У дома был пятизначный номер, да еще и с буквой А, зато без названия улицы. Хуже того, никаких фамилий, кроме «Вентура», на кнопках звонков у двери Рей не увидел, хотя там было два вертикальных ряда звонков. Его пробрала дрожь, и он посмотрел на часы. Два часа ночи. Все было неправильно. Он все делал не так. В окнах на фасаде дома не горели огни.
Услышав хруст чьих-то шагов по песку, Рей вздрогнул. К нему приближался какой-то человек. Рей сразу же подумал о Коулмане, но человек, хотя и невысокий и с моряцкой походкой, был моложе. У него даже торчала сигара изо рта, как у Коулмана. Рей отошел в сторону от двери спиной к дому и приготовился к тому, чтобы в любой момент отразить нападение. Человек направился прямо к нему, глядя на Рея, потом повернул к двери, рядом с которой стоял Рей.
– Прошу прощения, синьор, – сказал Рей. – Здесь где-то живет семья Лотто…
– Lotto, si, – как ни в чем не бывало ответил человек, не извлекая изо рта то, что, как теперь увидел Рей, оказалось сигаретой. – Четвертый этаж.
Человек открыл замок ключом.
– Вы, случайно, не знаете, может, они не спят в такой час, потому что…
– Si, вероятно. Он уплывает на своей гондоле. Они шумят в любой час. С утра до вечера. Я живу под ними. Вы хотите войти?
Рей вошел, поблагодарил незнакомца и поднялся за ним по лестнице. Полы в коридорах скрипели и были изъедены сыростью и небрежением. Внутри здания Рей чувствовал себя как в морозилке – здесь было холоднее, чем на улице.
– В конце направо, – сказал человек, показывая вверх, и нагнулся, вставляя ключ в замок собственной двери.
Рей поднялся на последний этаж со своим тяжелым чемоданом.
Из-под нужной ему двери просачивался свет, и Рей при виде его облегченно вздохнул. Это показалось ему хорошим знаком. Рей постучал. Потом, решив, что стук был слишком тихий, постучал еще раз.
– Кто там? – послышался женский голос.
Рей внутренне вздрогнул и сказал:
– Giovanni. Posso vedere Luigi? Sono un amico.
– Un amico di Luigi[39], – машинальным, нейтральным эхом прозвучал итальянский голос. Дверь не открылась. – Uno momento.
Шаги затихли в глубине квартиры – женщина пошла спросить у Луиджи, знает ли он американца по имени Джованни.
Еще несколько секунд, и дверь открылась, за ней Рей увидел человека с квадратной головой, в сером жилете и черных брюках. Он узнал в нем гондольера.
– Buona sera, – сказал Рей. – Я тот американец, которого вы спасли в лагуне. Помните?
– Ah, si! Si! Иди сюда, Констанца! – позвал он женщину и на быстром диалекте объяснил, кто такой Рей.
Взгляд его жены медленно оттаял, лицо засветилось дружелюбием.
Рей подумал: видели ли они «Гадзеттино»? И если видели, то узнал ли его Луиджи? Рей вежливо поздоровался с женой Луиджи. Еще Рей подумал, что он дал Луиджи около тридцати тысяч лир, или пятидесяти долларов, и для семьи такие немалые деньги явно были кстати.
– Моя жена решила, будто я сочиняю, когда я рассказал ей про вас, – сказал Луиджи, натягивая свитер на нижнюю рубашку. – Понимаете, я всегда придумываю истории о том, что нахожу в воде. Присядьте, синьор. Хотите стаканчик вина?
Констанца что-то недовольно пробурчала, потом сказала Рею:
– Он болен, но собирается идти на работу. – Из соседней комнаты донесся детский крик, и она всплеснула руками: – Он мог бы поспать, хотя бы пока мы спорим! Permesso![40]
Она вышла через дверь в конце мрачной комнаты.
– Луиджи, я прошу прощения за столь позднее вторжение, но…
– Вашу фотографию сегодня напечатали в «Гадзеттино», non e vero?[41] – прервал его Луиджи тихим голосом. – Я не был уверен, но это так?
