В двадцать лет, будучи студентом Принстона, Рей обручился с девушкой из Сент-Луиса, которую знал с восемнадцати лет. Он думал, что влюблен в нее, но не очень понимал, каким образом все это произошло. Нет, он, конечно, сделал предложение, но по инициативе девушки, а оба семейства оказали определенное давление, просто одобрив их отношения. Год спустя, перед выпуском, Рей понял, что вовсе не любит ее, и ему пришлось разорвать их связь. Это сопровождалось душевными страданиями. Рей с трудом сдал экзамены. Он чувствовал себя последним мерзавцем, считая, что разрушил мир своей подруги, и одно из самых счастливых мгновений в его жизни случилось по окончании университета, когда он узнал, что девушка вышла замуж. Он понял, что она ничуть не страдала. Его родители, по-видимому, понятия не имели о его переживаниях последнего университетского года, хотя и очень интересовались отметками, хотели знать, с кем он водит знакомство, счастлив ли он, доволен ли жизнью.
Он слушал (с бо́льшим удовольствием, чем обычно слушал джаз, от которого на Мальорке чуть не спятил) свободную и легкую музыку, льющуюся из приемника мальчика, которую, казалось, вовсе не слышали ни парикмахер, подстригавший его волосы, ни два других мастера и их клиенты, и Рей чувствовал, что способен достичь всего, чего бы он ни захотел в этом мире. Теоретически такое было возможно и правильно. Но в то же время он ощущал, что ему не хватает решимости, чтобы воплотить все это в жизнь, и что сама эта мысль пришла ему в голову благодаря джазу и высокой температуре. Он был человеком робким в отличие от своего отца, чье слово было законом; его отец одним рубящим ударом делал то, что хочет, или то, что считал нужным. Рей ненавидел собственное самоуничижение, которое иногда заставляло его заискивать перед незнакомыми людьми. Он с пренебрежением относился к своим деньгам, но всегда находились места, где от них легко было избавиться, и Рей использовал эти возможности: поддерживал двух-трех художников в Нью-Йорке, помогал анонимными дарами (небольшими в сравнении с подарками миллионеров, но он еще не владел состоянием отца) разорившимся церквям в Англии, комитетам помощи итальянским и австрийским деревням, попавшим под сели, нескольким организациям, занимающимся улучшением расовых отношений. Денег у Рея могло быть даже больше. Он дал распоряжение банкирам своего трастового фонда отчислять ему сумму, которая представлялась ему адекватной, но, поскольку он не тратил всех получаемых денег, они накапливались, прирастая ежедневно, невзирая на налоговые вычеты и его периодические просьбы выслать то пять тысяч долларов на покупку машины, то десять тысяч на катер, который они с Пегги приобрели на Мальорке.
Выйдя из парикмахерской, Рей направился к кафе-бару близ Кампо-Манин. Шел шестой час, смеркалось. Может быть, девушка сейчас уже не работает, подумал Рей. Она ведь начинает в такую рань утром.
Он нашел кафе-бар, но девушки за стойкой не было. Рей обвел зал разочарованным взглядом. Он подошел к стойке и заказал у парнишки капучино, которого вовсе не хотел. Подумал, не спросить ли парня – вдруг он знает, у кого можно снять комнату. Итальянцы в таких делах всегда рады помочь, а парнишка казался сообразительным, но Рей не решился пойти на риск. Парень может рассказать кому-нибудь. Потом из двери в задней стене кафе появилась та самая блондинка в светло-голубой форме. При виде девушки Рей испытал легкое потрясение и опустил глаза в чашку. Но их взгляды уже встретились, и она сказала с улыбкой «Buona sera»[25], как, вероятно, говорила по сто раз на дню.
Она обслужила двух вошедших клиентов. На стойке появились бокалы красного вина.
