Но дальше начиналось невиданное.
Предполагаю, такие топи встречаются и в нашем мире, где-нибудь в Сибири, но для меня география родины ограничивается Зоной и ее окрестностями, а там природа разнообразием не блещет.
Здесь и там темнели прогалины, полные черной воды – бочаги, настоящая топь, подходить к ним опасно. Попадешь – не выберешься, на дне – метры ила, засасывающего не хуже зыбучих песков. Над омутами вился пар, застилавший обзор. Мне стало ясно, что горизонт куда ближе, чем кажется, – просто туманно. Ни кочек, ни холмов, ни леса – только мох и извивающиеся змеи ручейков.
Без проводника здесь сгинешь за десять минут…
– Нам туда, – Искра махнула вперед.
Ее более разговорчивый брат решил прочитать лекцию по технике безопасности.
– Я иду впереди, за мной – Пригоршня, потом – Химик, замыкает Искра. Повторять всякое движение, не спорить – ваша обязанность. Не отступать от пути, лучше всего двигаться след в след.
– Короче, – зевнул Никита, – ты не боись, это мы умеем.
– В воду палками не тыкать, дорогу перед собой прощупывать, – Май не обиделся на резкое замечание. – Если кто провалится, за ним не бежать, ближе не подходить, сунуть слегу. Если провалились, свой посох положить на воду, держаться за него. Протянут ветку – хвататься. За мох и траву держаться бесполезно. Если что-то увидели – движение, что-то странное, – говорите нам. Если что-то услышали – тоже. Вы в Великой топи новички, не бойтесь показаться дураками. Лучше спросить об очевидном, чем сгинуть. Здесь повсюду под водой – кости…
Вряд ли Великая топь образовалась после войны, скорее, была здесь издревле. Я мог представить себе первобытного человека, смотрящего на ее просторы из-под лохматых бровей, мог представить вооруженных копьями и луками воинов, ложащихся в темную воду в битве за давно сгинувшего царя. Мог представить навесные мосты – «экологическую тропу» – и туристов в облегающих комбинезонах. И вот история сделала виток: мы, почти первобытные, ступаем на пружинящую почву болота.
Первое время двигаться было легко: давала о себе знать привычка ступать след в след, полученная в Зоне. Я даже отдыхал: сейчас у нас был проводник, он отвечал за нас и принимал решения, мое дело маленькое – слушаться.
А вот Пригоршне роль ведомого пришлась не по душе. А может, он просто болота не любил. Напарник душераздирающе вздыхал, вторя влажным вздохам топи, с тоской озирался и, кажется, несколько раз готов был подсказать Маю путь. К счастью, сдержался.
Однообразный пейзаж вскоре начал утомлять. Здесь было слишком холодно для комаров и мошки, но я ловил себя на том, что то и дело почесываюсь, будто кусают. Птица замолкла, и кроме наших шагов ничего не было слышно. Стих ветер, преследовавший нас с момента попадания в этот мир. Ни цветов, ни грибов, ни ягод не попадалось. Сначала я внимательно смотрел под ноги, опасаясь змей, но, похоже, рептилии вымерли после ядерной зимы – холоднокровным организмам сложно при таких температурах.
Не за что было зацепиться, и я погрузился, сам того не заметив, в воспоминания и размышления.
Это близкое к медитации состояние прервал вопрос Никиты:
– Далеко нам?
– Ночевать будем в болотах, – ответил Май. – У нас есть заимка.
Но голос проводника звучал не столь уверенно, как хотелось бы. Я, очнувшись и вернувшись в реальность, понял почему: туман сгущался. Идущего в метре впереди Пригоршню я видел нечетко, Мая – совсем размыто. Мгла поглощала свет. Казалось, уже близится ночь, и плети тумана шевелятся щупальцами, норовят схватить.
А может, кто-то бродит неслышный в двух шагах, за завесой водяной пыли?
– Где ваша заимка? – требовательно спросил Никита.
– Кажется, прямо, – Май вяло махнул рукой, прекратил шагать и обернулся. – Наверное, нам нужно остановиться.
– Прямо здесь? – я не поверил своим ушам.
– Мы заблудимся в тумане, и карта бесполезна. Проще пересидеть, дождаться, пока он уйдет. Старики говорят, в тумане бродят души умерших…
– Ерунда, – возразил мой напарник, – ложь, трындеж и провокация! Мертвые лежат себе костями на дне, никакие призраки тут не бродят.
После знакомства с Душой Зоны я не был в этом столь уверен, но решил не возражать.
– Мы пойдем вперед, – продолжал Никита, – у вас же есть компас? Прибор, позволяющий держать направление на заставу Небесного города?
– Да, но…
– И безо всяких «но»! Застрянем здесь – минимум простудимся, а максимум – нас сожрут. Скажи, Искра, ночные звери на болотах есть?