– Да, я… – Рей не решался произнести свою просьбу, но проще было сделать это, пока он разговаривает с Луиджи с глазу на глаз, в отсутствие его жены. – Я хотел спросить у вас, не знаете ли вы кого-нибудь, кто сдает комнату в Венеции. Видите ли, Луиджи, я должен поговорить здесь с одной девушкой, которую люблю. – Рей надеялся, что румянец стыда не проступил на его щеках. – И у меня есть соперник. Он-то и столкнул меня с катера той ночью. Понимаете?
Луиджи понял. И довольно быстро. Он откинул назад голову и сказал:
– Ага.
– Ваша жена знает про фотографию в «Гадзеттино»? Было бы лучше, если бы не знала.
– Ну, за нее можете не беспокоиться. Все будет в порядке. Положитесь на мое слово! Я показал ей сегодня газету. До этого она не верила, что я кого-то спас. Думала, что я выиграл деньги в карты. Она не любит, когда я играю, но я и не играю. А некоторые мужья играют!.. Я думал, что вы обанкротились в ту ночь. Бросились в канал! Я рад вас видеть.
Рей кивнул:
– Понимаете, я не могу снять номер в отеле. Мой соперник найдет меня. А я хочу всего лишь поговорить с любимой девушкой. Я хочу, чтобы мне по справедливости был предоставлен шанс.
– Да, я понимаю, – сказал Луиджи, глядя на дверь, за которой исчезла его жена. – И где эта девушка?
– В отеле. В Венеции.
– А соперник?
– Не знаю. Думаю, в другом отеле. Он ищет меня, – добавил Рей, чувствуя отчаяние, фальшь, как в сентиментальной трагедии, но слова сами слетали с языка.
– Вы должны избавиться от него. – Луиджи потер ладони, потом подул на них. В доме стоял холод. – Давайте-ка выпьем по стаканчику вина. Или кофе. Вы что предпочитаете?
– Так вы знаете, у кого можно снять комнату? – спросил Рей, увидев возвращающуюся жену Луиджи.
– Луиджи, ты не должен сидеть в такой час. Либо ты идешь спать, либо отправляешься на работу.
По крайней мере, Рей решил, что она сказала мужу именно это, после чего между ними произошел быстрый обмен репликами – идти ему на работу или нет и в любом случае не лучше ли ему вздремнуть сейчас немного. Луиджи возражал: он, мол, проспал весь день, как и ребенок, и поэтому они оба сейчас бодрствуют.
– Нет, я не поеду сегодня на работу, попрошу Сеппи сказать, что меня сегодня не будет, потому что я должен оказать услугу моему американскому другу, – сказал Луиджи жене. – Сегодня вы переночуете здесь, после того как мы выпьем вина. Не обращайте внимания на суматоху, в нашем доме всегда так. Ребенок – это мой внук, сынишка моего сына. У него в доме сейчас слишком много народа – родители жены приехали в гости, и мы взяли их старшего парнишку.
Его тощая жена на протяжении речи Луиджи тихонько постанывала. Ее черные, связанные в узел волосы растрепались.
Рея провели в кухню, усадили на стул, и Луиджи разлил вино в три стакана.
– Если моя жена не будет пить, мы разделим ее стакан на двоих, – сказал он.
– Так вы знаете, к кому обратиться насчет комнаты? – спросил Рей. – Мне это нужно завтра.
Луиджи не сомневался, что такая комната найдется. Может, даже две. Или три.
– Я должен сохранить свое имя в тайне, – сказал Рей, не желая называть его в надежде, что если он не будет упоминать своего имени, то Луиджи его забудет. – Я должен назваться как-то вроде Джованни – Джон Уилсон. Для всех. Скажем, если ваша жена будет говорить с соседями… – Рей сверлил Луиджи взглядом, пытаясь донести до него всю серьезность положения. – Ваша жена уже говорила с соседями?
– Нет-нет, я показал ей газету сегодня вечером, когда вернулся в семь часов.