Он должен заговорить с ней, прежде чем кафе заполнится народом, подумал Рей и начал строить предложения на итальянском. Когда девушка опускала чашки в раковину с горячей водой прямо перед ним, Рей заговорил:
– Извините, вы не знаете кого-нибудь поблизости, кто сдавал бы комнату? Впрочем, даже не обязательно очень близко.
– Комнату? – переспросила она, и ее серые глаза широко распахнулись, потом полузакрылись в задумчивости, влажное полотенце в ее левой руке повисло на кромке раковины. – Синьора по соседству со мной. Синьора Каллиуоли. На Ларго-Сан-Себастьяно. – Она показала рукой.
Направление ни о чем не говорило Рею.
– А номер дома вы не можете сказать?
Девушка улыбнулась, посмотрела на него растерянно:
– Номер длинный, а на звонке нет имени. Если хотите, я покажу вам, где это. Если подождете. – Взгляд через плечо. – Моя смена заканчивается в шесть.
Часы показывали без семнадцати минут шесть. Рей допил кофе, расплатился и оставил чаевые в блюдечке на стойке. Он кивнул девушке, напуская на себя деловой и уверенный вид:
– В шесть часов.
Он вышел из бара.
Возможно, комната у синьоры Каллиуоли окажется занята, а другого места девушка не знает. Но Рею казалось, будто у него гора свалилась с плеч. И еще он чувствовал себя счастливым, по-настоящему счастливым, но тут же понял, что причина тому – его лихорадка и это чувство обманчивое. Он вернулся к кафе-бару ровно в шесть.
Девушка надевала черное матерчатое пальто. Увидев Рея, она улыбнулась и помахала. Из двери в задней стене появился коренастый молодой человек в белом приталенном кителе – вероятно, вечерний сменщик девушки; она заговорила с ним, и он ей улыбнулся и кинул взгляд на Рея.
– Тут близко. Четыре минуты, – сказала девушка.
Рей кивнул. Он хотел представиться ей, ради вежливости, потом понял, что должен назваться вымышленным именем.
– Меня зовут Филип. Филипо. Гордон, – добавил он.
Она кивнула без всякого интереса:
– А меня зовут Елизавета.
– Piacere.
– Вам на сколько дней нужна комната? – Девушка шла быстрой походкой.
– Дня на три, на четыре. Может, на неделю, если синьоре будет так удобнее.
Они завернули за угол. Ветер стал бить им в лицо, и Рея пробрала дрожь. Девушка неожиданно остановилась и нажала кнопку звонка на узкой двери, выходящей прямо на улицу. Рей посмотрел направо, налево, задрал голову – высота пятиэтажного здания превосходила длину. Канала поблизости он не увидел.
– Кто там? – раздался голос из окна наверху.
– Елизавета. – За этим последовало длинное предложение, ни одного слова из которого Рей не понял.
Раздалось гудение, и дверь открылась. Они вошли и увидели женщину, спускающуюся по лестнице. Она пригласила Рея подняться и посмотреть комнату. К облегчению Рея, девушка пошла с ними, на ходу разговаривая или обмениваясь сплетнями с хозяйкой.
Рея провели в квадратную комнату средних размеров, где на бугристой узкой кровати лежало покрывало с красно-желтым цветочным рисунком. Высокий платяной шкаф служил гардеробной, на стенах висели фотографии. Но все было чистенько.
– Вы понимаете? Восемьсот лир в день с завтраком, – сказала Елизавета.
– Отлично, – откликнулся Рей. – Benone[26], беру, – сказал он синьоре Каллиуоли.
Синьора Каллиуоли улыбнулась, у рта прорезались глубокие дружелюбные морщинки. Она носила черную одежду.
– Ванна внизу, один этаж. Туалет, – она указала пальцем вверх, – один этаж.
– Grazie.
– Va bene?[27] – спросила Елизавета, тоже улыбаясь.
Рею захотелось обнять ее.
– Огромное спасибо, – сказал он по-английски. – Grazie tanto.
– Где ваш чемодан? – спросила синьора Каллиуоли.