– Есть, – чуть слышно вздохнула девушка, – ночевать в Великой топи без укрытия – безумие. Брат, Пригоршня прав.
– Вот, Май, видишь? Иногда следует признать, что облажался. Идем вперед. Не будет заимки – ищем укрытие.
– Да, но… Понимаешь, Пригоршня, если мы собьемся с пути – а двигаться по прямой здесь нереально – мы можем выйти к Столице топи.
– К Проклятому городу, – эхом отозвалась его сестра.
О чем они говорят, я понятия не имел. И потом, до темноты времени было предостаточно, а перспектива ночевки прямо посреди болота не радовала.
Плети тумана сильно затрудняли обзор, стелились под ногами, подобно змеям, и мы снизили темп, чтобы не попасть в промоину.
Кажется, темнело. И снова хотелось есть – верный признак того, что с тех пор, как мы ступили на Великую топь, прошел не один час.
– Мы заблудились, – убитым голосом констатировал Май, – направление верное, но ориентиры…
Не знаю, что он подразумевал под «ориентирами» – вокруг по-прежнему простиралось болото, и конца края ему не было видно. Даже Пригоршня приуныл. Искра, заметил я, жалась к напарнику, видимо, воспылав нежными чувствами. На моей памяти такое случилось впервые: обычно Никита втюхивался в барышню и сражал ее наповал напором чувств, как мама, явившаяся в гости к взрослому ребенку с кастрюлей борща, своими правилами и «я лучше знаю, что тебе нужно». Девушки в ужасе бежали. Чаще всего – ко мне, циничному и ироничному. Вот та же Энджи… Вспомнив о погибшей подруге, я не то чтобы загрустил, но насторожился – мы потеряли ее, не ожидая нападения, поддавшись эйфории. Будь мы хоть немного осторожней – натовцы не устроили бы засаду. Сейчас же внимание рассеялось, мы погрузились в мысли и забыли о том, что находимся во враждебном мире.
Аборигенам, может, и простительно, нам с Пригоршней – нет: только мы знали, что такое аномалии, и только мы умели их худо-бедно вычислять.
Я почувствовал странное и принялся разбрасывать гайки. Никита, верно истолковав мой порыв, замер в ожидании. Искра с Маем не мешали. Проводник все чаще останавливался, сверялся с аналогом компаса, делал несколько шагов в сторону, проверяя дорогу. Видно было, что он нервничает.
– Что такое? – спросил я.
Стремительно темнело. Неужели приближается ночь?
– Снежная буря близко, – сообщил Май, – нам нужно найти убежище.
– Бывалые охотники советуют пережидать снежные бури в очагах болота, – подхватила Искра, – температура воды выше, чем воздуха, и ты не так сильно замерзнешь. Тем более, попадаются горячие ключи… Но в воде водятся пиявки. Если буря затянется – они выпьют досуха. Не больно – не почувствуешь, когда они присасываются, но обидно умереть, облепленным водяными червяками.
Никогда не любил червяков.
– Вон – горячий ключ, – заметил Май.
До этого я предполагал, что брат с сестрой нас просто запугивают. Но теперь поверил в отчаянность нашего положения. Обидно сложить голову в шаге от цели.
Налетел ветер, прибив туман, и проступило небо: сизо-фиолетовое, в черных завихрениях туч. Кое-где сквозь низкие тучи пробивались беззвучные синие молнии. Я не сразу понял, что некоторые завихрения – вовсе не узор на снеговых облаках, а самые настоящие смерчи. Извиваясь, они шарили по болоту в поисках жертвы, к счастью, довольно далеко от нас.
– В воду, – прошептал Май. – Вон тот очаг – горячий.
Я с сомнением покосился на черное озерцо стоячей воды: над ним действительно поднимался пар.
– Думаешь? – удивился Пригоршня. – Я не хочу, чтобы меня пиявки сожрали. Ну, пойдет снег. Не сахарные, не замерзнем.
Искру передернуло – от головы до коленей.
– Ты не знаешь, о чем говоришь! – заговорила девушка. – Нас заморозит! Снежная буря – дыхание Зимы! Обычно бури случаются осенью, они замораживают Лес. Наш единственный шанс – спрятаться в горячей воде и надеяться, что буря пройдет раньше!
Отчаяние Искры передалось мне: я вспомнил ее рассказ о здешних Зимах. Налетевший ветер был не просто холодным – он был ледяным, вымораживающим кровь.
Я поверил Искре и скомандовал Пригоршне:
Я поверил Искре и скомандовал Пригоршне:
– Быстро в горячий источник!
К счастью, спорить напарник не стал. Он лучше смыслил в оружии и тактике боя, но хуже ориентировался в повседневной жизни.
