Рей вышел на гигантский прямоугольник площади. Это пространство производило какой-то звук, похожий на «ах», словно бесконечный выдох. Справа и слева виднелись арки двух аркад, уменьшающиеся в перспективе. Стояние на месте вызывало у Рея какое-то странное беспокойство, и он пошел вперед, стесняясь осторожного, шелестящего звука собственных шагов по цементу. Несколько проснувшихся голубей летали вокруг своих гнезд в аркадах, а двое или трое спустились на площадь и начали клевать крошки. На Рея, прошедшего совсем рядом с ними, они не отреагировали, будто его тут и не было. Потом Рей вошел под аркаду. Ювелирные лавки были занавешены и забраны металлическими решетками. Близ конца аркады он снова вышел на площадь и на ходу посмотрел на собор. Сложность архитектуры и разнообразие стилей в одном сооружении заставили его в очередной раз изумиться. Архитектурный винегрет, подумал он. И все же собор поражал и производил сильное впечатление. И в этом ему не было равных.
Рей бывал в Венеции пять или шесть раз, в первый – четырнадцатилетним мальчишкой вместе с родителями. Мать знала Европу гораздо лучше отца, но отец строже заставлял его изучать Старый Свет, слушать учебные записи по французскому и итальянскому. В то лето, когда Рею стукнуло семнадцать, отец определил его на интенсивный курс французского в «Берлице»[7] в Сент-Луисе. Рею Италия и итальянские города всегда нравились больше Парижа, больше, чем район загородных домов, которым так восхищался его отец и ландшафт которого мальчишке Рею напоминал фотографии для календарей.
Часы показывали без четверти семь. Рей увидел открытый кафе-бар, зашел и встал у стойки. Пышущая здоровьем блондинка с большими серо-голубыми глазами приняла его заказ и сама приготовила капучино в автомате. Мальчишка-помощник наполнял стеклянные контейнеры булочками. На девушке была свежая светло-голубая форменная одежда. Поставив перед Реем чашку, она взглянула ему в глаза, но без всякого заигрывания и даже безразлично – Рею казалось, что так смотрят на людей все итальянцы, независимо от пола и возраста, если вообще их замечают. Ему стало интересно, живет ли она с родителями или недавно вышла замуж. Но она ушла, прежде чем он успел посмотреть, есть ли у нее кольцо на пальце, да, впрочем, ему было все равно. Он обхватил холодными ладонями горячую чашку, вспоминая здоровое, счастливое лицо девушки по другую сторону стойки, хотя больше и не смотрел в ее сторону. Ко второму кофе он взял круассан, заплатил чаевые, чтобы посидеть подольше, и уселся за маленьким столиком. Теперь он смог купить по соседству газету и просидел почти час, пока город вокруг него просыпался и улицы заполнялись людьми, спешащими в обоих направлениях. Тощий мальчишка в черных брюках и белом пиджаке выносил поднос за подносом с капучино, доставляя его по соседству, и возвращался, помахивая пустым подносом, который держал между большим и указательным пальцем. Хотя на вид ему было не больше двенадцати и он должен был бы сидеть за партой, он явно запал на блондинку, которая обращалась с ним как с младшим братом и ерошила ему волосы на затылке.
Рей предположил, что лучше самому отыскать Коулмана и компанию, чем наткнуться на них случайно в ресторане или на площади, где Коулман невольно выразит испуг или скажет: «Рей, какой сюрприз видеть тебя здесь!» Но сейчас было слишком рано пытаться звонить в «Гритти» или какой-нибудь другой отель. Рей подумал, не вернуться ли ему в пансион и поспать, но потом все же решил пройти чуть дальше. Владельцы лавок выставляли свои товары, вывешивали за дверями тесных магазинчиков записные книжки и шарфы, поднимали жалюзи, открывая витрины, заполненные всякими кожаными изделиями.
