— Ура! Бей фрицев! За Родину! За Сталина! С обеих сторон на дорогу высыпали партизаны.
— Васька, ты чего? Ранили? — как ни в чем не бывало, ухнулся рядом в снег Кондрат.
— Не, скорее контузили. Посмотри на дорогу. Видишь там бородатого деда. Ну, лесника такого кряжистого, Власа!
— Да, где? Ни черта не видать! Никакого старика мы в отряде не держим.
— Да, вон! Там!
— Это, Вась, Госпожа Метелица фрицу Кузькину мать кажет.
— Может и так? — засомневался он, потому что его недавний Водчий исчез. Испарился, пропал Влас, словно бы и не приютил старец Василия в странной обители, будто бы и не случилось ничего волшебного. Лишь искристый снег да морозный ветер лепили в воздухе замысловатые фигуры.
Дмитрий Гаврилов СМЕРТЬ ГОБЛИНА
По утру лаяла очумелая собака… «Духи! Душманы приехали!» — раздалось с улицы.
«Молодых пригнали!» понеслась благая весть от одного к другому. «Где? Откуда?» — и пошло, поехало… Курилки опустели. Все, кто был в казарме, высыпали наружу и теперь заинтересованно всматривались вдаль, туда, где за густыми, но аккуратно подстриженными кустами акации мелькали бритые головы новобранцев. — Вот они, зайчики, — молвил Киреич и смачно сплюнул под ноги. Вешайтесь, духи! — Солобоны! — вторил ему Абдурашид и добавил что-то по-таджикски. Эта рота в учебке держалась особняком. Все, как один. Личный состав ее считал дни, когда окончатся распроклятые сборы, и они уже сержантами вернутся в свои части. Здесь — сам Устав, там- свобода и вольготная жизнь черпаков. Вот и долгожданное время завтрака. Старший сержант Лопатин построил своих подопечных, и они двинулись к солдатской столовой. На этот раз обошлось без лишних разговоров, подгонять роту не приходилось. Первые шеренги взяли ускоренный темп. Лопатин давно понял, в чем дело, и зло отсчитывал: «Ряз… з! Ряз… з!
Ряз… з, два, три…» Они поравнялись со зданием казармы какой-то учебной части.
Тут шеи черпаков вытянулись, и головы, как по команде, повернулись туда, где неизвестный старлей дрессировал плотный строй очередного призыва. — Вешайтесь, духи! Ждем к себе через пять месяцев! — Они у нас другой курс пройдут! — загоготали будущие сержанты.
Лопатин оборвал их: «Разговорчики! Третий взвод!» — Гы! — Рота! Стой!..Ну, сколько вам дать времени, чтобы насмотреться? — У, чмошник! — пробормотал Киреич. Но, как ни странно, подействовало. Все притихли и до столовой не проронили ни звука. «Откуда такая ненависть? Почему такое презрение? — думал Лопатин, — Подумаешь, год отслужили!» Он, впрочем, тут же поймал себя на мысли, что сам свысока относится к подопечным.
Была в сердце и досада, как Лопатин ее не прятал, старшего сержанта вот-вот должны были уволить. В Уфе его ждала девушка (если ждала), и он поспешил написать ей — после праздников будет уже дома. А сегодня — двадцатое мая.
Навязались командированные на голову. «Обучишь — сразу дембель!» — в который раз пообещал комбат, а замполит потупил глаза, поскольку клялся и божился отпустить отличника боевой и пока еще политической в неделю после мартовского приказа. В столовой дружно стучали ложками и выискивали в бело-желтом жирном вареве куски мяса. — Опять «дробь 16»! — скорчил рожу Киреич. — Эй!
Душара! Соль где? Дневальный Реншлер услужливо кинулся за солонкой, но Абдурашид ненароком подставил ему подножку, и бедняга растянулся на склизком плитчатом полу. — Ррота, встать! — гаркнул Лопатин. Он прекрасно видел, в чем дело, но ограничился лишь тем, что поднял и вновь посадил головорезов: — Ррота, сесть! Ррота встать… Рота, сесть!
