— Ты что, уж не шантажировать ли меня собираешься?! — воззрился он на нее.
— Можно сказать и так. Но я бы сказала, воззвать к вашей порядочности. Сколько бы Аллочку ни продержали в морге, а когда-то ее тело все-таки отдадут. И тогда ее нужно будет достойно похоронить. Кроме меня, у нее никого больше нет, так что я ее и заберу. А вот бремя расходов на похороны собираюсь возложить на вас. Надеюсь, вы не возражаете?
Шеф возражал в душе, по его лицу это было очень даже заметно. Но вслух произнес:
— Подумаю. Что-нибудь решим.
— И на том спасибо, — кивнула Аглая.
6
Аллочку похоронили через два дня. Деньги шеф дал. Как позже узнала Аглая, скинулись так же и доктор, и Гена, и Эдик с Русланом. Но вот на похороны из всей этой компании никто, кроме Гены, не пришел. Он появился в морге, когда уже собирались выносить закрытый гроб — слишком долго Аллочка пролежала под летним южным солнцем. Молча кивнул Аглае, закутанной в черный шелковый палантин. И так же молча после короткого прощания встал у гроба, взявшись за одну из ручек. Если бы не он, Аглае, наверное, пришлось бы тоже нести гроб — из большого круга Аллочкиных знакомых она мало кому смогла дозвониться, так что пришли на похороны всего несколько человек. Малочисленность провожающих была очень заметна в большом прощальном зале морга. Но — что поделаешь! — из тех, чьи номера Аглая умудрилась добыть, кто-то не смог, кто-то не посчитал нужным прийти, а кто-то похоже просто не поверил в случившееся. Трудно поверить в то, что Аллочка, олицетворение жизни, ушла из нее в самом расцвете лет. Аглае до сих пор в это не верилось до конца. И любимого Аллочкиного мужчину пришлось в этом убеждать. Он пришел, выкроил время. Тоже нес гроб и бросил горсть земли в свежую могилу, ничем не выдавая своих чувств. А потом ушел с кладбища, не поехав на поминки. Поминки Аглая устроила в своем кафе. Все волновалась, что нескольких заказанных столиков может не хватить, но их хватило с лихвой, так что на свободные места Аглая пригласила своих коллег — они тоже знали Аллочку, которая нередко заходила сюда. Но постепенно все гости разошлись, и к вечеру за последним столиком остались только Гена с Аглаей.
— Вот и проводили мы Алку, — вздохнул он, за весь день едва проронивший несколько слов. — Жаль. Какая была девчонка! И как все нелепо вышло…
— Не трави душу, — вздохнула Аглая. — Я и без того не знаю, как у меня получилось пережить сегодняшний день.
Ничего не отвечая, Гена снова наполнил стопки. Выпили. Закусили. Помолчали. Не глядя друг на друга, но с полным осознанием того, что каждый из них прекрасно понимает другого.
— Хорошая ты девчонка, Айка, — сказал вдруг Гена. — Ты не подумай, я без всякой задней мысли это говорю. Просто хорошая. И если, мало ли, когда-нибудь тебе вдруг потребуется помощь, ты обращайся. Всем, чем смогу, помогу.
— Спасибо, — сказала Аглая. И, кинув на Гену быстрый взгляд, вдруг призналась. — Ты тоже, оказывается, гораздо лучше, чем я тебя представляла еще недавно. Даже побаивалась тебя, если честно.
— Ну, на то я и охранник, чтобы выглядеть устрашающе, — усмехнулся Геннадий.
— Да уж… — Аглая посмотрела на его большие грубые руки, лежащие на столе, и вдруг с пьяной решимостью спросила: — А правду говорят, что ты в тюрьме сидел?
— Правду, — ответил он, несколько обескураженный неожиданностью вопроса. — А что?
— Да нет, ничего, — Аглае стало неловко, и она взялась за графин, в котором еще плескалась прозрачная водка. — Прости за бестактность.