Взгляд Рея выхватил в витрине шарф с зелено-черно-желтым цветочным рисунком, почти целиком покрывающим белую ткань. При виде этого шарфа его пронзила боль, и ему показалось, что только после укола боли он и заметил шарф, и все же секунду спустя он понял, что заметил его, так как тот напомнил ему о Пегги. Она бы пришла в восторг, увидев такой шарф, хотя Рей не мог припомнить ни одного ее шарфа, похожего на этот. Он сделал еще пять-шесть шагов, потом вернулся. Ему захотелось купить шарф. Магазинчик еще не открылся. Чтобы убить время, Рей выпил эспрессо и выкурил еще одну сигарету в баре на той же улице. Когда он вернулся, магазин уже открывался, и он купил шарф за две тысячи лир. Продавщица уложила его в хорошенькую коробку и тщательно завернула, полагая, что он собирается подарить его девушке.
Затем Рей вернулся в пансион «Сегузо». Теперь он чувствовал себя спокойнее. В номере он повесил шарф на спинку стула, выбросил бумагу и коробку и снова переоделся в пижаму. Он сел на кровать и посмотрел на шарф. Казалось, будто Пегги сейчас в этой комнате вместе с ним. Не требовалось даже намека на ее духи или складок на шарфе, чтобы ощутить, что Пегги здесь, и Рей подумал: не убрать ли шарф, не спрятать ли его хотя бы в чемодан? Потом он решил, что все это нелепо, улегся на кровать и заснул.
Проснулся он в одиннадцать от звона церковных колоколов, хотя и знал, что, пока он спал, они звонили каждые четверть часа. Может, поискать Коулмана? Или они ушли на ланч и не вернутся раньше пяти? В его комнате не было телефона. Рей надел плащ и спустился в холл к телефону на столике.
– Соедините меня с отелем «Гритти-палас», – попросил он.
Никаких Коулманов в «Гритти» не оказалось.
Затем Рей соединился с «Ройял Даниэли».
И опять ему ответили «нет».
Может быть, Коулман солгал, а на самом деле ни в какую Венецию не собирался? Рею представлялось вероятным, что Коулман так и поступил, мог поступить, независимо от того, убил он Рея или нет. Рей улыбнулся при мысли о том, что Коулман может находиться в Неаполе, или Париже, или даже в Риме.
Еще был «Бауэр-Грюнвальд». Или «Монако». Рей снова снял трубку:
– Отель «Бауэр-Грюнвальд», пожалуйста.
Долгое ожидание, наконец он задал вопрос новому голосу.
– Синьор Колеман. Одну минутку, пожалуйста.
Рей ждал.
– Алло? – раздался женский голос.
– Мадам… Инес? – Рей не знал ее фамилии. – Говорит Рей Гаррет. Извините за беспокойство. Я бы хотел поговорить с Эдом.
– Ах, Рей! Где вы? Здесь?
– Да, я в Венеции. Эд может подойти? Если нет, я могу…
– Он здесь, – ответила она утешительно твердым тоном, оставляя все свои «ахи». – Минутку, Рей.
Минутка оказалась долгой. У Рея даже мелькнула мысль, что Коулман отказывается с ним говорить. Наконец раздался его голос:
– Да?
– Привет. Подумал, что нужно дать вам знать: я в Венеции.
– Так-так. Какой сюрприз. И сколько ты собираешься здесь пробыть?
– День или два… Я бы хотел увидеть вас, если возможно.
– Конечно. И тебе нужно познакомиться с Инес – Инес Шнайдер. – Судя по голосу, Коулман был слегка потрясен, но быстро взял себя в руки. – Как насчет ужина сегодня? Инес, мы куда идем?.. «Да Коломбо», около половины девятого, – сказал он Рею.
– Надеюсь, я смогу увидеть вас после ужина. Или сегодня днем? Я бы хотел встретиться с вами с глазу на глаз. – На мгновение Рея оглушил взрывной звук, донесшийся из трубки, и он не услышал слов Коулмана. – Не могли бы вы повторить? Я не слышал.
– Я сказал, тебе давно пора познакомиться с Инес, – скучающим тоном проговорил Коулман своим четким, типично американским голосом. – Мы ждем тебя в половине девятого в «Да Коломбо», Рей.
Коулман повесил трубку.