Киреичу, кстати, не вняли, и перловка начала таять. Дмитрий сидел за тем же столом, каша и ему не лезла в горло, но он заставил себя через силу проглотить ненавистные калории. Пища для борьбы — так он это называл. Рыжий, щекастый, похожий на лисенка Дема, сокращенное от Деменева, спросил: «Все сахар взяли? А то — тут еще остался!» Наиболее ловкие потянулись к миске… — Кому нужна белая смерть! — попытался пошутить Дмитрий. — Это сахар Реншлера, он дневалит, если не заметили. — Кто не курит и не пьет — тот здоровеньким помрет! — провозгласил Киреич, сверкнул золотым зубом, и сахар исчез.
— Спасли, значит, «духа» от смерти! — рассмеялся Абу. — Зря ты, Киреич, это сделал!
Вспомни, как нас гоняли в свое время! — Все отлично помню, поэтому и съел. — Слишком ты правильный, дорогой! Стукач, наверное? — бросил Дмитрию Абдурашид. — Просто, не терплю уголовщины. И кликухи мне блатные тоже надоели. — Вот из таких и вырастают рвачи типа Лопатина! — похлопал его по плечу Абдурашид. Дмитрий не стал спорить с «дедом», как бы подчинившись незримой иерархической лестнице. Он промолчал, хотя внутри уже закипало, но год в армии научил его сдерживать эмоции. К чему радовать этих гоблинов? Не дождавшись ответа, враг решил подойти с иной стороны. — А что, — осведомился Абу у Демы с Киреичем, — он и в части такой же неразговорчивый? Те хитровато улыбнулись. «А, сволочи! Боитесь при мне!
Мало ли что случится?…Гоблины!
Вонючие грязные гоблины!..Хорошо, что дембель неизбежен, как крах империализма!» — заметил про себя Дмитрий. — Слушай сюда, парень! Будешь выступать — мы тебя не переведем! Пажа посвящали в рыцари, даруя ему шпоры и опуская меч на плечо.
Старослужащие по негласному неуставному закону раз в полгода переводили своих младших сослуживцев с одной ступени армейской феодальной лестницы на другую.
«Дух» превращался в «молодого» или «гуся», выдержав десяток ударов пряжкой по спине. Затем — в «черпака», тогда разрешалось ослабить ремень и расстегнуть верхний крючок гимнастерки. «Черпак» в ночь за полгода до приказа становился «дедом» и сам вершил торжественный ритуал посвящения. Но даже ему не дозволялось того, что мог вытворять после Приказа «дембель». — Ты понял? — настаивал Абу. — Гм… Можешь считать, что я испугался, если это так существенно, произнес Дмитрий и в упор посмотрел на мерзавца. С каким бы наслаждением он свернул эту ненавистную шею. «Гоблин! Я тебя не боюсь! Это ты должен меня опасаться!» — Дмитрий представил, как невидимая властная рука тянет свои пальцы к заветной цели, как они сжимаются все сильнее и сильнее… При этом у него и в самом деле нервно задрожала кисть, и он спрятал ее под стол. Абдурашид с синим лицом повалился на плитки. Он задыхался, тщетно пытаясь избавиться от беспредельно разросшегося языка. В глазах рябило. Грудь судорожно сжималась. Тело не слушалось.
Последнее, что он увидел- так это дежурный по столовой, который бежал к нему через весь зал, опрокидывая стулья. — Когда я ем — я глух и нем! — прошептал Дмитрий, склонившись над гоблином. — Что с ним? — спросил Лопатин. — Наверное, подавился, товарищ сержант! — предположил Киреич, не подозревая, что не далек от истины. — Уводи своих! — тихо, но внятно сказал офицер Лопатину. — Посуду на край столов! Встать!