— Ну, за это-то! — Гена повел могучими плечами, снова усмехнулся. — Поверь, в жизни есть вещи куда похуже.
— Есть, — согласилась Аглая, нахмурившись. — И все же, прости еще раз. Чего спьяну не ляпнешь.
— Айка, я всегда предпочитал искренних говорунов двуликим молчунам.
— Почему двуликим? — удивилась Аглая.
— Да потому что молчаливый человек частенько хочет выглядеть совсем не таким, каков он на самом деле. Вот взять хотя бы сейчас тебя, например. По виду — само раскаяние в своей несдержанности. Но готов побиться об заклад, что при этом тебе очень даже хочется спросить, а за что именно я сидел.
— Ну, и за что же? — не стала отпираться Аглая.
— А если скажу, не сбежишь в панике из-за стола?
— За убийство, что ли? — догадалась Аглая.
Гена лишь кивнул в ответ, отобрав у нее инициативу и разливая по стопкам остатки водки.
— И… кого же ты? — не удержалась Аглая от очередного вопроса.
— Выродка, — коротко, но с чувством ответил Гена. — Старая история, Айка. И очень дрянная. Мне совсем не хочется ее вспоминать. И так не забывается, хоть с той поры девять лет минуло: семь отсидел, а два на свободе гуляю.
— Семь лет? Это за убийство? Я думала, за это больше дают, — с пьяной откровенностью удивилась Аглая.
— Может, и этого бы не дали, потому что с доказательствами было хило, — Гена не обиделся, угадав в Аглаином вопросе не любопытство, а искренний интерес к себе. — Но я оказался меж двух огней. Папаша того выродка, которого еще при рождении следовало придушить, настаивал, чтоб мне дали по полной, и даже пользовался для этого своими связями, какие-то рычаги нажимал. Но следователь мне попался честный мужик, и не купился на посулы с угрозами, а все сделал для того, чтобы я получил минимальный срок. Вот в итоге и вышло среднее арифметическое. Как я потом слышал, следователь за это поплатился, его в звании понизили, но пересматривать мое дело не стали, оставили все как есть. Быть может, потому что доказательств и в самом деле было кот наплакал, всего парочка косвенных зацепок. А вообще, скажу я тебе, Айка, нет в этом мире справедливости. Ни хрена нет! Один сплошной бордель.
— Ладно, Ген, не заводись, — Аглая успокаивающе похлопала его по руке. — Бордель, согласна. Но нам с тобой в нем еще жить и жить.
— Да кто его знает, долго ли? — пожал плечами Гена. — Алка вон… уже отмучилась.
— Можно сказать и так, — при упоминании о подруге Аглая судорожно вздохнула. — Аллочка наша, Аллочка.
— Не надо, Айка, успокойся, — Гена наклонился к ней через стол. — Хочешь, я еще чего-нибудь закажу?
— Нет, хватит, — Аглая покачала головой, отставила пустой графин в сторону. — Поздно уже. Мне пора домой.
— Тебя там ждут?
— Ждут. Брат. Еще одна жертва этого вселенского борделя, — почему-то Аглае вдруг очень захотелось рассказать Гене, что случилось с ее Ромкой несколько лет назад, но вместо этого она решительно поднялась из-за стола. Слегка пошатнулась, придержалась рукой за спинку стула. — Да, вовремя мы с тобой прервали застолье… Пожалуй, стоило даже чуть раньше закончить.
— Я провожу тебя, Айка, — Гена тоже поднялся. — До подъезда, хорошо?
— Ну, разве что до подъезда, — согласилась Аглая. — Ты уж извини заранее, но в гости я тебя пригласить сегодня не могу.
