«24.10.41, МиГ-3. Воздушный бой, 1 полет, 1 час, сбил Ме-109 лично в районе Тучково».
Однако в этом бою погибли Владимир Бардин, Александр Щербатых и Борис Васильев, который был известен в ПВО Москвы тем, что 25 июля таранил Ю-88, благополучно приземлился на своем аэродроме и был награжден орденом Ленина. Сейчас стало известно, что Васильева и Щербатых атаками из-за облаков убил командир эскадры JG3 «Удет» майор Гюнтер Лютцов, который в тот день одержал 100-ю «победу» (о достоверности этих «побед» будет сказано далее). Воевать начал в Испании, затем Франция, Битва за Англию, был награжден Рыцарским крестом Железного креста с дубовыми листьями и мечами. В апреле 1945 г. пропал без вести, вылетев на реактивном «Мессершмитте-262».
После этого боя, в котором Урвачев потерял двух друзей, у него до конца дня еще три боевых вылета. Назавтра опять была низкая облачность и ограниченная видимость, но Захар Дурнайкин смог обнаружить еле видимый в дымке самолет противника с двумя килями, вероятно Ме-110, и на высоте всего 50 м расстрелял в упор. Урвачев в этих условиях вновь четырежды поднимался в воздух по боевым заданиям.
Через день летчики полка в очередной раз в районе Дорохово вступили в длительное сражение с «Хейнкелями», пытавшимися бомбить наши войска. Один из них стал жертвой звена в составе Андрея Шокуна, Михаила Бубнова и Георгия Урвачева:
«27.10.41, МиГ-3. Воздушный бой, 1 полет, 1 час 15 минут. Сбил Хе-111 в районе Дорохово».
После этого у Георгия Урвачева еще три боевых вылета и вновь встреча с Хе-111:
«27.10.41, МиГ-3. Воздушный бой, 1 полет, 1 час 10 минут».
Еще один Хе-111 южнее Дорохово уничтожило звено Захара Дурнайкина, Виктора Коробова и Николая Тараканчикова. Юго-западнее Кубинки с «Хейнкелями» дрались Юрий Сельдяков, Сергей Платов и Петр Еременко. Один из атакованных ими бомбардировщиков поспешил сбросить бомбы на лес, но и сам рухнул вслед, и только два члена экипажа успели покинуть его с парашютами. А через пять минут это звено в районе Малых Вязем отправило на землю еще одного «Хейнкеля». В заключение боя Платов, преследуя уходивший бомбардировщик, настиг его уже за линией фронта и сбил. Через три часа он, Сергей Байков и Петр Еременко в районе Наро-Фоминска уничтожили Ме-110. Это была четвертая победа Сергея Платова в тот день и третья – Петра Еременко.
В связи с этим уместно вспомнить рассказ летчика Ивана Кожемяко: «Был у меня <…> день, когда я сделал четыре боевых вылета, и все четыре с воздушными боями <…>. Так вот после четвертого вылета я даже не понял, как приземлился. Помрачение какое-то наступило. Вроде помню, я еще в воздухе, потом как провал, и я уже по полосе качусь. Как садился, не помню совершенно. После посадки отдышался, кое-как выполз из кабины, подошел к комэску и сказал: «Я больше не полечу. Все, сил нет. Землю не вижу».
Урвачев также, очевидно устав до предела после четырех боевых вылетов и двух воздушных боев, совершил ошибку на посадке: «При пробеге по дорожке в конце пробега самолет скатился с дорожки и загряз, упал на нос. Аэродром Внуково. Экипаж – невредим. Причина – негодность аэродрома».
Накануне то же самое произошло с Константином Букваревым. Полковник Стефановский вспоминал, что летчикам 34-го иап приходилось садиться «на узкую тридцатиметровую рулежную бетонированную полосу Внуковского аэродрома <…>. А грунт по сторонам рулежной полосы был мокрым, раскисшим. Это исключало всякую возможность скатывания на обочину». Но Урвачев и Букварев скатились.
Тем не менее на следующий день Урвачев вновь вылетел на прикрытие войск в районе Дорохово. В это время недалеко от аэродрома Внуково появился Ю-88 и навстречу ему взлетел майор Рыбкин, но бомбардировщик успел скрыться в облаках. Второго «Юнкерса» Рыбкин встретил и атаковал уже почти над Москвой, однако попал в зону, прикрытую нашей зенитной артиллерией, и, уклоняясь от ее огня, сорвался в штопор, вышел из него, но потерял противника из вида.
А назавтра день начался с того, что юго-западнее Дорохово Петр Еременко обнаружил разведчика-корректировщика «Хеншель-126». После двух атак Петра с дистанции 300 м «Хеншель» задымил, но тут появились три Ме-109, и, как изящно написано в донесении полка, Еременко «атаки прекратил». Тем не менее, по докладам наземных наблюдателей, подбитый им самолет рухнул, не долетев до линии фронта.