Строиться на улице! — взводный степенно направился к выходу. Справа и слева его обгоняли, закончив трапезу, солдаты. Они любопытно поглядывали на скорчившегося Абдурашида, который уже не производил впечатление грозного «деда».
— Становись…! — сержант высек подковой искру, обернулся к строю. Подтянули ремешки! Застегнули крючки и верхние пуговицы!.. В частях у вас, должно быть, другие порядки? — продолжил Лопатин, выволакивая Киреича за болтающуюся пряжку из последней шеренги. — Но здесь вы в гостях. Так что, будьте добры, по уставу!
Он опустил слоистый кожаный ремень «жертвы» на асфальт и каблуком придал дугообразной бляхе выпрямленную форму. — Чмо! — сквозь зубы выругался маленький, гаденький, узкоглазый Киреич. — Вы что-то сказали, товарищ рядовой?… Встать в строй! — козырнул Лопатин. — Есть, «встать в строй»! — угрюмо согласился посрамленный. Еще бы он попробовал не согласиться, когда за Лопатиным Устав, и что самое неприятное — блатное неписаное право «дембеля». — Рравнясь! …Смирно!..Нале-во! И зашагали! С песней зашагали… Про пламенный мотор вместо сердца, про цвет нации, что отбывает срок в авиации. — Четче шаг! — Эй, длинный!
Не беги, как страус! — пнул Дмитрия сзади Киреич. — А ты поспевай, короткий! — отозвался он и судорожно стиснул пальцы невидимой ладони. — Рряз! Рряз! Рряз… два… три…! В ржавую канализационную трубу заползала помешанная беременная сука.
*Я намеренно использовал жаргонные слова, иначе этот рассказ стал бы похожим на фельетон.
Гоблин — при всеобщем увлечении Толкиеном это слово вряд ли нуждается в пояснении. Злое, страшное существо из мира, враждебного человеку; дух общее обозначение солдат самого младшего призыва в частях Советской армии в 80-х годах 20-го столетия («шуршать, как дух»); чмо, чмошник — наиболее универсальное ругательство солдатского жаргона; черпак — военнослужащий, отслуживший год; другой курс пройдут — новобранец, попав в часть, подвергается во время «курсов молодого бойца» наибольшим унижениям со стороны старослужащих, которые всецело подчиняют его зэковским законам и ломают волю к сопротивлению; дед — военнослужащий, прослуживший полтора года; дембель — солдат, приказ об увольнении которого уже подписан; стукач — доносчик, рвач — энтузиаст.
(1988)
Баллады. Песни. Стихи
Дмитрий Гаврилов КОЛЫБЕЛЬНАЯ
(1993)
«КОЛЫБЕЛЬНАЯ».
Слова, мелодия — Д.Гаврилов, интерпретация — Анатолий Гаврилов «КОЛЫБЕЛЬНАЯ», h moll.
Слова, мелодия — Д.Гаврилов, интерпретация — Ирина Литвак.
Дмитрий Гаврилов БАЛЛАДА
(1992)
«БАЛЛАДА», а moll. слова, мелодия — Д. Гаврилов, интерпретация — Ирина Литвак Для 7 куплета:
* * *(1999)
Дмитрий Гаврилов СОНЕТ
Дмитрий Гаврилов ЗАКЛЯТИЕ
(1995)
Дмитрий Гаврилов ПЕСНЯ ЛУЧНИКА
«ПЕСНЯ ЛУЧНИКА», а moll, 1/4=120, Allegro слова, мелодия - Д.Гаврилов, интерпретация - Ирина Литвак.
* * *(1993)
*Для удобства чтения нот мы опустили линии «вольты». Интервал с 10 по 17 такт исполняется для 2–6 куплетов, а интервал с 18 по 25 такт — для 7–9 куплетов.
Ренат Мухамеджанов НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ
(1989)