– Я принесу его завтра, – беззаботно ответил Рей и вытащил из кармана бумажник, а из бумажника банкноту в пять тысяч лир. – В любом случае я заплачу за пять ночей, если вы не возражаете. Извините, но мельче денег у меня нет.
Женщина взяла банкноту.
– Спасибо, сэр. Сейчас я принесу тысячу лир. – С этими словами она вышла.
Рей шагнул в сторону, чтобы девушка могла выйти из комнаты, и пошел следом за ней. Они спустились по лестнице. У Рея вдруг возникло желание пригласить ее на ужин, и он чуть не спросил, можно ли позвонить ей в восемь часов, но подумал, что лучше этого не делать.
Синьора Каллиуоли встретила их внизу со сдачей:
– Grazie, синьор Гордон. Вы сейчас уходите?
– На несколько минут, – ответил Рей.
– Здесь всегда кто-нибудь есть. Ключ вам не понадобится.
Рей кивнул, почти не слушая. Между ним и миром опустился занавес миража. Он чувствовал себя полным энергии, счастливым, галантным и исполненным оптимизма. На улице девушка посмотрела на него странным взглядом, и Рей сказал:
– Я хотел проводить вас до дома.
– Я живу здесь.
Она внезапно остановилась и взялась за ручку двери, похожей на ту, из которой они только что вышли, но на этой имелся дверной металлический молоток в оплетке.
– Спасибо еще раз за то, что нашли для меня комнату, – сказал Рей.
– Prego[28], – ответила девушка, слегка озадаченная, даже с некоторой подозрительностью.
Она пошарила в сумочке в поисках ключа.
Рей отступил назад и улыбнулся:
Она пошарила в сумочке в поисках ключа.
Рей отступил назад и улыбнулся:
– Всего вам доброго, синьорина Елизавета.
Эти слова вызвали у нее едва заметную улыбку.
– Всего доброго, – произнесла она, отвернулась и вставила ключ в скважину.
Рей возвратился в свой новый дом и прошел в комнату. Он собирался прилечь всего на несколько минут, но заснул и проснулся только в половине девятого. Над кроватью была включена крохотная розоватая лампочка для чтения. Рею приснилось землетрясение, школьники, которые ловко плыли по каналам, появившимся в трещинах земли, и выбирались на сушу, как выдры. Он сам, стоя по колено в грязи, пытался что-то втолковать двум девицам, сидевшим на высокой стене. Они вели себя оскорбительно по отношению к нему. В своем сне он повсюду видел упавшие и поврежденные здания. Рей принял еще две таблетки. У него явно усилился жар. Он решил, что ему нужно сходить куда-нибудь, чтобы съесть горячего супа, и сразу же вернуться в постель.
Он надел голубую рубашку, которую снял перед сном, и попытался придать себе презентабельный вид, максимально используя возможности своего скудного гардероба. Перед супом было бы неплохо подкрепиться спиртным. Рей зашел в бар и выпил двойной виски, потом направился в сторону Риальто[29] и к отелю «Граспо ди Уа». Почему бы теперь не съесть большую тарелку супа, если ничего другого он не хочет, а ресторан в «Граспо ди Уа» отличный? Прогулка утомила его, но он решил, что сможет сесть на вапоретто и доехать до остановки «Джильо», ближайшей к Ларго-Сан-Себастьяно.
Рей открыл дверь «Граспо ди Уа» и вошел, радуясь теплоте, охватившей его сразу же, как только дверь закрылась за ним. Впереди, чуть правее, он увидел Коулмана, тот смеялся и разговаривал с Инес, которая сидела спиной к Рею. Рей уставился на него. Рот Коулмана был открыт, ложка поднята, хотя голос его терялся в шуме и гвалте.
– Сколько вас будет, сэр? – спросил метрдотель.
– Нет-нет, спасибо, – ответил Рей по-итальянски и вышел.