Да, если бы она явилась домой нетрезвой, снова поздно, и на этот раз еще и с приятелем, Ромка вряд ли воспринял бы это спокойно. Может, и не выразил своего недовольства вслух, но Аглая уже знала, что вскипел бы в душе, и пусть не сейчас, а позже высказал бы все, а еще хуже — промолчал, но продемонстрировал бы все, что накипело, своим поведением: напиваясь, отмалчиваясь, срываясь по пустякам. Для Аглаи это было хуже любого скандала. А что-либо объяснять или доказывать Ромке бесполезно, она знала это по богатому личному опыту. Оставалось лишь запастись терпением и ждать, пока минует гроза. Оттого-то Аглая и старалась не создавать прецедентов.
— Как скажешь, Айка, — ответил ей Гена. — Я, в общем, и сам уже настроен идти не по гостям, а домой. Хочу только убедиться в том, что ты благополучно добралась, да еще проветриться немного перед сном.
На том и порешили. Вышли из кафе. Гена, в отличие от Аглаи, твердо стоявший на ногах, поддерживал ее под руку. А она (сказывалось, наверное, напряжение прошедших дней) при почти ясной голове с трудом держалась прямо. Кружило. И неизвестно, как добралась бы домой, если б не Генина помощь. А так… Они неторопливо шли по набережной. Теплый ветер, периодически налетавший с моря, приятно освежал разгоряченные застольем лица. Вокруг беззаботно смеялись люди, популярные мелодии сменяли одна другую — в зависимости от того, мимо какого бара или танцплощадки проходили Гена с Аглаей. Над бухтой поднималась луна, огромная, оранжевая, какой она бывает только летней ночью, и сияющая дорожка протянулась от нее по черной воде от горизонта до самого берега. Потом кто-то разбил эту огненную дорожку, дурачась на водном мотоцикле. Судя по возмущенным крикам с берега и с пирса, это не понравилось многим романтично настроенным зрителям. Аглае тоже, хотя без Гениной помощи она вряд ли смогла бы вообще оценить эту красоту. Он шел рядом, непоколебимый, как скала, и его рука была для Аглаи надежной опорой, которая давала возможность не только уверенно идти вперед, но еще и оглядываться по сторонам. А он почти всю дорогу молчал. Аглая в этот вечер была не настроена на активное общение, и Гена это почувствовал. За это она испытывала к нему двойную благодарность, и ей с ним было очень уютно.
Дойдя до своего подъезда, Аглая признательно пожала Генину руку.
— Спасибо тебе за все. До встречи.
— До встречи, Айка, — кивнул Гена. — Не знаю, когда теперь увидимся, шеф хочет временно приостановить бои. Но увидимся — это точно, потому что совсем он их не отменит. Не те там бабки вертятся, чтобы даже смерть Алки что-либо могла изменить.
— Ты думаешь, он это из-за нее? — усомнилась Аглая. — Ой, вряд ли. Скорее всего, решил просто залечь на дно и выждать, пока будет идти следствие.
7
Девять дней со дня Аллочкиной смерти Аглая отметила в одиночестве. Не стала затевать никаких застолий, просто сходила в церковь. Поставила свечку за подругу, а заодно — и за родителей с братом и бабушкой. И долго стояла перед распятием, глядя, как трепещет свечное пламя. Пыталась сосредоточиться, но слова молитвы не шли на ум. Горящие свечи упорно наводили на мысль о человеческой жизни. О том, что всякая свеча — это ее срок, а сама жизнь — тот же яркий золотой огонек. Горит, трепещет до своей поры. Кому-то дано выгореть до самого основания. А кто-то вдруг гаснет под внезапным, неведомо откуда налетевшим порывом. И на конце высокой свечи остается лишь почерневший дымящийся фитилек. Чей-то еще потлеет какое-то время, прежде чем окончательно остынуть, а чей-то и тлеть прекратит в мгновение ока. Как младший ее брат. Как Аллочка. Как…
Словно вторя Аглаиным мыслям, кто-то подошел и поставил перед распятием две зажженные свечи. Тяжело вздохнув и перекрестившись, Аглая пошла прочь.
На улице, едва черный шелк палантина соскользнул с ее головы, Аглаю окликнули.
