— Мне тоже преподносят сюрпризы. Но не столь приятные.
— Если у вас есть какие-то вопросы, Павел Михалыч, то я постараюсь на них ответить.
— Попробуйте. Кто оплачивает пиар актрисы Галины Приваловой? К сожалению, я не нашел вашего журнала месячной давности, но знаю, что вы уделили бывшей звезде экрана большое внимание.
— Совершенно верно. Но инициатива исходила не от нас. По телевидению прошла интересная передача, посвященная звездам сороковых-пятидесятых годов. Мы сотрудничаем с телевидением. Рейтинг передачи превзошел все ожидания. Пошли письма. Мешками. Такой интерес зрителя не прошел незамеченным. Мы тоже не остались в стороне. Галине Приваловой был посвящен целый номер. Исключая рекламные полосы. Журнал разлетелся в считанные дни. Мы повторили эксперимент, и успех повторился.
— Что вы имеете в виду?
— Следующий выпуск мы посвятили Вадиму Лодзинскому. Помните такого?
— Что-то очень знакомое.
— Бог мой! Известный эстрадный тенор. Его пластинки были в каждом доме. Его голос звучал в кино и на эстраде. Все шлягеры середины прошлого века принадлежат ему. Сейчас старику почти восемьдесят семь, и он прекрасно держится.
На лбу Слепцова выступили капельки пота.
— Он тоже участвовал в телепередаче?
— Конечно. Даже пел. Точнее, напевал. Публика ревела от восторга. Ветераны войны плакали. Один из генералов стоял на коленях перед Приваловой. Стариков чествовали как героев. Впрочем, так оно и есть. В послевоенные годы их имена гремели, как имена победителей, если не громче. Передача превратилась в настоящее шоу.
— Кто же продюсировал этот проект?
— Вопрос надо адресовать телевизионщикам. Мы лишь подхватили эстафету. И не мы одни. Другие издания тоже. Просто наш журнал популярнее.
— Кто-то из ваших встречался с виновниками торжества?
— Такими материалами занимается лично Бурцева. Она брала интервью и у Приваловой, и у Лодзинского. Остальные материалы собирали в архивах наши проныры. Есть такая категория журналистов с большими связями, имеющая доступ даже в закрома ФСБ. Наш актив. Докопаются до чего хочешь.
— У вас не сохранились номера этих журналов?
— Конечно.
— Могу я их купить?
— О чем вы говорите? Вы один из vip-персон нашего издания. Надеемся еще не раз увидеть ваши фотографии и интересные статьи о вас в дальнейших выпусках.
— Не сомневаюсь. Интерес будет, но не тот, который мог бы меня порадовать.
— Почему?
— Шутка.
Девушка встала и легкой походкой, повиливая бедрами, направилась к застекленным шкафам красного дерева. Она вернулась к столу с двумя толстыми журналами и протянула их дорогому гостю.
— Вот. Июньский и июльский номера. Здесь вы найдете все, что касается Приваловой и Лодзинского.
— Весьма вам признателен.
— Не за что. Странно, что вы не стали нашим подписчиком.
— У меня нет почтового адреса. Скажите, Тина, а мог бы я получить телефон Вадима Лодзинского?
— Хотите написать о нем книгу?
— Не уверен. Все зависит от биографии персонажа. Статья, телепередача — жанры скоротечные. Книгу надо читать. Триста-четыреста страниц, каждая из которых требует напряжения. Удерживать внимание в течение нескольких дней не так-то просто. Для этого требуется очень хороший материал. Приходится долго думать, прежде чем браться за перо. К тому же книги стоят дорого. Купить, прочесть и выбросить можно газету. Книги не выбрасывают, наш народ к этому не приучен. Книжные полки нынче не в моде, а передаривать старую книгу неудобно. Типографии халтурят. Не успел прочитать книгу до конца, а она уже рассыпается и разлетается, как осенняя листва.
— Вам удается держать читателя на коротком поводке. Нам это известно.
— Уже нет. Лучше написанного уже не сотворю, а хуже не имеет смысла. Мозги скисли вместе с квашеной капустой. Я ведь теперь деревенский житель.
Девушка мило улыбнулась очередной шутке знаменитости.