– Вы с кем-нибудь говорили?
– Я прочел газету только здесь. Она с полудня лежала у меня в кармане. Нет, все в порядке, вас зовут Джованни Уилсон. – Луиджи подсунул под себя ногу, отхлебнул вина и задумчиво потер щетину на подбородке. – Мы победим. Она, наверно, хорошенькая? Американка?
Не меньше чем через час, когда Рей в полудреме лежал на комковатой постели в маленькой холодной комнате, которую ничуть не обогревал электрический отражатель в углу, он услышал, как кто-то вошел в квартиру, и за этим последовал короткий взрывной разговор между Луиджи и другим человеком. Луиджи сказал Рею что-то о своем втором сыне, который живет с ним и работает в баре большого отеля (или «Гранд-отеля»?). Вероятно, он говорил с сыном, вернувшимся с ночной смены, а Рей, скорее всего, теперь лежит в его комнате. Рея пронзило чувство вины, но, возможно, он компенсирует им неудобства деньгами.
11
На следующее утро – яркое, солнечное, холодное – Луиджи и Рей отправились к другу Луиджи в mezzo kilometro[42] от его дома. Друга звали Паоло Чьярди, и Луиджи заранее послал какого-то мальчишку предупредить об их приходе, о чем он и сказал Рею. Было половина одиннадцатого. На пути к другу они по предложению Луиджи остановились выпить по стаканчику вина.
– Я вам говорю, жизнь – это суматоха, но очень интересная, правда? – философски заметил Луиджи.
Его дочь ждала своего первого ребенка и сомневалась в том, что любит мужа, но Луиджи утверждал, что все будет хорошо.
– Она только опасается, что даст ребенку жизнь, а жизнь – настоящий ад, – сказал Луиджи.
Он был категорически настроен заплатить за вино из собственного кармана.
Рею не давала покоя мысль о том, как получить деньги. Но следующие несколько минут пути он убеждал Луиджи, что будет лучше, если он и синьору Чьярди представит его под вымышленным именем. Луиджи возражал, мол, нет никакого риска, если сообщить Паоло правду, нужно только объяснить, почему он должен держать язык за зубами, но Рей твердил, что чем меньше людей знает, тем надежнее его тайна, и Луиджи сдался. Пусть синьор Чьярди знает Рея как Джона Уилсона.
Он был категорически настроен заплатить за вино из собственного кармана.
Рею не давала покоя мысль о том, как получить деньги. Но следующие несколько минут пути он убеждал Луиджи, что будет лучше, если он и синьору Чьярди представит его под вымышленным именем. Луиджи возражал, мол, нет никакого риска, если сообщить Паоло правду, нужно только объяснить, почему он должен держать язык за зубами, но Рей твердил, что чем меньше людей знает, тем надежнее его тайна, и Луиджи сдался. Пусть синьор Чьярди знает Рея как Джона Уилсона.
– Если я дам вам дорожный чек, вы сможете обменять его для меня на деньги? – спросил Рей. – Без паспорта?
Рей полагал, что Луиджи наверняка знает такое место.
– Да, смогу. Он немного возьмет за это. Ну, процентов пять, может.
Примерно такого Рей и ожидал. Он положил книжку дорожных чеков на верхушку декоративного каменного столба посреди узкой улочки и выписал два чека на сто долларов каждый.
– Вы сможете получить столько? Две сотни? Я буду очень благодарен даже за одну сотню.
– Две сотни? – Глаза Луиджи широко распахнулись, хотя сумма была вовсе не астрономическая; он кивнул и сказал уверенно: – Si. Due cent’ dollari, si[43].
– А сегодня вы не смогли бы их получить? – спросил Рей, когда они пошли дальше.
– Si. Только может быть, доставлю не сегодня, а завтра.
– Меня это устраивает. Вам я тоже дам пять процентов.
– Ах, не надо, – сказал довольный Луиджи.
– Вы оказываете мне услугу.
– Я принесу деньги завтра к Паоло. Если не смогу прийти сам, то положу их в конверт для Джустины.