Рей разозлился. Может, позвонить еще раз и сказать, что на обед не придет, а хочет увидеть Коулмана в любое другое время? Он отправился к себе в комнату подумать, но за несколько секунд решил оставить как есть и прийти в половине девятого.
3
Рей намеренно опоздал на пятнадцать минут, но этого оказалось мало: Коулман еще не появился. Рей дважды обошел большой зал ресторана, но Коулмана не обнаружил. Он вышел и заглянул в ближайший бар, заказал виски.
Потом увидел в окне: Коулман с женщиной и молодым человеком прошли мимо бара, Коулман громко смеялся над чем-то, сотрясаясь всем телом. А всего-то прошло две недели со дня смерти его единственного ребенка. Странный человек. Рей допил виски.
Он вошел в ресторан, когда решил, что дал им достаточно времени, чтобы усесться. Нашел их во втором зале. Рею пришлось подойти почти вплотную, прежде чем Коулман соблаговолил поднять голову и поздороваться.
– А, Рей! Садись. Инес… Позволь тебе представить Инес Шнайдер. Рей Гаррет.
– Enchanté[8], месье Гаррет, – сказала она.
– Enchanté, мадам, – ответил Рей.
– И Антонио Сантини, – сказал Коулман, показывая на темноволосого кудрявого молодого итальянца за столом.
Антонио привстал и протянул руку:
– Piacere[9].
– Piacere, – ответил Рей, пожимая протянутую руку.
– Садись, – велел Коулман.
Рей повесил пальто на крючок и сел. Он взглянул на Инес, которая смотрела на него. Это была темная блондинка лет сорока пяти, миниатюрная, в дорогих украшениях. Нельзя сказать, чтобы она была красива; у нее был срезанный и довольно заостренный подбородок, но Рей ощущал тепло и женственность, даже что-то материнское, а это и было самым привлекательным в ней. И опять, глядя на оплывшее лицо Коулмана, его неаппетитные каштановые усы, лысую голову, покрытую веснушками после Мальорки, представляя его здоровенный живот, спрятанный сейчас под столом, Рей спрашивал себя, каким образом тот привлекает женщин столь утонченных, какой ему представлялась Инес. Когда Рей познакомился с ним и с Пегги прошлой весной на выставке на Виа Маргутта, Коулман был с другой женщиной, того же типа, что и Инес. «Мой отец всегда прощается первым», – услышал Рей голос Пегги у себя в ушах и нервно подался вперед на стуле.
Антонио привстал и протянул руку:
– Piacere[9].
– Piacere, – ответил Рей, пожимая протянутую руку.
– Садись, – велел Коулман.
Рей повесил пальто на крючок и сел. Он взглянул на Инес, которая смотрела на него. Это была темная блондинка лет сорока пяти, миниатюрная, в дорогих украшениях. Нельзя сказать, чтобы она была красива; у нее был срезанный и довольно заостренный подбородок, но Рей ощущал тепло и женственность, даже что-то материнское, а это и было самым привлекательным в ней. И опять, глядя на оплывшее лицо Коулмана, его неаппетитные каштановые усы, лысую голову, покрытую веснушками после Мальорки, представляя его здоровенный живот, спрятанный сейчас под столом, Рей спрашивал себя, каким образом тот привлекает женщин столь утонченных, какой ему представлялась Инес. Когда Рей познакомился с ним и с Пегги прошлой весной на выставке на Виа Маргутта, Коулман был с другой женщиной, того же типа, что и Инес. «Мой отец всегда прощается первым», – услышал Рей голос Пегги у себя в ушах и нервно подался вперед на стуле.
– Вы художник? – спросил по-итальянски сидевший справа от него Антонио.
– Я плохой художник. А вот как коллекционер я лучше, – ответил Рей.
У него не было ни сил, ни интереса спрашивать про работу Антонио. Коулман упоминал, что Антонио – художник.
– Очень рада видеть вас наконец, – сказала Инес Рею. – Думала, мы встретимся в Риме.
Рей слегка улыбнулся, не зная, как ответить. Это не имело значения. Он чувствовал, что Инес симпатизирует ему. Она пользовалась хорошими и довольно сильными духами, была одета в зеленое с черным трикотажное платье и носила серьги с подвесками зеленого камня.
