Сухов иронически отозвался об обряде «мистической наготы» и, сказав, что восток дело тонкое, рассмеялся, говоря, что его описание общины попахивает тем, что у них называется «бордель»: уж не «черный» ли Абдулла, является тем проводником по «морю женщин», который притесняет женщин?
– Я не видел, чтобы он унижал женщин, – возразил Саид, – но не раз слышал от него слова, сказанные пророком Мухаммадом, что только великодушный человек способен уважить желание женщины и только недостойный способен ее оскорбить.
И далее он пояснил, что Абдулла не любит, когда его называют «черным», так как в прошлом, до прихода разных «товарищей» от революции, в народе его почитали как Улема, человека знания, а среди избранных его называли «Арифом» – человеком, который несет тайное знание и способ действия в себе. Все, что он приносит, дарит друзьям, а что остается, делает остановкой для грешников. И, глядя на сомневающееся лицо Сухова, Саид сказал, что все люди делятся на две категории: одни выходят из левого яичка, а другие из правого. Из левого появляются язычники, а из правого люди истины.
– Любопытное замечание, никогда не задумывался, что людей можно делить по этому признаку, – перебил Сухов и выразил уверенность, что его появление на свет, наверняка, ознаменовано правой стороной мошонки, так как он служит правому делу революции.
– Я, конечно, признателен тебе за твое желание помочь ближнему, но на революцию не могу возложить такую надежду, – сказал Саид и, почесав затылок, добавил, что она рождает героев, вокруг которых все обращается в трагедию. Они разрушают религиозное знание, которое еще не обнаружилось в слове, а проблема вашей матери-революции, как ты окрестил ее сам, в том, что она вместе с купелью выплеснула ребенка.
– Давай не будем трогать этот вопрос, – вмешался Сухов, – тем более мне трудно понять, как слово может освобождать. Но, может быть, ты скажешь, как ваша религия разрешает «малые», частные проблемы человека. А спрашиваю я вот почему: в пустыне я немного одичал и начал разговаривать сам с собой, и не только… Я стал беседовать со своим телом и его отдельными частями, – сконфуженно произнес Сухов и рассказал, что, проснувшись сегодня утром, он по инерции пошарил рукой справа – никого, поискал слева, тоже – никого. Потом заглянул под «гумно» – стоит. «Я и говорю: Что стоишь, кого дожидаешься?»
– Вот и я говорю, хороший вопрос ты поставил, – улыбаясь ответил Саид: Обычно «неверные» имеют целью перенести аспект рассмотрения от «что» к «как», уйти от содержания к форме. Они не дают голове соединить причину со следствием и поставить вопрос: почему я здесь и испытываю неудобства плоти, когда мог бы быть дома и праздновать свое бытие с подругой. Для них важно не «что» ты делаешь, а «как» делаешь, лишь бы был при деле, не важно каком. А по поводу того, о чем он спросил, то могу заметить, чтобы обнаружить физическую изоляцию, достаточно иметь глаза, руки и хорошую потенцию, а чтобы узнать одиночество, необходимо испытать его. По сути, человек не склонен замечать свое собственное одиночество, как и трусость, пока не обнаружит теплую водицу в своих штанах. Хорошо, если этот урок пойдет тебе впрок, – заметил Саид. И видя, как Сухов нервно бросает свою саперную лопатку в песок, которая неизменно становилась в вертикальное положение, предложил ему почтить Бытие кружением в зикре, чтобы оно отозвалось добрыми намерениями в его будущей жизни.
– Опять ты за свое, – усмехнувшись, произнес Федор и высказал надежду на его практическую помощь при встрече с Абдуллой.
Саид встал и, поправляя подаренный Суховым нож, выразил сожаление и рассказал о предчувствии, что если он не уйдет с этой стоянки, то может пролиться кровь. «И очень жаль, если ты этого не понял, – сказал в заключении Саид и закружился в танце, напевая слова:
– Осматривая строения стоянки со стороны башни, Сухов услышал шорох и падение камней. Он осторожно приблизился к месту шума и увидел пожилого человека в очках, который суетился возле разобранного проема в стене. На его вопрос, кто он такой, человек представился ученым и хранителем музея, а в данное время он пытается спрятать величайшие ценности новой республики свитки и фолианты, которые могут погибнуть во время военных действий. Сухов взял одну книгу и, раскрыв ее на первой попавшейся странице, прочитал первую строчку про себя: «Избранной госпоже и детям ее, которых я люблю по истине». Такое начало его очень заинтересовало, потому что явно указывало на письмо к женщине. Он прочитал короткое послание апостола вслух. Потом, устремив взгляд на работника музея, спросил, о какой такой истине и заповеди, «данной от начала», апостол так усердно печется. Работник музея, озабоченный своим делом и не желавший много говорить, коротко ответил, что он всего лишь хранитель, а не священник, призванный пояснять «темные» места Книги. Но как ученый, которому свойственно не передвигать камни, а знать, что пишется в книгах, он все же заметил, что апостол воюет против поверхностных людей, которые исповедуют Христа, родившегося без отца – из пустоты. Очевидно, они просто забыли или не поняли предыдущей истины от Ветхого Писания, что всякому человеку, а тем более пророку и посланнику, посланному свыше, должно родиться от чресл мужа.
