Ричард Матесон Блистательный источник
Все началось с того анекдота, который дядюшка Лиман рассказывал в летнем домике. Тальберт как раз подходил, когда услышал заключительную фразу: «Боже мой, — воскликнула актриса, — а я-то думала, вы сказали “сарсапарель”!»
Домик содрогнулся от хохота. Тальберт застыл, смотря сквозь шпалеры с розами на смеющихся гостей. Пальцы ног в открытых сандалиях шевелились. Он размышлял.
Потом он двинулся вокруг озера Бин, глядя, как набегают на берег хрустальные волны, наблюдая за скользящими по зеркалу вод лебедями и рассматривая золотых рыбок, а сам продолжал размышлять.
— Я тут подумал, — сказал он тем же вечером.
— О боже, нет, — произнес дядя Лиман несчастным голосом. Он затих и стал ждать удара.
Который не замедлил последовать.
— О неприличных анекдотах, — сказал Тальберт Бин Третий.
— Прошу прощения? — не понял дядя Лиман.
— Бесконечные волны их накатывают на нацию.
— Я что-то не могу, — произнес дядя Лиман, — понять, к чему ты клонишь. — От нехорошего предчувствия у него сжималось горло.
— Я пришел к выводу, что это возможно разве что только посредством черной магии, — сказал Тальберт.
— Магии?..
— Подумай сам, — предложил Тальберт. — Каждый день по всей земле люди рассказывают непристойные анекдоты, в барах и спортзалах, в фойе театров и на работе, на углах улиц и в раздевалках. Дома и в гостях — настоящее наводнение шуток.
Тальберт сделал многозначительную паузу.
— Кто их сочиняет?! — вопросил он.
Дядя Лиман уставился на племянника взглядом рыбака, который только что выудил морскую змею: с трепетом и отвращением.
— Боюсь, я… — начал он.
— Я желаю отыскать источник этих анекдотов, — сказал Тальберт. — Узнать их происхождение, их начало.
— Но зачем? — спросил дядюшка едва слышно.
— Потому что это имеет большое значение, — заявил Тальберт. — Потому что эти анекдоты являются частью культуры, до конца не исследованной. Потому что они представляют собой аномалию, феномен вездесущий, но неизведанный.
Дядя Лиман ничего не произнес. Побелевшие руки обессиленно упали на дочитанную до середины «Уолл-стрит джорнал». Глаза за блестящими стеклами очков были похожи на оливки в паре бокалов.
Наконец он вздохнул.
— И какую роль, — печально поинтересовался дядя Лиман, — мне предстоит сыграть в твоем расследовании?
— Мы должны начать с того анекдота, который ты рассказывал сегодня после обеда в летнем домике. От кого ты его услышал?
— От Карцера, — сказал дядюшка. Эндрю Карцер был один из многочисленной армии юристов, трудившихся на предприятиях Бинов.
— Отлично! — одобрил Тальберт. — Позвони ему и спроси, где услышал этот анекдот он.
Дядя Лиман вынул из кармана серебряные часы.
— Уже почти полночь, Тальберт, — сообщил он.
Тальберт отмахнулся от этой информации.
— Сейчас же, — сказал он. — Это очень важно.
Дядюшка Лиман еще секунду рассматривал племянника. Затем, вздохом признав поражение, он потянулся к одному из тридцати пяти телефонов поместья Бинов.
Тальберт стоял, шевеля пальцами ног, на ковре из медвежьей шкуры, пока дядя Лиман набирал номер, ждал ответа и разговаривал.
— Карцер? — спросил дядя Тальберт. — Это Лиман Бин. Прошу прощения, что поднял вас с постели, однако Тальберт непременно хочет узнать, где вы услышали анекдот про актрису, которой показалось, что режиссер сказал «сарсапарель».
Дядя Лиман выслушал реплику на другом конце провода.
— Я сказал… — начал он снова.
Через минуту он тяжело опустил трубку на рычаг.
— Даунлох, — сказал он.
— Позвони ему, — велел Тальберт.
— Тальберт, — взмолился дядюшка.
— Сейчас же, — сказал Тальберт.
Дядюшка Лиман испустил долгий выдох. Он аккуратно сложил «Уолл-стрит джорнал». Потянулся к столу красного дерева и взял одну из сигар длиной в четверть метра. Пошарив усталой рукой под бортом смокинга, он выудил записную книжку в кожаном переплете.