Она раскрыла огромный блокнот, похожий на амбарную книгу, и выписала на листочек номер телефона.
— Адреса у меня нет. Это телефон Вадима Ильича Лодзинского.
— Весьма благодарен. Вспомню вас при составлении завещания.
Откланявшись, Слепцов ушел.
Сидя в машине, он пролистал журналы. Красиво. Но читать Статьи он не стал. Этим можно заняться дома. Павел достал мобильник и долго думал, прежде чем набрать номер. Волновался, как перед экзаменом. Наконец решился.
Трубку долго никто не снимал, потом послышался глухой старческий голос.
— Слушаю вас.
— Я хотел бы поговорить с Вадимом Ильичом.
— Это я. Кто говорит?
— Павел Слепцов. Писатель.
— Вы меня разыгрываете?
— С какой стати?
— Я только что прочел книгу Слепцова. Великолепный мистификатор. Браво.
— Где вы ее взяли?
— Книжку мне дала Галочка Привалова. Слепцов пишет о ней книгу Скоро должна выйти в свет. Он решил сделать из нее светскую львицу сталинской эпохи. Она в восторге. Если бы мне приписали подобные похождения, то возражений не последовало бы. Правда, я никогда не был пай-мальчиком, но что касается Галины, то кроме троих своих мужей она никого не знала. В лагерь ее тоже не отправляли. Мне же сидеть приходилось.
— Вор в законе?
— Боже упаси. По пятьдесят восьмой. Любопытная идея сделать из меня вора в законе. Одного такого я знал. В пятьдесят третьем он нелегально выпускал мои пластинки в Омске, Иркутске, Перми и Свердловске. Кучу денег заработал. Но человек был очень благородный. Посылки мне в зону присылал. А когда меня освободили, он встретил меня с оркестром у ворот зоны. В тридцатиградусный мороз. Первое время помогал мне встать на ноги. Потом его взяли. Но не за пластинки, конечно. Жаль. Хороший был человек. Так что к ворам в законе я отношусь с уважением.
— Вы рассказывали эту историю Бурцевой?
— А кто такая Бурцева?
— Та, что брала у вас интервью для своего журнала. Вы видели свои портреты и статьи?
— Конечно. Но интервью у меня брала Леночка Новоселова. Мы с ней встречались трижды. Слепцов ее убил в конце книги. Прекрасный мистификатор. Людей водит за нос, как первоклашек, а те все принимают за чистую монету. Наш народ привык верить печатному слову. Один партийный функционер на мой вопрос не нашел ответа. Все, что он смог сказать: «Читайте газету «Правда», в ней все сказано. Потому она и называется «Правдой». На что я ему ответил: «В тридцать восьмом году газета «Правда» трубила на всю страну о врагах народа Блюхере и Тухачевском, а сейчас их признали героями». Так этот болван рассвирепел и выгнал меня из кабинета. Но ничего не изменилось. Люди продолжают верить «Кривде», если покупают официальное издание.
— Мне бы хотелось с вами встретиться и поговорить. Не возражаете?
— А вы кто?
— Слепцов. На каждой моей книге есть фотография автора. Будет возможность сличить с оригиналом.
— Милости просим. Двери моего дома всегда открыты. Вот только навещать меня некому.
— Какой у вас адрес?
— Подкопаевский переулок, дом двенадцать. Дом гостиничного типа. Старая развалина. Поднимаетесь на третий этаж и направо по коридору. Комната номер четыреста двенадцать. Приходите к вечеру. Часов в семь. У меня сегодня процедуры.
— Спасибо.
— Это вам спасибо, вспомнили старика. Не думал, что доживу до такой радости. Приходите.
Лодзинский положил трубку.
— Чем дальше в лес, тем больше дров, — прошептал Слепцов.
Он окончательно запутался в лабиринте событий. Легко вырабатывать собственную логику вещей и выстраивать интриги. Но плясать под чужую дудку ему еще не приходилось. Хочешь или не хочешь, а выкручиваться придется. Его персоной занялись всерьез. И пока не потопят, не успокоятся.
Слепцов решил, что пора расслабиться. Пара рюмок коньяка ему не повредит. Времени у него достаточно. Он нашел приличную забегаловку, сел у окна и заказал себе графинчик коньяка и лимон с сахарной пудрой.