Продолжая листать книгу, Сухов увлекся ее содержанием и плохо слушал, что говорил смотритель, и очнулся только тогда, когда услышал требование вернуть книгу. Коротко, не желая слышать возражений, Сухов сказал что книгу он экспроприирует и оставляет у себя – на время, – добавил он, видя обиженное лицо ученого.
Захлопнув ее, он продолжил осмотр помещений стоянки. Когда Сухов вошел в комнату женщин, они с визгом подняли длинные подолы юбок и, закрывая лицо, оголили с медным отливом животы, которые заворожили его взгляд. «Отставить», – как можно мягче, но требовательно произнес Сухов, и они наперебой заголосили, что пришел их новый муж. Самая младшая – Гюльчатай, покружив вокруг него в танце, неожиданно села ему на колени и прислонилась щекой к его небритой щеке. Сухов осторожно уклонился от ее объятий и попытался объяснить, что у него на родине есть жена, которую он очень любит. Гюльчатай, не понимая отказа нового мужа, сказала, что она сейчас далеко и он может полюбить ее как новую жену. Он возразил, что у них принято иметь только одну жену.
– Как одну? – недоуменно сказала она и, загибая пальцы, стала перечислять обязанности женщины: она – мелет, печет, варит, возит, стирает, кормит, обрабатывает шерсть и она же стелет постель… И все одна! Но это же трудно, возразила она.
– Конечно, трудно, – согласился Сухов.
А в нашем просторном доме лучше устроено, – лукаво проворковала она и рассказала, что если «старшая» жена приведет в дом одну новую рабыню– жену, то она не мелет, не печет и не варит. Если приведет двух, то не возит и не кормит. Если трех – не обрабатывает шерсть… И Гульчатай остановилась, прервав речь на полуслове. А Сухов украдкой загибая пальцы, вычислив, что последняя обязанность осталась не удел, спросил: так кто же тогда стелет постель? И она, рассмеявшись, ответила, что эта обязанность достается той, которая привела четверых новых женщин в дом.
– Да, а… Восток дело тонкое, – сделал заключение Сухов и удалился на башню, чтобы продолжить письмо для своей возлюбленной: «Душа моя рвется к вам, ненаглядная Екатерина Матвеевна, как журавль в небо… Однако, случилась у нас небольшая заминка, полагаю суток на трое, не больше. Мне, как сознательному бойцу, поручили сопровождать группу товарищей братского востока. Народ оказался покладистый, душевный и с огоньком. А ноги мои теперь идут по горячим пескам в обратную сторону, потому как долг революционный к тому обязывает».