Даунлох слышал анекдот от Джорджа Махинатцера. Дипломированный бухгалтер Махинатцер услышал его от Плуто Крафта. Банкир Плуто Крафт услышал его от Билла Бакклуши. Доктор психологии Билл Бакклуши услышал его от Джека Блэка, менеджера казино «Кипр». Блэк услышал анекдот от О. Уинтерботтома. Уинтерботтом услышал его от Х. Альбертса. Альбертс услышал его от Б. Сильвера, Сильвер — от Д. Фрина, Фрин — от Э. Кеннелли.
Здесь их ждал нелепый поворот сюжета, поскольку Кеннелли сказал, что слышал анекдот от дядюшки Лимана.
— В этом и состоит сложность, — сказал Тальберт. — Эти анекдоты ведь не сами собой зарождаются.
Было уже четыре утра. Дядя Лиман съежился, вялый и с неподвижным взглядом, в своем кресле.
— Должен же у них быть источник, — говорил Тальберт.
Дядя Лиман оставался недвижим.
— Тебе неинтересно, — заподозрил Тальберт.
Дядя Лиман издал какой-то звук.
— Я не понимаю, — сказал Тальберт. — Сложилась ситуация, обещающая множество удивительных открытий. Разве на свете существует хоть один мужчина или женщина, которые ни разу не слышали неприличного анекдота? Я бы сказал, что нет. И в то же время знает ли кто-нибудь из этих мужчин и женщин, откуда берутся такие анекдоты? И снова я скажу, что нет.
Тальберт стремительно зашагал к своему любимому месту для размышлений, к трехметровому камину. Он замер перед ним, глядя в жерло.
— Пусть я миллионер, — сказал он, — но я не утратил способность чувствовать. — Он развернулся. — И этот феномен меня тревожит.
Дядя Лиман пытался спать, сохраняя выражение лица бодрствующего человека.
— У меня всегда было больше денег, чем мне нужно, — сказал Тальберт. — В крупных тратах не было необходимости. Мне стоит вложить деньги в другое имущество, оставленное мне отцом, — в мой разум.
Дядя Лиман пошевелился, его посетила какая-то мысль.
— А что же случилось, — спросил он, — с этим твоим обществом, как бишь его, ОПЖОПЖЖ?
— Общество по предотвращению жестокостей к обществу по предотвращению жестокостей к животным? Оно в прошлом.
— А как же те социологические трактаты, которые ты писал…
— «Трущобы: позитивный взгляд»? — Тальберт отмахнулся. — Остались без последствий.
— А сохранилась ли твоя политическая партия, проантиэстеблишментарианцы?
— Исчезла без следа. Развалена реакцией изнутри.
— А что насчет внедрения биметаллической системы?
Тальберт печально улыбнулся.
— В прошлом, дражайший дядюшка. Я тогда прочитал слишком много викторианских романов.
— Кстати, о романах, как поживает твоя литературная критика? «Точка с запятой в творчестве Джейн Остин»? «Горацио Элджер[1]: непонятый сатирик»? Не говоря уже о «Была ли королева Елизавета Шекспиром»?
— «Был ли Шекспир королевой Елизаветой», — поправил его Тальберт. — Нет, дядя, все это ерунда. Мимолетные увлечения и не более того…
— Полагаю, то же самое справедливо сказать и про труд «Обувной рожок: pro et contra»?[2] И еще о тех твоих научных статьях: «Теория относительности на переэкзаменовке» и «Достаточно ли нам эволюции?»
— Мертвы и преданы забвению, — терпеливо пояснил Тальберт. — Те проекты нуждались только в моем кратковременном участии. А теперь я приступаю к более важным исследованиям.
— К выяснению того, кто сочиняет непристойные анекдоты, — уточнил дядя Лиман.
Тальберт кивнул.
— Именно так, — подтвердил он.
Когда дворецкий поставил поднос с завтраком на постель Тальберта, тот спросил:
— Рэдфилд, вы знаете какие-нибудь анекдоты?
Рэдфилд поглядел бесстрастно — небрежная природа позабыла придать живости его лицу.
— Анекдоты, сэр? — переспросил он.
— Ну, вы понимаете, — сказал Альберт. — Шутки.
Рэдфилд замер у постели, словно покойник, гроб которого поставили на попа, а потом унесли.
— Да, сэр, — сказал он добрых тридцать секунд спустя, — однажды в детстве я слышал одну…
— Так-так, — оживился Тальберт.
— Кажется, звучала эта шутка следующим образом, — сказал Рэдфилд. — Когда… э… Когда ваши руки становятся местоимениями?..
— Нет-нет, — перебил Тальберт, качая головой. — Я имею в виду соленые анекдоты.
Брови Рэдфилда удивленно взлетели. Слова бились в горле, словно рыбины, пытаясь вырваться наружу.