Мы рванули (насколько это было возможно, если учесть, что путь прощупывали палками) к черному озерцу. Ледяные порывы ветра стали чаще, у Пригоршни сдуло за спину шляпу, и теперь она болталась на веревочке, пропущенной под подбородком, угрожая задушить.
На бегу Никита натягивал презерватив на ствол гаусс-пистолета. Закончив с этим, напарник достал вторую «резинку», чтобы обезопасить «Глок». Я поступил так же.
Небо над нами внезапно посинело, туман исчез, ветер прекратился. Ощутимо похолодало: прихваченный заморозками мох похрустывал под ногами.
– Глаз бури! – крикнул Май, ускоряя шаг.
Спасительная вода была близко, от нее так и веяло теплом и покоем. Я представил, как погружаюсь в горячую ванну, забывая обо всех невзгодах. Пусть ледяные вихри свищут над головой – источник спасет. Мы будем периодически нырять, чтобы согреть головы, и, хоть вещи наши промокнут, останемся живы… Тепло и покой. Покой и тепло. Ни о чем не думать, не сожалеть. Не строить планов на будущее. Не стремиться, не идти. Остаться здесь навсегда. Такое умиротворяющее болото, такое душевное болото: всего-то и надо – нырнуть в непрозрачно черную воду, даже синее небо не отражающую.
А вокруг, уже гораздо ближе, извивались смерчи, как пиявки, вцепившиеся в землю.
И морозный ветер пытался ободрать лицо.
Нет, только в воду, в спасительную воду, в торфяную, благодатную, глубину ее! Нырнуть и вернуться в родную стихию, из которой миллионы лет назад выползли предки, из которой вышли все мы. Покой материнских околоплодных вод. Покой родной стихии.
Не знаю, что заставило меня остановиться, дернуть за руку, валя на землю, бегущего рядом Пригоршню.
– Ловушка! – попытался крикнуть я, но получился жалкий шепот. – Аномалия!
Никита, к счастью, сориентировался. Он рванулся вперед, поймал за лодыжку Искру, перекатившись, повалил Мая. Несколько секунд все лежали, глядя в лазурное, без единого облачка, небо прямо над нами. И на периферии сгущались тучи.
– Ловушка, – повторил я.
Горячий источник по-прежнему манил, звал окунуться в тепло и безмятежность, но теперь я понимал: наваждение.
– Дурманящие испарения, – просипел Май. – Спасибо, мы бы там сгинули! Давайте помнить об этом.
– Но что же нам делать?! – в отчаянии воскликнула Искра.
– Искать укрытие, – Пригоршня завертел головой, ища подходящее место.
Очевидно было, что жить нам осталось считаные минуты. Око бури смещалось, клубящаяся кромка туч была уже не так далеко, как хотелось бы. В Зоне – выбросы, тут – снежные бури. Кроме дурманной черной воды, ничего не было видно…
– Там! – крикнул Никита и указал направление.
С новой силой налетел порыв ледяного ветра, у меня куртка примерзла к вспотевшей спине. Я посмотрел, куда показывал напарник.
Посреди Великой топи, стеная на ветру, сгибая ветви, высилась роща деревьев. Они отличались от тех, что росли в лесу: стволы казались стальными, даже редкие ветви, отходящие от них под прямым углом, тоже отливали металлом. В глубине рощи виднелось какое-то здание, но за мельтешением веток его было не разглядеть.
– Проклятый город! – простонала Искра.
– Плевать! – ощерился Никита. – Там можно переждать бурю!
Ближайший смерч прошел метрах в тридцати от нас. Видно и слышно было, как он засасывает мох и воду – гудя и вращаясь, разбрасывая мелкий мусор. И действительно, плевать, проклят этот город или нет – нам нужно укрытие.
Температура воздуха упала, око бури сместилось. Началась метель. Мы очутились во власти пурги: мелкие льдинки секли открытые участки кожи, выбивали слезы из глаз. Дыхание перехватывало, разговаривать было невозможно.
Пригоршня устремился к роще, мы рванули за ним. Ветер был настолько сильным, что сбивал с ног, метель не давала видеть дальше собственного носа.
Я понял, что мы на месте и не сбились с направления, только когда врезался в дерево. Обхватил ствол руками, прижался лицом, рассчитывая почувствовать благословенное тепло живой коры, помнящей здешнее неулыбчивое лето. Но под щекой была сталь, и я отпрянул, чтоб не примерзнуть.
Мороз был настолько сильным, что у меня онемели пальцы и лицо, да и под одежду уже пробирался неумолимый, мертвенный холод. Пригоршня прошел мимо, согнувшись, будто метель ударила его под дых. Одной рукой он держал Искру, волочил ее за собой, другой хватался за торчащие из земли конструкции – здесь был целый лес свай, каких-то ферм, столбов. Я нашел в себе силы оторваться от «дерева», которое все еще обнимал, и двинуться за другом. В шаге левее брел еще один силуэт – Май.