После двух рюмок он немного успокоился и тупо уставился в окно. Ни одной стоящей идеи. В голове вакуум. Он представил себя на допросе следователя.
Не рассказывать же историю про то, как у него украли ботинки, чтобы оставить следы на месте преступления, а потом вернули обувь на место. Его даже за идиота не примут. Писатель, что с него взять. Фантазер. Алиби нет, машину фальшивые гаишники забрали, книгу чужой жене подписывал, старуху в глаза не видел, а она всему свету рассказала о книге. И что характерно, содержание соответствует тому, о чем рассказал Лодзинский. Вот только…
Слепцов замер.
Возле окна остановилась девушка и глянула на витрину. Она его не заметила, но он-то ее видел. Их разделяло расстояние в метр и двойное стекло окна.
Высокая, стройная шатенка в огромных дымчатых очках. Черный длинный плащ из латекса и сапоги.
Высокая, стройная шатенка в огромных дымчатых очках. Черный длинный плащ из латекса и сапоги.
Он не мог оторвать от нее взгляда. Никаких сомнений не оставалось, он ее узнал.
Она бегло прочитала меню, вывешенное в витрине, и пошла дальше.
Слепцов вскочил на ноги, опрокинув столик, и бросился к выходу. Дорогу перегородил официант.
— Эй, сумасшедший! Платить кто будет?
Слепцов резко оттолкнул парня в сторону, и тот сбил следующий стол вместе с обедом. Мужчина и женщина застыли с вилками в руках, но обед и стол с места исчезли.
Он метался, бегал по улице, заглядывая в окна машин, в магазины, но девушка исчезла, словно улетела на крыльях.
Поиски кончились печально. Писателя схватил вызванный наряд милиции, и ему скрутили руки. По-хорошему не договорились. Слишком много апломба у знаменитости. Пришлось ехать в отделение.
10
На встречу с бывшей звездой эстрады Слепцов приехал вовремя. Немного помят, с поцарапанной физиономией, — последствия сопротивления органам правопорядка, и на взводе. Кровь кипела в жилах. Купленная бутылка коньяка осталась недопитой в машине.
Он и не предполагал, что еще существуют такие трущобы. Обшарпанные стены, осыпавшиеся потолки, ржавые трубы, стесанные каменные ступени.
Длинный полутемный коридор третьего этажа имел зигзагообразную форму. Двери с номерами по обеим сторонам узкого прохода напоминали мышеловки. Некоторые, распахнутые настежь, играли роль общих кухонь, где стоял чад. Разношерстная публика в халатах, бигуди и спортивных трико сновала взад-вперед со сковородками, кастрюлями, чайниками. На память приходили Булгаков и Достоевский, а также песня Высоцкого «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная…».
О запахах и говорить не приходилось. Зря господин Лодзинский спорил с партийными чиновниками. Мог бы жить и в лучших условиях.
Дверь под номером четыреста двенадцать находилась в самом конце коридора перед тупиком. Глухая стена и крошечное окошко под потолком. Только решетки не хватало. Дверь напротив была открыта настежь. Из нее доносилась нерусская речь и запах плова. Самаркандский базар.
Слепцов постучал и повернул ручку, дверь открылась.
— Можно?
И, не дожидаясь ответа, он вошел.
Хозяин сидел в кресле и дремал. Так ему показалось. Он пересек просторную комнату, где за порядком не следили со времен славы Лодзинского, и приблизился к спящему.
— Добрый вечер, Вадим Ильич.
Открытые остекленевшие глаза смотрели на него безучастно. Рукав рубашки закатан, рука затянута жгутом. На полу валялся шприц.
Слепцов наклонился и поднял его. Укол делали в вену. В шприце осталась кровь.
— Извините, я задержалась.
Слепцов оглянулся. В комнату вошла девушка в плаще, под которым виднелся белый халатик. В руках она держала чемоданчик с красным крестом. Она улыбалась до тех пор, пока не подошла к креслу. Нахмурившись, девушка взяла руку и нащупала пульс больного. Точнее, она его не нащупала.
Поцарапанный мужчина со шприцем в руке превратился в ее воображении в монстра.