— Так вы не знаете ни одного? — разочарованно уточнил Тальберт.
— Прошу прощения, сэр, — сказал Рэдфилд. — Могу ли я высказать предложение? Насколько мне известно, наш шофер гораздо больше осведомлен по части…
— Вы знаете соленые анекдоты, Харрисон? — спросил Тальберт через переговорное устройство, пока его «роллсройс» катил по Бин-роуд к шоссе номер двадцать семь.
Харрисон на секунду лишился дара речи. Он обернулся на Тальберта. Затем ухмылка тронула его порочный рот.
— Да, сэр, — начал он, — слышали анекдот о парне, который ел луковицу на стриптизе?
Тальберт щелкнул ручкой с четырьмя разноцветными стержнями.
Тальберт стоял в лифте, который поднимался на десятый этаж «Голт-билдинг».
Часовая поездка до Нью-Йорка оказалась в высшей степени плодотворной. И не только потому, что ему удалось записать семь самых непристойных шуток, какие он когдалибо слышал за всю свою жизнь, но он также взял с Харрисона обещание, что тот сводит его в заведения, где можно услышать подобные анекдоты.
Охота началась. МАКС АКС[3] ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО
Так было написано на непрозрачном стекле двери. Тальберт повернул ручку и вошел.
После того как прелестная секретарша сообщила о его визите, она провела его в скудно обставленный кабинет.
На стенах висели лицензия, автомат и фотографии в рамках: фабрика «Сигрэм»[4], бойня в День святого Валентина[5] во всех красках и некий Герберт Дж. Филбрик, который вел тройную жизнь.
Мистер Акс пожал Тальберту руку.
— Чем могу служить? — спросил он.
— Прежде всего, — отвечал Тальберт, — знаете ли вы непристойные анекдоты?
Придя в себя, мистер Акс рассказал Тальберту анекдот про обезьянку и слона.
Тальберт записал его. После чего нанял агента, чтобы тот проследил за людьми, которым звонил дядюшка Лиман, и выяснил какие-нибудь важные подробности.
Покинув агентство, Тальберт принялся ездить с Харрисоном по злачным местам. Анекдот он услышал в первом же заведении, куда они заглянули.
— Заходит как-то карлик в кишке от сосиски… — начинался он.
Это был день жизнерадостных открытий. Тальберт услышал шутку о косоглазом водопроводчике в гареме, анекдот о проповеднике, который выиграл в лотерею угря, о подбитом летчике, горящем в катапульте, и еще о двух девочкахскаутах, которые забыли свое печенье в автоматической прачечной.
Это не считая прочего.
— Мне нужен, — сказал Тальберт, — билет на самолет в один конец до Сан-Франциско и еще забронированный номер в гостинице «Миллард Филлмор»[6].
— Могу я узнать, — спросил дядя Лиман, — зачем?
— Разъезжая сегодня с Харрисоном по городу, — пояснил Тальберт, — я выяснил у одного торговца женским бельем, который был настоящим рогом изобилия по части непристойных анекдотов, что в отеле «Миллард Филлмор» служит некий коридорный, Гарри Шулер. Торговец бельем сказал, что, остановившись в этой гостинице на три дня, он услышал от Шулера больше анекдотов, чем слышал за тридцать девять лет своей жизни.
— И ты летишь туда, чтобы… — начал дядя Лиман.
— Именно. Нужно направляться туда, где след горячее всего.
— Тальберт, зачем ты все это делаешь?
— Я провожу исследование, — ответил Тальберт просто.
— Но чего ради, черт побери! — закричал дядя Лиман.
— Чтобы докопаться до сути, — сказал Тальберт.
Дядя Лиман прикрыл глаза.
— Ты просто копия своей матери, — заявил он.
— Ничего о ней не говори, — предупредил Тальберт. — Она была самой прекрасной женщиной, когда-либо ступавшей по Земле.
— Тогда как вышло, что ее затоптала толпа на похоронах Рудольфо Валентино?[7] — возмущенно вопросил дядя.
— Это всего лишь газетная утка, — сказал Тальберт, — и ты прекрасно это знаешь. Мама просто проходила мимо церкви, направляясь в приют детей беспутных матросов, чтобы отнести сиротам гостинцы — одно из многих ее благотворительных начинаний, — когда по несчастной случайности ее сбила с ног толпа истеричных женщин и в результате она встретила свой кошмарный конец.
Напряженное молчание распирало просторную комнату. Тальберт стоял у окна, глядя на холм рядом с озером Бин, которое его отец вырыл в тысяча девятьсот двадцать третьем году.