С тоской вспомнил, что у нас нет ни одного согревающего артефакта, правда, в рюкзаке болтается, завернутая в тельняшку, ополовиненная бутылка водки. Только бы с улицы уйти, а там и разотремся, и внутрь примем. Если повезет, даже найдем, из чего костер развести.
Думал ли я когда-нибудь, что нас с Никитой постигнет судьба покорителей крайнего севера или героев Джека Лондона? Да ни на секунду не мог себе этого представить! Будет, что внукам рассказать, если решу обзавестись семьей. И если навсегда не останемся в этом мире, околев от холода.
– За ВДВ! – донесся до меня сквозь завывание метели вопль Пригоршни.
Что это он?
Я с трудом сделал еще шаг, и понял, что метель стихла.
Нет, поправка, не стихла – просто мы стояли перед стеной, закрывающей от ветра. У Искры лицо было снежно-белым, и даже ресницы обметало инеем. Кажется, девушка еле держалась на ногах – стоило Пригоршне ее отпустить, она начала падать, и подоспевший Май едва успел подхватить сестру.
Пока что мы были живы и даже не заблудились. Стена, перед которой мы стояли, казалась пергаментной на вид, как и почти все вокруг. Я задрал голову, чтобы разглядеть все строение.
Наверняка это создали не люди. То есть, конечно, древние аборигены могли что-то такое учудить, но это сомнительно: слишком странные формы. Даже по сравнению с городом, виденным в холмах. Что-то мне напоминала эта архитектура… Фасад состоял из восьмигранных ячеек, каждая – метра в два высотой, отделена от соседних чуть выпуклым швом. Материал, похожий на пергамент или плотную, бежевую бумагу, тем не менее, был прочным и холодным, как металл.
Здание, кажется, было округлым, вытянутым наподобие груши.
– Да это ж улей! – воскликнул Пригоршня.
– Это – Проклятый город, – откликнулся Май, – здесь нельзя находиться.
– Бред, – отрезал Никита, – Искра совсем окоченела, ей нужно спрятаться от ветра. И всем нам не помешает.
Я осмотрел постройку. Ни окон, ни дверей. Правда, на верхушку вела лестница – тонкие на вид, пергаментные ступеньки. Пальцы уже практически не слушались, и спорить не было времени.
Кивнул Никите на лестницу, напарник понял.
– Кто вперед?
Жутко не хотелось выступать в роли благородного разведчика, но Май замялся – видно было, что он скорее замерзнет насмерть, чем сунется в улей. Мы с Пригоршней уставились друг на друга.
– Я, – вздохнул напарник, – Химик у нас умный, но чахлый, придется мне.
– Н-не ходи, – проговорила девушка, – п-пожалуйста, П-пригоршня! Оттуда н-не возвращаются!
– Я, Искорка, и не оттуда возвращался!
Пригоршня скинул рюкзак и принялся карабкаться на верхушку улья. Его мотало – видимо, там, наверху, ветер был сильнее. Мы с Искрой и Маем сжались в один клубок, подрагивая от холода. Девушка, оказавшись между нами, мелко тряслась и что-то бормотала, на ресницах ее замерзли слезы.
– Спускаюсь внутрь! – крикнул Пригоршня.
Потянулись бесконечные минуты ожидания. Через некоторое время я понял, что засыпаю – верный признак подступающей смерти от переохлаждения. Никиты все еще не было. Искра начала падать, Май подхватил ее, принялся растирать уши, руки…
– Пойду за ним, – решился я. – А лучше пойдем вместе. Выбирайте, что больше по нраву: замерзнуть здесь к чертям собачьим или сунуться внутрь?
Май прерывисто вздохнул:
– Давай вместе.
Подъем я запомнил смутно – череда изматывающих, монотонных движений далеко за пределами человеческих сил. Вещи мы тащили на себе, может, это и было глупо, но на умственные усилия не осталось ресурсов. Наконец, мы оказались на верхушке улья, и в лицо ударила метель. Почти ничего не было видно, я скорее нащупал, чем рассмотрел, круглую воронку лаза и подался внутрь, выставив руки в попытке ухватиться…
…Темнота. По счастью, я приземлился на рюкзак – в спину что-то врезалось, но, по крайней мере, не сломал позвоночник. В темноте я не мог разглядеть даже сводов помещения. В том, что это – именно помещение, не сомневался: воздух был затхлым и, к счастью, достаточно теплым. Звук дыхания отражался от стен. Где-то капала вода. Размеренно, гулко.