– Кто такая Джустина?
– Повариха Паоло.
Рей купил «Гадзеттино», просмотрел первую страницу, потом сунул ее себе под мышку – слава богу, сегодня про него ничего не было, по крайней мере на первой странице. Он надеялся, что его родители не тревожатся.
– И еще, – сказал Рей, когда они подошли к дому из красного кирпича, дому синьора Чьярди, как сказал Луиджи, – лучше, если синьор Чьярди будет думать, что у меня при себе не очень много денег.
Он не хотел этого говорить, но ему казалось, что будет безопаснее, если синьор Чьярди решит, будто денег у него мало.
– Sissi, d’accordo[44], – сказал Луиджи.
– Но я готов доплачивать за обогреватель в комнате – я так еще и не оправился от болезни. Вы же знаете, я простудился.
– Si, capisco[45].
Луиджи нажал кнопку звонка в стене, они услышали звон в глубине дома, и через некоторое время дверь открылась. На пороге стоял улыбающийся полный человек в свитере и старом костюме.
– Ah, Luigi! Come va?[46] – Он тепло обнял Луиджи.
Луиджи представил их – синьор Джон Уилсон и синьор Паоло Чьярди, – и Рей порадовался, что Луиджи сразу же заговорил о комнате.
Синьор Чьярди любезно провел Рея и Луиджи по неухоженному саду и патио в дом, в котором стоял холод, но имелась превосходная массивная мебель и каменная лестница. Рею предложили на выбор две комнаты, и он выбрал меньшую, поскольку ее будет легче обогреть. Комната стоила пятьсот лир в день, а дрова для печки – за дополнительную плату. В комнате имелся небольшой камин и печурка из красного кирпича. Туалет находился во дворике в углу, ванная – этажом ниже комнаты Рея. На крыше была оборудована терраса, по ее краю стояли цветочные горшки, а за домом раскинулся сад, одна лоза вилась у окна его комнаты. Рея все устраивало. Он заплатил за неделю вперед, и синьор Чьярди позвал худощавую женщину лет шестидесяти и попросил ее затопить печь в комнате синьора Уилсона.
– Идемте выпьем по стаканчику вина, – сказал синьор Чьярди.
Они спустились в большую кухню, выстланную плиткой, и синьор Чьярди разлил вино из объемистой бутыли в оплетке в три стакана, которые поставил на большой деревянный стол. Луиджи еще по дороге сказал Рею, что синьор Чьярди оптовый поставщик рыболовецких товаров и у него есть склад на Фондаменто-Нуово, но синьор Чьярди бо́льшую часть времени проводит дома. Насколько сумел разобрать Рей, Луиджи сообщил синьору Чьярди, что синьор Уилсон вчера утром обратился к нему у Понте ди Риальто, куда тот доставлял овощи, и спросил, не знает ли он кого-нибудь в «настоящей Венеции», кто сдавал бы комнату. Синьора Чьярди такое объяснение вполне удовлетворило, и он порадовался арендатору, а личность Рея его ничуть не интересовала, за что Рей был ему благодарен.
– Дом после смерти моей жены опустел, – сказал синьор Чьярди. – А детей у нас не было. – Он пожал плечами – удрученное, трагическое движение, сопровождаемое безропотной улыбкой. – А у вас, синьор, есть дети?
– Я не женат, – ответил Рей. – Возможно, будут со временем.
– Sicuro[47], – сказал синьор Чьярди, натягивая свитер на живот.
На нем было два свитера.
Рей попросил ключ от дома, и синьор Чьярди немедленно вручил ему ключ, вытащив его из ящика. Потом Луиджи и синьор Чьярди принялись говорить о вещах, которые Рей не мог перевести, – что-то о рыболовных снастях, – и синьор Чьярди несколько раз упомянул пачку счетов или чеков, нанизанных на вертикальную иглу на буфете, при этом он опускал руку, будто и ее хотел нанизать на иглу. В конце концов Рей извинился и сказал, что пойдет в свою комнату.