— Подумай сам, — произнес он после минутного размышления. — Нация живет на непристойных анекдотах, целый мир на них живет! Причем это одни и те же анекдоты, одни и те же, дядя. Как такое возможно? Как? Каким непостижимым способом анекдоты преодолевают океаны, расходятся по целым континентам? Каким чудом эти анекдоты пересекают горы и долины?
Он развернулся и встретился с остекленевшим взглядом дядюшки.
— Я должен узнать! — сказал Тальберт.
За десять минут до полуночи он погрузился на самолет до Сан-Франциско и сел в кресло у иллюминатора. Спустя пятнадцать минут самолет заревел, покатился по взлетной полосе и устремился в черное небо.
Тальберт повернулся к сидевшему рядом человеку.
— Вы знаете какие-нибудь неприличные анекдоты, сэр? — спросил он, держа наготове ручку.
Сосед уставился на него. Тальберт ойкнул.
— Прошу прощения, — сказал он, — святой отец.
Когда они дошли до номера, Тальберт дал коридорному хрустящую пятидолларовую бумажку и попросил рассказать анекдот.
Шулер рассказал ему анекдот о человеке, который ел луковицу на стриптизе. Тальберт выслушал, раздумчиво шевеля пальцами ног в ботинках. Когда анекдот подошел к концу, он спросил Шулера, откуда он мог слышать этот и похожие анекдоты. Шулер сказал, что в верфях имеется заведение под названием «Сундук мертвеца».
Ранним вечером, пропустив стаканчик с одним из представителей «Бин-энтерпрайзис» на Западном побережье, Тальберт взял такси и поехал в «Сундук мертвеца». Войдя в сумрачное, заполненное клубами табачного дыма помещение, он сел у стойки бара, заказал себе «отвертку» и принялся слушать.
Примерно через час он записал анекдот о старой деве, которая сунула нос в водопроводный кран, анекдот о трех моряках и двуличной дочери фермера, о няньке, которая решила, что это испанские оливки, и еще один о карлике, одетом в кишку от сосиски. Тальберт записал последний анекдот под первоначальным вариантом, подчеркнув расхождения с первым текстом, вызванные особенностями местного колорита.
В двадцать два часа шестнадцать минут человек, который только что рассказал Тальберту о неграмотных близнецах и их двухголовой сестре, сообщил, что Тони, бармен, просто кладезь непристойных шуточек, стишков, анекдотов и присказок.
Тальберт придвинулся к стойке бара и спросил Тони об основном источнике его познаний. Рассказав анекдот о сексе у клопов с астероида, бармен направил Тальберта к мистеру Фрэнку Брюну, торговцу из Окленда, которого этим вечером не было в баре.
Тальберт сейчас же направился к телефонной будке, и нашел в справочнике пять Фрэнков Брюнов, проживавших к Окленде. Вернувшись к будке с полным карманом наменянной мелочи, Тальберт принялся обзванивать их всех.
Двое из пяти Фрэнков Брюнов оказались торговцами. Но один из них в данный момент находился в «Алькатрасе»[8]. Тальберт проследил путь второго Фрэнка Брюна до переулка Хогана в Окленде, где, по словам его жены, торговец, как обычно по четвергам, играл в кегли в команде матрасной компании «Лунный свет».
Выйдя из бара, Тальберт нанял такси и направился вдоль побережья в Окленд, пальцы его ног шевелились все быстрее.
Veni, vidi, vici?[9]
Брюн не был похож на иголку в стоге сена.
Стоило Тальберту войти в «Переулок Хогана», как его внимание сейчас же привлекла похожая на команду футболистов толпа, окружившая тучного человека с розовой лысиной, который что-то рассказывал. Тальберт подошел как раз вовремя, чтобы услышать последнюю фразу, за которой последовал взрыв многоголосого смеха. Однако его внимание привлекла сама последняя фраза.
— «Боже мой, — закричала актриса, — так рассказывал мистер Брюн, — а я-то подумала, что вы сказали “банановый сплит”»!
Этот вариант сильно разволновал Тальберта, который счел его подтверждением недавней догадки о существовании некоего легко заменяемого элемента.
Когда группа распалась и народ разошелся, Тальберт подошел к мистеру Брюну и, представившись, спросил, где мистер Брюн услышал этот анекдот.
— А в чем дело, приятель? — спросил мистер Брюн.
— Да ничего особенного, — заверил его осторожный Тальберт.
— Я не помню, где слышал его, парень, — сказал наконец мистер Брюн. — Ты уж извини.
Тальберт проследил за ним, но совершенно безрезультатно, если не считать того, что он сделал окончательный вывод: этот Брюн что-то скрывает.