Подошел официант, и они сделали заказ. После чего Инес спросила у Рея:
– Вы возвращаетесь в Штаты?
– Вообще-то, да. Но сначала лечу в Париж. Нужно встретиться там с некоторыми художниками.
– Мои работы его не интересуют, – пробормотал Коулман через сигарный дым.
– Ах, Эдвард, – сказала Инес, произнося его имя как «Эдуард».
Рей притворился, что не расслышал. Его не привлекала нынешняя поп-артовская фаза творчества Коулмана, но ему просто никогда не приходило в голову пригласить Коулмана в свою галерею. Коулман теперь считал себя «европейцем». Насколько знал Рей, Коулман не был и не хотел быть представлен в какой-либо нью-йоркской галерее. Он бросил работу инженера-строителя, когда Пегги было четыре года, и тогда же начал рисовать. Рей симпатизировал ему за это, а мать Пегги за это же самое развелась с ним и забрала Пегги себе. (И может быть, тут не обошлось еще без одной женщины.) Не прошло и года, как мать Пегги погибла в автокатастрофе. Коулману, жившему тогда в Париже, сообщили, что у него на попечении дочь и что его покойная жена, богатая женщина, учредила фонд Пегги, к которому Коулман не имеет права прикасаться, но из которого будет оплачено образование девочки, а по достижении двадцати одного года этот фонд будет приносить ей доход. Обо всем этом Пегги рассказала Рею. Пегги исполнился двадцать один, когда они уже состояли в браке, и четыре месяца она получала доход. Она объяснила Рею, что не может передать деньги отцу или кому-нибудь другому. А в случае ее смерти все деньги отойдут ее тетушке в Америке.
– Вы собираетесь открыть галерею в Нью-Йорке? – спросила Инес.
– Да. Мой партнер, Брюс Мейн, пока еще не нашел помещение. Мы пытаемся. – Рей говорил с трудом, делая над собой усилие. – У меня эта идея давно родилась. Мы с Пегги… мы… – Он невольно посмотрел на Коулмана и увидел, что тот впился в него своими расчетливыми глазками. – Мы собирались уехать в Нью-Йорк, проведя год на Мальорке.
– Чуть больше года, – вставил Коулман.
– Пегги хотела остаться подольше, – сказал Рей.
Коулман пожал плечами, словно выражая недоумение или подчеркивая, что желание Пегги не осуществилось.
– В Венеции вы тоже встречаетесь с художниками? – спросила Инес.
Рей был благодарен ей за вежливый тон.
– Нет, – ответил он.
Принесли заказ. Рей заказал себе каннеллони. Мясо было отвратительное, а макароны, мягко говоря, неаппетитные. Коулман же поглощал еду с аппетитом.
– Так о чем ты хотел поговорить? – спросил Коулман у Рея, налив из графина вино сначала себе, а потом Рею.
– Не могли бы мы встретиться завтра? – ответил вопросом Рей.
Антонио ловил каждое их слово, прислушиваясь к разговору, и Рей был склонен относиться к нему как к кому-то незначительному; но едва он подумал об этом, ему пришло в голову, что Антонио, возможно, напарник Коулмана, молодой человек, который за небольшие деньги поможет ему избавиться от Рея. Он взглянул в блестящие темные глаза Антонио, посмотрел на его большой рот с довольно толстыми губами, лоснящимися от оливкового масла, но не смог прийти ни к какому выводу относительно него. А Коулман, разговаривавший с Инес, не ответил на его предложение о завтрашней встрече.
– Где ты остановился? – спросил Коулман у Рея.
– В пансионе «Сегузо».
– Это где?
– У Академии.
В задней части зала за большим столом, окруженным людьми, было очень шумно.
Рей наклонился к Коулману и сказал:
– В какое время завтра мы могли бы встретиться?
– Не уверен насчет завтра, – ответил Коулман, поглощая еду и не глядя на Рея. – У нас тут есть друзья. И сегодня вечером они присоединятся к нам. – Коулман посмотрел на дверь, потом на часы. – Во сколько они обещали? – спросил он у Инес.