Он машинально повернул туда, откуда пришел, потом развернулся и направился в сторону Понте ди Риальто – ближайшего места, где можно было сесть на вапоретто. Инес тоже смеялась. О чем она думала? А что думал Коулман насчет того, жив Рей или мертв? Звонил ли Коулман в «Сегузо»? И хранил ли это в тайне от Инес? Рей склонен был считать, что не звонил. Почему-то эта мысль казалась ему сокрушительной, ошеломительной. Рей сосредоточился на том, чтобы добраться до Риальто и остановки водного трамвая.
В «Сегузо» к завтрашнему дню, вероятно, упакуют его чемодан и унесут куда-нибудь вниз, в хранилище. Известят ли они полицию и американское консульство? Рей сомневался, что они будут спешить с такими делами. Эксцентричные гости наверняка и раньше неожиданно исчезали в неизвестном направлении, а некоторое время спустя просили прислать им багаж.
Смеющийся Коулман.
Разумеется, Коулман ничего не сказал Инес. Ну, может, только сообщил: высадил, мол, Рея где-то на пристани Дзаттере. Если Инес отметила, что Рей так им и не позвонил, то Коулман, вероятно, ответил: «О, наверное, он отправился в Париж. С какой стати ему сообщать нам?» Инес, видимо, не забыла, что просила Рея позвонить ей перед отъездом. Но позвони он, и что бы она тогда стала делать?
Рей внезапно почувствовал себя слабым и очень больным. Из носа у него текло. Он вернулся в дом на Ларго-Сан-Себастьяно, и его впустила простенькая девушка-подросток, которой он не видел прежде. Он поднялся в свою комнату, принял две таблетки и улегся в кровать.
Ему снились пожар и розовые танцующие тела, стройные, обнаженные, бесполые, в каком-то странном месте, не похожем ни на ад, ни на рай. Он проснулся в жару, грудь и спина были покрыты потом, но он радовался тому, что лихорадка, кажется, отступает. «Спасибо таблеткам», – сонно подумал Рей и снова уронил голову на влажную подушку. Проснулся он от стука в дверь.
Простушка принесла поднос с завтраком. Рей натянул одеяло на свои голые плечи.
– Синьора спрашивает, не больны ли вы, – сказала девушка.
– Мне уже лучше, спасибо, – ответил он хрипло.
Девушка посмотрела на него:
– Вы простудились?
– Да, но болезнь проходит, – сказал Рей.
Девушка вышла.
Он принял еще две таблетки. У него оставалось еще восемь штук.
В первый час после пробуждения Рей не пытался думать или планировать. Он относился к себе бережно, как к человеку, который находится в промежуточном состоянии между здоровьем и болезнью, даже между жизнью и смертью, и благодарен за то, что здоровье и жизнь понемногу берут верх. Сегодня он купит свитер и туфли и, может, чемодан, хороший чемодан, если хватит денег. По его расчетам, в бумажнике оставалось семьдесят или восемьдесят тысяч лир. Нужно будет подумать, как получить еще с помощью дорожных чеков, не предъявляя паспорта, но он озаботится этим позднее. Сегодня он обязательно зайдет в кафе-бар, где работает Елизавета, и пригласит ее в ресторан.
Рей купил лезвие, мыло для бритья, зубную щетку и пасту и пару туфель. Принес все это домой и сбрил щетину. Было около часа дня. Он вышел из дома и двинулся в сторону Кампо-Манин. По пути ему встретилась Елизавета, видимо шедшая домой на ланч.
– Boun’ giorno[30], – сказал Рей.
– Boun’ giorno. – Она остановилась. – Вы чувствуете себя лучше.
– Да. А почему вы так решили?
Они пошли в том направлении, куда перед этим шла девушка.
– Просто вчера мне показалось, что вы больны.
– Всего лишь промерз. И вы правы: мне сегодня лучше.
– Вчера вечером я видела синьору Каллиуоли в баре на углу. Она сказала, что у вас больной вид и вы рано легли спать.