Однако первоочередной задачей истребителей полка оставалась защита неба Москвы, и когда 29 октября начался очередной массированный налет немецких бомбардировщиков, перехватчики поспешили встретить их, что удалось сделать всего в 25 км от столицы. Урвачев при отражении этого налета четыре раза поднимался в воздух. В паре с Шокуном в районе Наро-Фоминска они атаковали сначала «Юнкерса», а затем преследовали «Хейнкеля», но оба бомбардировщика смогли скрыться в облаках Николай Тараканчиков в этом же районе на высоте 5000 м атаковал Хе-111 с дистанции от 300 м до 50 м, и бомбардировщик с задымившим мотором пошел на встречу с землей. Два часа спустя Юрий Сельдяков около Внуково обнаружил на высоте 2600 м маневренный, хорошо вооруженный и бронированный с двумя фюзеляжами и двигателями самолет-разведчик «Фокке-Вульф-189», который летчики называли «рамой», и после преследования уничтожил его.
Но в этот день вновь в ошибках летчиков, видимо, сказалось многодневное напряжение постоянных боевых вылетов и воздушных боев. Николай Тараканчиков на разбеге уклонился в сторону, «подорвал машину, убрал шасси. Правой плоскостью задел за землю и посадил машину на «живот». Самолет Захара Дурнайкина при посадке в конце пробега развернуло, и было сломано шасси. Незадолго до этого «отличился» Григорий Федосеев. При взлете он тоже уклонился в сторону и врезался в двухэтажное здание: «Летчик ранен. Самолет разбит». Но командир полка четко исполнял свои обязанности: «За поломку самолетов <…> лейтенанта Тараканчикова и младшего лейтенанта Федосеева арестовываю на десять суток с удержанием 50 % за каждый день ареста».
О том, насколько напряженной была боевая летная работа в эти дни, свидетельствует история, которую рассказывал Георгий Урвачев: «Надо же было так случиться, что в это время у моего друга приключился понос. Он, бедняга, вернувшись из очередного вылета, зарулит на стоянку и, пока техники-механики готовят его самолет к новому вылету, спустив штаны, сидит под крылом. А тут – ракета, и он, едва натянув эти самые штаны, снова лезет в кабину. И так целый день». Летчик Николай Дудник тоже вспоминал о боях в небе под Москвой: «При интенсивных боевых вылетах летчики начинали страдать поносами».
Специалисты отмечают, что понос может появиться у летчиков наряду с другими физиологическими последствиями непрерывных воздушных боев и связанных с ними перегрузок: потерей аппетита, бессонницей и другими. То есть у них он имеет боевые причины и является свидетельством летного мастерства, доблести и честного выполнения воинского долга. Поэтому летчики могли гордиться своим поносом, как старый воин шрамами от боевых ран.
Тем временем на помощь 5-й армии прибыли войска из резерва Ставки, наступление противника выдохлось, и он был остановлен на подступах к Кубинке. Летчики 34-го полка в ходе воздушных боев в районе Дорохово тоже помогли войскам сдержать натиск противника, который рвался к Москве, не считаясь с потерями, и 28 октября некоторые из них были награждены. Старший лейтенант Киселев – орденом Ленина, а майор Рыбкин, капитан Александров, старший лейтенант Дурнайкин, лейтенанты Сельдяков, Потапов, Прокопов и младший лейтенант Коробов – орденами Красного Знамени.
Денежные награды и выдача водки за боевые вылеты
В летной книжке младшего лейтенанта Урвачева в разделе «Сведения о награждениях» тоже появилась отметка о его первой боевой награде:
«За 100 боевых вылетов на истребление немецких стервятников не имеющий летных происшествий – 5000 рублей».
Выплаты денег летчикам за каждые 100 боевых вылетов, а также «за достигнутые успехи по уничтожению самолетов противника» были установлены в августе 1941 г. приказом наркома обороны СССР «О порядке награждения летного состава ВВС Красной армии за хорошую боевую работу и мерах по борьбе со скрытым дезертирством среди отдельных летчиков».
Этим приказом была предусмотрена денежная награда летчику-истребителю за каждый сбитый самолет противника в воздушном бою – 1000 рублей. За три сбитых самолета летчик представлялся к правительственной награде, а за десять – к званию Героя Советского Союза. Но летчиков, совершивших посадки с убранными шасси или допустивших другие действия, выводящие материальную часть из строя, без уважительных причин, было приказано считать дезертирами и предавать суду военного трибунала. Поэтому все такие случаи подлежали тщательному расследованию.