И был вечер, и было утро – день пятый. Сухов принадлежал к редкому поколению людей, посланных в мир, но не узнанных в мире. Он мог по непонятным причинам забыть обычную просьбу или важное поручение красного командира, невыполнение которого, как потом оказывалось, лучшим образом влияло на ситуацию. Порой ему служили камни, о которые он мог запнуться в бою и упасть именно тогда, когда шашка или пуля противника свистели над головой. Даже его задница однажды сослужила ему, когда неожиданная слабость в желудке и укромное место по этому случаю спасли его от резни басмачей. Сам он стал красноармейцем и оказался в пустыне не потому, что хорошо понимал задачи пролетариата, а потому, что война делала мужчин героями, а эта валюта высоко ценилась среди другой половины человечества. После странных бесед с Саидом, кое-что успев вычитать из Книги, которую он носил за поясом, Сухов, подобно пророку Аввакуму, «встал на стражу свою» и, лежа на башне, наблюдал, что скажет ему Дух и как лучше пожаловаться на свою судьбу. Бог молчал, но не язык Сухова: «Вот, опять пишу к Вам, разлюбезная Екатерина Матвеевна, поскольку выдалась свободная минута. Лежу я на вершине башни, как кот Васька на завалинке, и ни об чем не воздыхаю, как только об Вас, незабвенная Екатерина Матвеевна. А потому зря убиваться не советуем – напрасное это занятие…»
Короткий утренний сон, драпированный одним и тем же цветом, повторяющийся в деталях, как старая заезженная пластинка, был прерван топотом копыт и криками людей Абдуллы, ворвавшихся на стоянку. Сухов, не торопясь, завершил письмо извинением, что опять вышла заминка и ему необходимо поспешить на помощь товарищам. Сверху Абдулла показался Сухову человеком небольшого роста, щепетильным, но не глупым, потому что приказал своим людям не проливать кровь и не трогать женщин, ибо сегодня священный день. Федор Иванович быстро смекнул, где он может застать Абдуллу и поспешил опуститься по винтовой лестнице. Через оконный проем он проник в смежное помещение наподобие коридора, которое вело в спальню женщин. Абдулла уже был там и о чем-то разговаривал с женщинами. Сухов прислушался к обрывочным фразам, которые не всегда были ему понятны. Абдулла нестрого осуждал женщин за то, что они не смогли достучаться до сердца «рыжего кота» по имени Федор.
– Может, он импотент? – высказала предположение одна из женщин.
– Не думаю, что это так, к тому же это не довод для женщины четвертой ступени постижения «Фана», – возразил Абдулла и, обратившись к самой младшей, сказал: Или ты забыла, что сказала Айша через Пророка: «Благословенны жены ансаров, застенчивость не стоит на их пути к знаниям об их религии…» В любом случае, даже если «рыжая борода» подсох в пустыне, ты бы смогла разбудить его чувства. А теперь мы имеем человека неудовлетворенного и злого… Ну да ладно, Аллах на нашей стороне, – мирно сказал Абдулла и позвал любимую женщину Джамилю. Он нежно привлек ее к себе и повел в другое помещение, где был Сухов. Когда они оказались одни в помещении, Абдулла прижал ее к стене. Джамиля еще раз неуверенно возразила, сославшись на священный день и что людям своим он объявил о том…
– Надо милая, надо, – возразил Абдулла: Не человек для субботы, а суббота для человека. Кто поймет эти простые слова, будет свободен от приказа. А кто не знает, что вопросы «как», «когда» и «где» не являются препятствием для истинной религии жизни, то пускай держат, что имеют. Главное, чтобы наши головы при «священнодействии» были направлены в нужную сторону.
Суета возле стены и «протест» женщины насторожили Сухова. Думая, что Абдулла хочет причинить ей зло, он выдвинулся из-за колонны и глухим, но твердым голосом приказал предводителю басмачей – бросить оружие и поднять руки вверх. Гнетущая тишина, расползавшаяся по каменному полу, была потревожена упавшим оружием, но другую часть приказания Абдулла не торопился исполнить.
– А вот это ты зря. Надеюсь, слышал обо мне, что я никогда не промахиваюсь, – подтвердил свое намерение Сухов и продиктовал последовательность выполнения нового приказа: Сделай один шаг вперед, потом два назад, повернись направо и сделай то же самое. После этой шагистики Абдулла оказался в просвете окна, и теперь Сухов смог увидеть, что Абдулла придерживал руками галифе. И только сейчас он догадался, что все это значило, и многие, обрывочные фразы стали более понятны Сухову. Он обошел Абдуллу и, забрав оружие, отпустил женщину. А Абдулла, приведя себя в порядок, выразил недовольство, что Сухов заставил его делать бессмысленные повороты и «па-де-де».
– Не может ошибаться наш вождь, – возразил Сухов и пояснил, что «шаг вперед и два назад», является верхом революционной практики заклинания и запудривания вражеских мозгов: И потом, это я должен обижаться на тебя, что при женщинах обозвал меня «сухим» деревом, – недовольно сказал Сухов и, почесав затылок дулом пистолета, присел на корточки. Положив перед собой оружие и Книгу, предложил Абдулле присесть в трех шагах напротив него. Впервые разглядывая знаменитого соперника с близкого расстояния, Сухов пришел к выводу, что он не хил в плечах и в раскосых глазах не прочитывается огонь заклятого врага, который он не раз видел в людях востока за эти годы. Их взгляды встретились, и обычное любопытство переросло во внутреннюю борьбу, кто кого пересмотрит.