– Верно. Два дня назад я сильно замерз. Простудился. – Он не знал, как по-итальянски «озноб».
– В Венеции бывает очень холодно.
– Очень.
– Извините, я должна купить хлеб.
Она исчезла в булочной.
Рей ждал ее на улице. Магазин был полон домохозяек и горничных – все покупали хлеб к ланчу. Рей подумал, что не должен выглядеть ослом, привязанным к девушке, и, когда она вышла, расправил плечи.
– Может, вы согласитесь поужинать со мной сегодня вечером? – сказал он. – Я благодарен вам и хотел бы вас пригласить.
Его скудный итальянский вынудил его резко оборвать предложение. Рей чувствовал, что говорит торжественно и натянуто, как чопорный старик. И стоило ему так подумать, как обаяние девушки, мгновение назад казавшейся ему неотразимой, исчезло, словно огонь погас. И все же он с нетерпением ждал ее ответа.
– Я сегодня не могу: тетушка приходит на обед, – беззаботным тоном ответила девушка и зашагала в прежнем направлении. – Спасибо.
– Жаль. А завтра?
Елизавета покосилась на него (ростом она не уступала ему) и улыбнулась приятной, мимолетной, веселой улыбкой.
– А впрочем, я могу и сегодня – тетушка приходит каждую субботу.
– Отлично! Какое время вас устроит? Восемь? Половина восьмого?
Они остановились у дверей ее дома.
– Половина восьмого. Я не должна вернуться слишком поздно. Нижний звонок, – показала она, не нажимая. – Arrivederci[31].
Ровно в половине восьмого Рей нажал на нижний звонок. Он надел все новое – рубашку, галстук, туфли. И заказал – на имя Гордона – столик в «Граспо ди Уа», поскольку решил, что вряд ли Коулман и Инес заявятся туда второй раз подряд.
Дверь открыла Елизавета. На ней было светло-голубое платье, светлее, чем ее рабочая одежда. Цвет шел ей.
– Buona sera[32]. Поднимайтесь. Через минуту я буду готова.
Рей поднялся по лестнице и познакомился с ее родителями и тетушкой, которые пили красное вино в столовой за овальным столом, накрытым на четверых. Глубокие суповые тарелки стояли в готовности на больших мелких. Сходство между тетушкой и отцом бросалось в глаза. Мать была крупной блондинкой, как и Елизавета, улыбка легко появлялась на ее лице, но Рей отметил, что она внимательно его разглядывает.
Его не пригласили сесть, и сразу же после представления появилась Елизавета в пальто.
– Я остановился по соседству, у синьоры Каллиуоли, – сказал Рей матери Елизаветы, хотя в этом явно не было нужды.
– Ah, si. Вы надолго?
– На несколько дней.
– К одиннадцати ты должна быть дома, – велел Елизавете отец.
– А то я не знаю – мне ведь просыпаться с голубями! – откликнулась Елизавета.
– Где вы собираетесь ужинать? – спросила мать.
Рей откашлялся – горло еще побаливало.
– Я подумал, в «Граспо ди Уа».
– Это очень хорошо, – заметила тетушка с каменным лицом.
– Да, мне кажется, ресторан там неплохой, – кивнул Рей.
– Ну, мы пошли, – сказала Елизавета. – До свидания, тетя Розалия.
Она обняла тетушку за плечи и поцеловала в щеку.
6
Елизавете – фамилия ее была Стефано – ресторан понравился. Это Рей понял сразу же, как они вошли.
Коулмана нигде не было видно.
Рей заказал себе виски, а девушке – чинзано. На взгляд Рея, ей было лет двадцать пять. Он все еще чувствовал себя неважно, нетвердо держался на ногах, и все тело у него побаливало, но он пытался скрыть это за неторопливым, вежливым поведением и вел разговор, задавая вопросы типа «Вы всегда жили в Венеции?».