– В половине десятого, – ответила Инес. – Ты же знаешь, они едят рано.
Рей молча выругал себя за то, что приехал сюда сегодня. При сложившихся обстоятельствах ему не оставалось ничего иного, кроме как оставаться учтивым и уйти при первой же возможности. Но он не мог придумать ничего, абсолютно ничего, чтобы сказать Инес. Ни одного слова хотя бы о Венеции.
Время тянулось медленно. Антонио говорил с Инес и Коулманом о скачках в Риме. Он был полон энтузиазма. Рей не мог это слушать.
Коулман встал, бросив на стол салфетку:
– Ну что? Лучше поздно, чем никогда. Вот и они!
К столу подошли мужчина и женщина, и Рей с трудом попытался сосредоточиться на них.
– Привет, Лаура! – сказал Коулман. – Френсис, как поживаете? Мистер и миссис Смит-Питерс, мой… бывший зять Рей Гаррет.
Рей встал и вежливо подтвердил это грубоватое представление, а также принес недостающий стул. Новоприбывшие выглядели как обычные средние американцы лет пятидесяти пяти, и, судя по их виду, деньги у них водились.
– О, мы уже поели, спасибо, – сказала Лаура Смит-Питерс, усаживаясь. – Мы ведь американцы. Мы по-прежнему предпочитаем ужинать около восьми, – сказала она, обращаясь к Инес.
У нее были рыжеватые волосы и высокий, довольно гнусавый голос. По тому, как она произносила «р», Рей заключил, что она родом из Висконсина или Индианы.
– А мы на полупансионе в «Монако» и сегодня решили поесть там, потому что на ланч ездили в другое место, – с шутливой точностью сказал мистер Смит-Питерс, и на его птичьем лице, обращенном к Инес, появилась улыбка.
Рей почувствовал, что миссис Смит-Питерс собирается заговорить с ним, несомненно о Пегги, и приготовился.
– Мы очень огорчились, узнав об этой трагедии в вашей жизни, – сказала она. – Мы знали Пегги с ее восемнадцати лет. Но не очень хорошо знали – она все время была занята учебой. Такая милая девушка.
Рей кивнул.
– Мы из Милуоки. Вернее, я. Мой муж калифорниец, но мы бо́льшую часть жизни прожили в Милуоки. Если не считать последнего года. А вы откуда?
– Из Сент-Луиса, – ответил Рей.
Коулман заказал еще литр вина и бокалы для Смит-Питерсов. Но миссис Смит-Питерс не хотела вина и в конце концов, поддавшись уговорам Коулмана, согласилась выпить чаю.
– Чем вы занимаетесь? – спросил Рей у мистера Смит-Питерса, чувствуя, что этот вопрос не доставит неудобств.
– Производством спортивного оборудования, – без промедления ответил мистер Смит-Питерс. – Мячи для гольфа, теннисные ракетки, оборудование для подводного плавания. В Милуоки сейчас всем командует мой партнер по бизнесу, а мне доктор прописал полный покой. Инфаркт год назад. И вот теперь мы рискуем сломать себе шею, когда поднимаемся по трем пролетам каменной лестницы во Флоренции[10] – мы там сейчас живем, – и носимся по Венеции…
– Дорогой, с каких это пор мы носимся? – вставила его жена.
Было заметно, что Смит-Питерс – человек, который любит двигаться быстро. Волосы у него почти полностью поседели. Рей не мог представить его молодым, под грузом дел. А вот его жену нетрудно было вообразить юной, голубоглазой и бойкой, отличающейся той обычной ирландской миловидностью, какая бывает только в молодости. Лицо мистера Смит-Питерса напоминало Рею лица бейсболистов прошлых времен – он иногда видел их фото в спортивных изданиях в Штатах, но так никогда и не удосужился что-нибудь о них прочесть. Подтянутые, с ястребиными носами, ухмыляющиеся. Рею не хотелось спрашивать, занимался ли мистер Смит-Питерс спортом, прежде чем заняться бизнесом. Он знал: ответом будет либо бейсбол, либо гольф.