Продолжение в следующем выпуске…
Людмила Ильина
Ключи от счастья
Сумерки незаметно сгущались, когда мы с мужем на своих новеньких жигулях первой модели возвращались с дачи. Дорога была долгой. Тридцать пять километров от дома. Я расположилась полулёжа на переднем сиденье, вытянув ноги, насколько это было возможно, и любовалась огромной звездой на уже потемневшем небе. Видимо, моя близорукость увеличивала её размеры в несколько раз, но меня это не смущало.
Мои познания в астрономии были нулевыми, и мне было без разницы, как она называется: Венера или Марс.
Главное, что она была завораживающе красива, – просто не отвести глаз!
Я не хотела думать том, что нам ещё тащиться с дачной поклажей около трёх километров пешком от гаража к дому, расположенному в центре города.
Мы были настолько уставшими, что казалось, подъедем к гаражу и брякнемся на месте и не сможем двинуться никуда.
Муж спокойно вёл машину, и я была уверена, что свою драгоценность в моём лице он довезёт без проблем.
Чтобы не уснуть за рулём, он потихоньку ворчал на наше мудрое руководство, так заботящееся о наших людях, давая квартиры, гаражи, дачи на значительном удалении друг от друга. И мы носились, высунув языки, между значимыми объектами нашей жизни. Даже нам, в то время молодым, порой было не под силу это занятие. И эти вожделенные дачи добивали нас в поливные и выходные дни, опустошая наши и без того скудные карманы.
– А что бы, – ворчал мой муж, – дать эти участки не по четыре сотки, а чуть больше, подвести воду, газ, свет, дороги, за наш, естественно, счёт, и разрешить людям строить жилые дома.
– Вот тебе и решение жилищного вопроса, и люди не так бы мучились, разрываясь на части между работой, домом, гаражом и дачей.
У меня хватало сил только на молчаливый кивок головой в знак согласия да на любование удивительно красивой звездой, сопровождавшей нас на всём пути следования.
Наконец мы подъехали к гаражу. Нам оставалось только вынуть из машины дачную поклажу, загнать машину в гараж и совершить последний марш– бросок к дому. Уставшая, полусонная, я уже представляла себе, как брякнусь в свою любимую постель и отрублюсь до утра.
Но, увы, этому случиться было не суждено.
Загнав машину в гараж и закрыв его, муж обнаружил отсутствие связки ключей от квартиры. От отчаянья я готова была разрыдаться.
Ничего не оставалось делать, как, проверив все карманы и вещи и обшарив с фонариком каждый сантиметр внутри и снаружи гаража, вернуться снова на дачу. На блаженный сон в своей постели рассчитывать не приходилось. Мы ехали молча.
Дача, расположенная у кромки леса, заросшего вековыми осинами и кустарниковыми деревьями, встретила нас кромешной темнотой.
Подъехать к ней мы смогли только с тылу, так как прошедший накануне ливневый дождь оставил после себя огромную лужу, в которой можно было застрять и днём.
Участком, который находился на задворках нашей дачи, никто не пользовался и он зарос травой так, что когда муж вышел из машины, то провалился в густую траву по пояс. Не успел он сделать и двух шагов от машины, как совершенно исчез из виду, как будто его поглотил этот жуткий мрак ночи или он попал в другое измерение.
Я осталась в машине. Шум вековых осин и кромешная тьма сделали своё дело. На меня постепенно накатывался страх. Мне стало казаться, что муж отсутствовал целую вечность и уже не вернётся никогда.
И в тот момент, когда я потихоньку стала поскуливать от страха, появился тёмный силуэт моего мужа. Он открыл дверцу машины со своей стороны и обречённо развёл руками.
– Слушай, – неожиданно проговорила я, – а посмотри возле машины в траве с моей стороны.
Я до сих пор не могу объяснить и понять, почему я так сказала, но произошло невероятное…
Пробравшись в кромешной темноте к моей дверце машины и опустив руку в заросшую по пояс траву, он достал маленькую связку потерянных ключей.
Что это было?! – Чудо?!
Всю обратную дорогу со мной происходило невесть что: я пела, смеялась, плакала, благодарила Бога, всех Святых и Ангелов-хранителей.
– Господи! – как заведённая, повторяла я.
– Там даже днём в этой заросшей по пояс траве найти маленькую связку из двух ключей от английского замка было бы невозможным событием.
– Да мы просто могли на них наехать.
– Слава Тебе, Господи! – без конца повторяла я.
– Во веки веков слава во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Встречные машины слепили нас своими фарами, но мы уже не ворчали на них.
Мы были счастливы как никогда, и перспектива выспаться в своей постели была уже реальна!