Последующим приказом наркома обороны в июне 1942 г. «О действиях истребителей по уничтожению бомбардировщиков противника» было установлено: «Считать основной задачей наших истребителей при встрече с воздушным противником уничтожение в первую очередь его бомбардировщиков» – и с целью поощрения летчиков-истребителей денежная награда за сбитый бомбардировщик повышалась до 2000 руб., а за пять – летчики подлежали представлению к званию Героя Советского Союза.
Урвачев рассказывал: «Начфин полка вызовет и дает две ведомости, чтобы расписаться в них: одна на получение денег за сбитые самолеты, другая – на перечисление их в Фонд обороны». Об этом же вспоминал и летчик Тихомиров, имевший на счету четырнадцать побед в воздушных боях: «Полагалась премия. И за сбитый самолет, и за боевые вылеты. Но, конечно, это ничего не значило для нас. Все перечисляли деньги в Фонд обороны, чтобы помочь в борьбе с врагом».
На просьбу выдать часть денег хотя бы на пол-литра ответ начфина был неизменный: «Вечером получишь свои сто граммов». Дело в том, что в августе 1941 г. приказ наркома обороны «О выдаче военнослужащим передовой линии действующей армии водки по 100 граммов в день» установил: «Летному составу ВВС Красной Армии, выполняющему боевые задания, <…> водку отпускать наравне с частями передовой линии». Эту водку летчики получали каждый день после боевых вылетов вечером.
Они как-то заметили, что один из них после ужина навеселе явно не на сто граммов, а значительно больше, и потребовали от него объяснений. Тот запирался недолго и в конце концов рассказал, что, когда он приходит на ужин, официантка, как обычно, сразу наливает ему в стакан сто граммов водки из трехлитрового чайника и идет на раздачу за ужином. Наш герой выпивает и сразу же наливает в стакан воду из графина. А тут и официантка с закуской – гуляш несет. Он ей:
– Ну что такое сто грамм для летчика? Я сегодня пить не буду, а завтра ты мне двести нальешь.
Официантка без слов выливает содержимое стакана в чайник. Поклевав гуляш, ловкач опять зовет официантку:
– Знаешь, завтра меня могут сбить – водка пропадет! Давай все-таки я сегодня выпью.
И получает еще сто граммов.
Посему летчики решили, что такое серьезное дело, как раздача водки, официанткам доверять нельзя, и выбрали разливалу из своих рядов – Урвачева. Он гордился этим не меньше, чем наградами.
Надо сказать, что в некоторых частях увеличение нормы выдачи водки носило иногда более широкий размах. Особый отдел НКВД 6-го иак докладывал командиру корпуса: «В ноябре – декабре с. г. в 562-м иап были случаи, когда летному составу выдавали 200–300 грамм вина вместо положенных по приказу Наркома 100 грамм, в результате чего в полку были случаи полного опьянения летчиков». Обращает на себя внимание жеманство, с которым особисты водку называли вином.
Наркомат обороны СССР тоже был озабочен совершенствованием порядка хранения и выдачи водки войскам действующей армии. Однако, в отличие от летчиков 34-го полка, которые эффективно решили эти вопросы раз и навсегда, наркомат вынужден был неоднократно возвращаться к ним, дополнительно принимая соответствующие приказы в мае, июне и ноябре 1942 г., а также в мае 1943 г.
О выплатах за сбитые самолеты следует еще сказать, что они могли оформляться не только приказами и ведомостями, как в 34-м полку. Так, генерал-полковник авиации Герой Советского Союза Горелов вспоминал об этих выплатах: «Мы в войну деньги не считали. Нам говорили, что нам причитается столько-то там денег. Мы же их никогда не получали, никогда не расписывались, а деньги шли». Другой порядок существовал в истребительном полку, в котором воевал младший лейтенант Маслов: «Мы этих денег не видели. Просто учет был в штабе, кто сколько сбил, а после окончания войны начали считать, кому сколько причитается. Мы в 1945 г. получили эти деньги».
Завоевание господства в воздухе и начало контрнаступления под Москвой
В начале ноября советская авиация нанесла удары по аэро дромам базирования немецких истребителей, которые сопровождали бомбардировщики в налетах на Москву. В ходе этих атак 4 ноября летчики полка Байков, Еременко, Коробов, Платов, Потапов, Шокун и Урвачев во главе с Александровым сопровождали штурмовики Ил-2 при налете на занятый немцами аэродром Инютино. А всего месяц назад с этого аэродрома «Чайки» 120-го полка вместе с истребителями эскадрильи Михаила Найденко штурмовали войска противника в районе г. Белого.
В этот раз на подходе к Инютино, прикрывая штурмовики, восьмерка МиГов вступила в бой с восемью звеньями Ме-109, рассеяла и отогнала их. В этой кутерьме с четырехкратно превосходящим по численности противником произошел эпизод, описанный в журнале боевых действий: «Коробов пристроился к звену Ме-109 (приняв за своих). Распознав противника, расстрелял один Ме-109 в упор». После этого Коробов поспешил уйти в облака, потерял в них ориентировку и приземлился в Рязани. Шокун был подбит огнем зенитной артиллерии, легко ранен и совершил вынужденную посадку. Тем не менее эти налеты вынудили немцев отодвинуть базы своих истребителей от Москвы.