— А, это вы? — не слишком любезно произнесла остановившаяся Аглая, увидев приближающегося к ней следователя.
— Я, — нисколько не смутился он. — Случайно увидел вас, когда вы в церковь входили. И решил тоже зайти. Во-первых, все равно хотел встретиться с вами, чтобы задать пару вопросов. Во-вторых, давно уже там не был, все недосуг. А так хоть свечки поставил за маму с бабушкой. А вы, насколько я понимаю, приходили сегодня поставить свечу за упокой Аллы Георгиевны?
— Да, — кивнула Аглая. — Сегодня девять дней.
— Уверены? — он бросил на нее быстрый взгляд. — Время смерти ведь установлено приблизительно.
— Я считаю с того дня, как она перестала отвечать на мои звонки, — не растерялась Аглая. — А вообще… Что у вас ко мне за вопросы?
— Задавай и сваливай побыстрее, да? — понимающе усмехнулся Михайлова.
— Нет, я бы не стала так откровенно грубить. Но вы должны и сами понимать, что я сейчас не настроена на долгие светские беседы.
— Вот и я примерно о том же, — кивнул он. — Ну что ж, давайте приступим к делу. Фамилия у вас очень редкая — Тарталатова.
— Редкая, — согласилась Аглая. Фамилия действительно была редкой, и всегда казалась Аглае смешной. Особенно после того, как в школе ее попытались дразнить «тортилой» и «тарталеткой». Нетрудно догадаться, что все эти попытки Ромка пресек на корню, особо назойливым шутникам расщедрившись на подзатыльники.
— Вот поэтому я сразу вспомнил, что где-то уже слышал ее. И не поленился залезть в наш архив.
— И что, долго ковырялись в пыли прошедших лет? Что вы там нашли, я даже не спрашиваю.
— Нет, не особенно долго. А нашел… Одно дело, о гибели практически целой семьи в автокатастрофе, было закрыто почти сразу, поскольку виновник этой аварии тоже погиб вместе со своими жертвами. Вы уж простите, что я вам напоминаю о таких вещах, но это же была ваша семья?
— Моя, — почти бесстрастно кивнула Аглая. — О втором деле можете не напоминать.
— Хотелось бы. Но со вторым делом все как раз не так просто обстоит. Роман Тарталатов, ваш брат, упорно утверждал, что попал в аварию по собственной вине. Но вот обстоятельства той аварии выяснить не удалось. Согласитесь, странно: мотоцикл цел, водитель абсолютно трезв, и, по утверждению всех знакомых, был прекрасным байкером. Можно сказать, от Бога. В архиве есть рассказ свидетеля о том, как однажды ваш брат спас выбежавшего на трассу двухлетнего ребенка, подхватив его на свой мотоцикл и успев проскочить с ним в сужающийся просвет между двумя машинами. Трюк, достойный каскадера. И чтобы такой человек почти на ровном месте, на пустой трассе…
— Люди даже в собственных квартирах, бывает, спотыкаются, если вы не в курсе, — мрачно сообщила Аглая. — Прямо посреди ковра. И что?
— Это ваша версия? Или позиция?
— Версий на этот счет у меня нет, как, похоже, и у вас. А что до позиции, то мне ничего другого просто не остается. Разве что обвинять в несостоятельности нашу полицию, не сумевшую выяснить всех деталей случившегося.