– У синьора Уилсона грипп, – глубокомысленно сказал Луиджи. – Ему нужно набираться сил.
Синьор Чьярди отнесся к этому с пониманием.
Рей пообещал завтра зайти к Луиджи или отправить ему записку и удалился к себе.
Затопленная печь изменила атмосферу в комнате. Рей давно уже не ощущал такой безопасности и довольства, как сейчас. Он просмотрел остальные страницы «Гадзеттино». Ни слова о нем. Он открыл чемодан и не нашел там ничего, что можно было бы повесить, кроме пальто, которое он и набросил на дверной крючок. Потом он покорился своей усталости, благодати новообретенного убежища, надел пижаму и улегся в постель. Корявая, крепкая и безлиственная виноградная ветка за окном, толщиной не уступавшая его руке, – последнее, что он видел, перед тем как погрузиться в сон.
Он проспал больше часа. Когда проснулся, в доме стояла тишина. Рей чувствовал себя гораздо лучше, но какое-то время еще полежал, закинув руки за голову. В комнате было тепло, и его мысли снова обратились к Коулману, к так и не разрешенной пока проблеме. Рей понял, что может уладить недоразумения, по крайней мере в том, что касалось покушения на убийство, просто позвонив Коулману и сказав, например, что он, Рей, готов сообщить полиции, будто свалился в канал близ «Сегузо» и восемь дней не мог вспомнить, что с ним случилось. Рей улыбнулся. Вряд ли кто поверил бы в такую выдумку. Ну, тогда не мог ничего вспомнить два дня, потом пришел в себя, решил воспользоваться своей анонимностью и еще несколько дней делал вид, что пребывает в состоянии амнезии. Но теперь, когда забеспокоилась полиция… Рей беззвучно рассмеялся. Однако он может, во всяком случае, обещать Коулману, что расскажет в полиции какую-нибудь нелепую историю, и это избавит тестя от всяких страхов, что Рей его выдаст. С другой стороны, подумал Рей, Коулмана ничуть не волновало, что там Рей может поведать полиции, как не волновало и после его первой неудачной попытки в Риме. Нет, Коулман был самоуверенным, а его враждебность все нарастала, и Рей собственными глазами видел это в Венеции. А теперь Коулману было известно, что Рей скрывается, и, значит, он может замыслить против зятя еще что-нибудь смертоубийственное. Возможно, Коулман теперь немного обеспокоился и уж точно заволновался, когда увидел его в баре «У Гарри». Или то было не беспокойство, а чистое удивление – удивление, что Рей все еще жив?
У Рея оставалась возможность предпринять некоторые действия в более мирном направлении, сообщив Коулману, что он не будет жаловаться на него в полицию. Лучше написать письмо, ведь телефонный разговор может подслушать Инес, а так она вообще не будет знать об их контактах.
Но стоило Рею подумать об этом, как он понял, что злость Коулмана к нему гораздо глубже. Она завладела им полностью. И Коулман явно не возражал рискнуть своей жизнью или получить пожизненное заключение для утоления этой злости. Люди нередко шли на такие поступки ради любви. Коулман делал это из ненависти.
Рей не смог прийти ни к какому заключению относительно своих действий, следующих шагов, но он устал лежать, а потому поднялся. Одевшись, он снова почувствовал гораздо более сильное побуждение написать Коулману. Отправлять письмо по почте не было нужды. По крайней мере, это можно было сделать не сразу, сначала нужно написать. Рей заранее купил писчую бумагу и несколько конвертов. Он сел за плетеный столик, на котором ему пришлось сначала расстелить газету, чтобы получить ровную поверхность.
19 ноября 19… года
Здравствуйте, Эд, – с трудом начал Рей (ему ужасно не хотелось называть Коулмана по имени, но такой вариант казался ему наилучшим из трех имевшихся). – Я подумал, что это письмо может снять груз с Ваших плеч или хотя бы немного облегчить его, если я скажу Вам, что у меня нет намерений сообщать полиции или кому бы то ни было о случившемся в ночь четверга. Это одна из причин, побудивших меня написать Вам.