На следующий день Александров повел группу истребителей в составе Найденко, Еременко, Платова, Сельдякова, Дурнайкина, Тараканчикова и Коды на прикрытие войск в районе Дорохово. Здесь они встретили девятку бомбардировщиков Ю-87 под защитой девяти истребителей Ме-109. В ходе боя Николай Александров реактивным снарядом сбил бомбардировщик, но Александр Кода попал под огонь зенитной артиллерии и погиб, а Захар Дурнайкин покинул подожженный мессерами самолет на парашюте.
Ближе к вечеру Александр Потапов атаковал три «Дорнье-215» и одного из них сбил. Георгий Урвачев в этот день тоже встретился с противником:
«5.11.41. Воздушный бой, 1 полет, 30 минут».
6 ноября, по свидетельству историков, немцы предприняли попытку сорвать празднование годовщины Великой Октябрьской революции: «В 15 часов они бросили на Москву 250 самолетов <…>. Первыми на перехват вылетели летчики 34-го истребительного авиаполка. <…> Ни один самолет врага не прорвался в тот день к Москве <…>. В 18 часов 40 минут был дан отбой воздушной тревоге, а в 19 часов на станции метро «Маяковская» началось торжественное заседание Московского Совета».
Перекрывая путь самолетам противника к Москве, Александров в 13.30 поднял восьмерку, а в 15.30 – девятку истребителей полка. В районе Наро-Фоминска, а затем Кубинки в составе этих групп бои вели летчики Еременко, Коробов, Бубнов, Платов, Потапов, Букварев, Тараканчиков, Байков. Особенно напряженный воздушный бой был во втором вылете с девяткой немецких истребителей Ме-109 на высотах 1500–3000 м.
7 ноября командир 6-го истребительного авиационного корпуса полковник И. Д. Климов подвел предварительные итоги воздушных боев по защите Москвы. Первыми по количеству одержанных в небе побед он отметил 34-й и 16-й полки, которые при этом понесли наименьшие потери.
11 ноября полковника И. Д. Климова на посту командира 6-го иак сменил полковник А. И. Митенков.
В ноябре 1941 г. войска ПВО территории страны были реорганизованы, командующий этими войсками генерал-лейтенант М. С. Громадин стал заместителем наркома обороны, а И. Д. Климов – командующим истребительной авиацией ПВО. Через полгода генерал-майор авиации Климов и подполковник Калараш, вместе с которым они в марте 1941 г. пригнали первые МиГи в 34-й полк, были направлены на Северо-Кавказский фронт, где Климов стал командиром 236-й иад, а Калараш – штурманом этой дивизии. Вскоре в одном из вылетов на спарке они были сбиты в районе Ростова-на-Дону, Климов тяжело ранен и оба летчика покинули самолет с парашютами.
Климов длительное время был на излечении, а Дмитрий Калараш 29 октября 1942 г. с ведомым летчиком капитаном Сергеем Щировым, прикрывая войска, недалеко от поселка Лазаревское (район г. Сочи) вступили в бой с шестеркой Ме-109 и двоих из них сбили. Затем раненый Щиров вышел из боя, а Калараш, расстреляв боезапас, таранил мессера. Покидая свой поврежденный самолет с парашютом, он ударился о его киль и от полученного ранения скончался в госпитале.
В декабре Д. Л. Каларашу (посмертно) и С. С. Щирову[6] были присвоены звания Героев Советского Союза. К тому времени у каждого из них на боевом счету значилось по 17 самолетов противника, сбитых лично и в групповых воздушных боях. Именем Д. Л. Калараша были названы улицы в Люберцах, Хабаровске и интернат в г. Свободном Амурской области, поскольку он рос и учился на Дальнем Востоке.
И. Д. Климов в 1943–1947 гг. вновь был командующим истребительной авиацией ПВО станы, затем стал заместителем главного инспектора ВВС, генерал-полковником авиации. С 1959 г. в запасе. Будучи в высоких должностях и званиях, Климов продолжал летать на истребителях. В связи с этим в авиации долгое время бытовала история о том, что как-то в полете на истребителе по маршруту он совершил на одном из попутных аэродромов незапланированную вынужденную посадку, точнее сказать, совершил ее «по нужде», приземлился без заявки, разрешения и прочих формальностей. Возмущенный дежурный подбежал к неизвестно откуда взявшемуся самолету и опешил от невиданного количества звезд на генеральских погонах пилота, который строго приказал: «Доложишь командиру части, что генерал-полковник Климов сел по…ать и улетел».