— Аглая… Прежде, чем обвинять нас, подумайте о том, что мы могли бы раскрыть гораздо больше, если бы те, кто мог нам помочь, не отказались бы этого сделать. Я говорю о вашем брате. Моя версия такова: он был за что-то намеренно искалечен, но предпочел оставить своих обидчиков безнаказанными. Скорее всего, испугался за вас. А это может означать лишь то, что попал он в не очень хорошую, я бы даже сказал — в совсем не хорошую компанию. Учитывая обстоятельства вашей жизни после гибели родителей и его отчаянный характер, он мог связаться с криминалом. Не потому, что имел преступные наклонности, а под давлением воображаемой им необходимости. Потом, быть может, попытался как-то обхитрить своих подельников, а в их обычно среде за такое сразу убивают. Его же просто пытались запугать, и надо сказать, попытка удалась. Из чего я заключил, что врожденная порядочность не позволила вашему брату участвовать в чем-то, что…
— Валентин Петрович! — Аглая, для которой этот разговор становился все более невыносимым, прервала его на полуслове. — Вы хотели поговорить со мной об Аллочке, а вместо этого ворошите прошлое! Да какое прошлое! И я не вижу в этом никакого толку, кроме, быть может, удовольствия, которое вам доставляет сам процесс…
— Аглая… — Михайлов примирительно развел руками. — Поверьте, никакого…
— Тогда оставьте в покое то, что прошло. Исправить все равно уже ничего невозможно. Распутать — тем более, если даже по горячим следам не удалось. А если вы подозреваете, что Ромка причастен к Аллиной гибели, то могу вас заверить, что он уже несколько лет не выбирается из квартиры дальше лестничной площадки.
— А как давно вы знакомы с вашей Аллой? Года три? — внезапно спросил он.
— Ну… где-то так, — растерялась Аглая.
— То есть, познакомились приблизительно в то время, когда с вашим братом случилась трагедия. Незадолго до или вскоре после нее. А познакомил вас, случайно, не он сам?
— Нет, конечно.
— Точно? Пусть мы разговариваем с вами неофициально, но подумайте над ответом, Аглая. Палачей вашего брата, наверное, и в самом деле уже не найти, но помочь воздать за убийство подруги вам, возможно, вполне по силам.
— Как?! — Аглая воззрилась на следователя с вполне искренним недоумением.
— Рассказав мне всю правду, которую вы знаете. Чтобы помочь вам в этом, могу изложить некоторые свои подозрения. Мне кажется, что Алла Георгиевна при жизни тоже была связана с представителями, скажем так, криминальных структур. Как и ваш брат. Вы сами говорили, что круг знакомых у нее был очень широкий, а ее характер, судя по вашим же рассказам, ни в чем не уступал характеру вашего брата…
— И что с того? Может, просто я таких людей к себе притягиваю?
— Которые плохо потом заканчивают?
— При чем здесь это?
— Практически при всем. Вы нервничаете, Аглая.
— А вы бы как вели себя на моем месте? Веселились?
— С таким вот синяком на руке? Думаю, нет.
Аглая шевельнула рукой, привычно пытаясь убрать с глаз долой значительно побледневшее, ставшее разноцветным, но зато сильно расплывшееся пятно. Несмотря на ее богатый опыт в таких делах, на мази и компрессы, быстро избавиться от обширных гематом невозможно. А Цепень, хоть и не прокусил кожу, но сдавил руку зубами на славу.
— Откуда он у вас, Аглая? Я беседовал с вашими коллегами, и они сообщили мне о том, что вы часто приходите на работу с синяками. А иногда хромаете. Или болезненно морщитесь, когда вынуждены поворачиваться. В общем, когда как, но периодичность этих явлений налицо.
— А жизнь вообще штука травматичная. Самый длинный и рваный шрам у меня, например, от того, что я полоснула себя по руке замороженной рыбиной со всеми ее плавниками. На работе, кстати. Надо было срочно разделить целый брикет морских окуней на отдельных рыбин, вот рука и соскользнула.
— Ну, это было всего один раз и при всех. А остальное откуда?
— А дома я и лошадь, я и бык, если вы не в курсе. Ромка мне, конечно, помогает, чем только может, но возможности его, как вам известно, сильно ограничены. Например, для того, чтобы искупать брата, мне приходится буквально затаскивать его в ванну. Опираясь о ее край, даже не замечаешь порой, как синяк образуется. Есть и другие нюансы. То, что для других экстрим, для меня повседневная жизнь. В которой, бывает, и спину переклинит, и коленку ушибешь…