверь, тоже закрыта пленкой.
— Я правильно поняла, у палаты два входа? — пытаясь разобраться в хитросплетении архитекторской мысли, спросила я.
— Как видите. Сейчас эту дверь закрыли, чтобы не таскать в отделение грязь.
Я подошла и подергала дверь, в самом деле заперта.
Сергеев наградил меня очередной насмешливой улыбкой.
— Одна дверь выходит в один коридор, другая в другой, — кивнул он. — А окно с торца. Можешь убедиться.
Я подошла к окну, так и есть.
— Занятно, — пробормотала я.
— Занятно, только ничего это нам не дает. С таким же успехом парень мог и по трубе подняться.
— Это точно, — не стала я спорить.
Однако теперь я была уверена: киллер, кто бы он ни был, вряд ли проник в палату через окно. Он прошел в отделение, воспользовавшись этой лестницей, для профессионала хлипкий замок в двери не проблема. Но было два «но»: рабочие, которые могли обратить на него внимание, что для киллера нежелательно, и мент, что дежурил возле палаты. С рабочими вопрос разрешился сразу. По словам Сергеева, они обычно работали до 17.30, а в пятницу ушли на час раньше, и к моменту убийства здесь никого не было.
— Ты здесь еще постоишь или можем идти? — спросил Сергеев.
— Идем, — кивнула я. — А этот коридор куда ведет? — спросила я врача, когда мы покинули палату.
— На другую лестничную клетку, — ответил он.
— То есть весь этаж можно обойти по кругу? При этом на каждом этаже четыре лестницы?
— Пять. Одна пожарная. Эта как раз в конце коридора.
— Можно взглянуть?
На этот раз он ничего не ответил, просто пошел вперед, указывая нам дорогу.
Дверь, выходящая на пожарную лестницу, была наполовину стеклянной, стекло в двух местах треснуло. К моему удивлению, она оказалась не заперта.
— Ее что, никогда не запирают?
— Понятия не имею, — отозвался врач. — Может, открыли, чтобы проветрить помещения, краской пахнет невыносимо.
Конечно, запах сильный, и дверь могли открывать, чтобы не задохнуться, но, когда рабочих нет, логичнее же все-таки запирать. Хотя больничные порядки мне неизвестны.
— Рабочие по выходным не приходят?
— Не знаю. Это вам лучше у завхоза выяснить.
— Он сейчас здесь?
— Возможно. Спуститесь в полуподвал, там его кабинет.
— Если не возражаете, мы бы еще раз заглянули в палату, где произошло убийство.
Врач опять пошел вперед, не отвечая. По дороге я приметила поллитровую банку с остатками какой-то жидкости и прихватила ее. В банке оказалась вода пополам с побелкой.
— Где это можно вымыть? — обратилась я к врачу.
Чувствовалось, что он сыт по горло общением со мной, но продолжал проявлять терпение.
— Вон там туалет.
Когда я вернулась из туалета, мужчин в коридоре уже не было, я нашла их возле дверей палаты.
— Если я больше не нужен… — сказал врач и, не дожидаясь ответа, зашагал в ординаторскую.
— Ну, что дальше? — спросил Сергеев.
— Стой возле двери, — вздохнула я, вошла в палату, достала из сумки платок, завернула в него банку и с размаха ударила ею по подоконнику. Дверь тут же открылась, и Сергеев спросил:
— Чего разбила?
Я продемонстрировала платок и выбросила осколки банки вместе с платком в мусорную корзину в туалете напротив.
— Звук был негромким, но ты услышал, — сказала я со вздохом.
— Потому что слушал. А парень что делал?
— Книжку читал.
— Вот-вот, — вздохнул Сергеев. — Да все правильно ты говоришь, — поморщившись, продолжил он. — Ясно, что мент куда-то отлучался, сам или попросил кто. И в окно киллер не влезал, зачем? Вон она дверь, рядом. Появился из коридора никем не замеченный и сразу в палату, сделал выстрел и опять нырнул в ту же дверь. Пост медсестры довольно далеко, со своего места обе эти двери она видеть не может, я проверял. Застрелив парня, киллер вышел на пожарную лестницу и спустился по ней. Кстати, с той стороны деревья и заросли сирени, идеальное укрытие.
— Ну и что ж тогда ты мне голову, морочишь? — хмыкнула я.
— Это не я, — покачал он головой. — Это наши общие друзья и коллеги.
— Скажи, что ты об этом думаешь?
— Ох ты, господи. — Он засмеялся, вышло зло, а вовсе не весело. — Я думаю, это убийство никому не интересно. Я бы даже подумал, что тебя мне специально подсунули, чтобы мы толком ничего не искали, если б не одно «но».
— Какое?
— Вешняков отзывается о тебе как об исключительно порядочном человеке. И вообще, бытует мнение в народе, что ты на нашу власть плюешь с высокой башни и все делаешь по-своему. Правда?
— На них, пожалуй, плюнешь, — хмыкнула я. — Слюной подавишься.
— Тоже верно. Короче, тебе лучше знать, почему профессионалы говорят откровенные глупости и не замечают очевидных вещей.
— Ты с персоналом беседовал?
— Конечно. Никто ничего… У меня даже сложилось впечатление, что их кто-то проинструктировал и граждане чего-то опасаются.
— Шутишь?
— Если бы… Но это лишь мое мнение, которое не так уж много значит, как выяснилось. Я носом землю рыть не буду, а ты попробуй, если хочешь.
— Чего ж сам-то?
— А тебе Вешняков не рассказывал? Нет? Ну так спроси у него, как меня парни в костюмах уму-разуму на всю жизнь научили. Могу и сам рассказать.
— Без надобности, — вздохнула я. — Догадаться не трудно. Ладно, извини, что испортила настроение в субботний день. Отдыхай.
— Премного благодарен. — Он протянул мне сложенный лист бумаги. — Здесь краткие сведения обо всех опрошенных. Мент в списке идет первым. Далее медсестра, на нее я бы тоже обратил внимание. Ну и еще несколько граждан.
— Личность убитого так и не установили?
— Ты бы об этом первой узнала, — хохотнул Сергеев. — Нет, не установили. Хотя на предплечье у него типично уголовная наколка. И на пальце. Думаю, привлекался. И в местечке его интересном подобрали, неподалеку пивнушка, где собираются бывшие зэки. Тебе туда, конечно, лучше не соваться, но если есть кое-какие связи… Ладно, я пошел. — Сергеев пожал мне руку и направился к выходу из отделения, а я пошла разыскивать медсестру, которая дежурила в вечер убийства.