Медсестра попятилась назад. Слепцов очнулся. Отшвырнув шприц, он поймал девушку за руку.
— Постойте. Мне надо поговорить с вами.
Девушка попыталась вырваться, но он держал ее крепко. Она не растерялась и с размаху треснула его чемоданом. В раскачку снизу по подбородку.
Писатель отлетел к окну. Споткнувшись о ноги покойника, он упал, ударившись головой о стену. Девушка выскочила в коридор и закричала, зовя на помощь. Ее голос заставил Слепцова вскочить на ноги, и он пулей вылетел вслед за медсестрой. Двери комнат открывались, и высовывались головы. Первыми вышли трое узбеков. Их он сбил с ног, не дав опомниться, и сломя голову ринулся к выходу, выбивая сковородки и кастрюли из рук соседей. К лестнице он выскочил с яичницей на галстуке, макаронами на пуговицах и гречкой в карманах.
Ветер свистел в ушах. Писатель побил мировой рекорд по стометровке с препятствиями.
Прыгая по ступеням, как мячик, в самом низу он подвернул ногу. Худшее, что с ним могло случиться. Машина стояла у подъезда. Запрыгнув внутрь, он завел двигатель. Так ему казалось. Двигатель не желал заводиться. Глупость несусветная. Машина ценой в шестьдесят тысяч долларов не заводилась. И тем не менее это факт.
Завизжали тормоза. Бежать он не мог. Крышка.
Он повернул голову и увидел остановившуюся рядом машину. Серый «Фольксваген-пассат» десятилетней выдержки. За рулем сидела она.
Он вышел из своей машины, и в этот момент из дома высыпала взбешенная толпа «вороньей слободки». Задняя дверца «Фольксвагена» открылась.
— Садись живо! — крикнула девушка.
Он нырнул на заднее сиденье и машина ракетой рванулась вперед. Рев, дым и закрывающаяся на ходу дверца.
Пока шатенка в очках петляла по центру города, Слепцов приходил в себя. Приняв вертикальное положение, он смотрел на водителя через зеркало заднего обзора. Женщина-призрак. Именно так он описывал ее в своем романе. Уральский магнат Лобзарь, король изумрудных копий, гонялся за ней повсюду, а она таяла в воздухе, словно мираж. В юбилейном издании с иллюстрациями, подаренном ему Бурцевой, есть такая картинка, где Лобзарь, по кличке Снегирь, пробирается сквозь толпу, но ему мешают, и он упускает свой шанс догнать привидение. Кончилось все тем, что привидение сделало его нищим.
— Это ты испортила мою машину? — задал он глупый вопрос.
Девушка нажала на кнопку, и на панели загорелся маленький экран. В старой развалине имелся телевизор. Экран разделился на клетки, и на нем высветилась карта Москвы. Тот район, где они находились. Затем загорелись две точки. Одна стояла на месте, вторая двигалась, удаляясь от неподвижной.
— На твою машину поставили маячок. Он излучает сигнал. Мертвая светящаяся точка и есть твоя машина. По маячку я тебя и нашла.
— Кто убил старика?
— Я не знаю, о чем ты говоришь. Очевидно, тот, кто ставил маячок. Они следят за тобой, я слежу за ними. Эту машину я угнала у них.
— Кто они?
— Понятия не имею.
— Зачем ты за ними следишь?
Машина прижалась к обочине и остановилась.
— Не лезь в мои дела и не мешай мне, Павел. Собирай манатки и проваливай из города. Ты попал под струю, и тебя смоет в канализацию.
Она обернулась и сняла очки. Карие глаза смотрели на него с жалостью и с некоторым презрением. Он знал эту женщину. Он ощущал ее как близкого человека.
— Какая забота.
— Ты же мой муж.
— Я так думаю, что и брачная ночь у нас была.
— Возможно. У меня плохая память на мужчин.
— Я женат на Елене Новоселовой, которую ищет Керя.
— Он идет по моим следам, а я по его. Мы разберемся между собой. Ты мне мешаешь. Уезжай. Появился некто третий, который путает все карты. Третьего интересуешь ты.
— С того света не возвращаются.
— Твои проблемы меня не интересуют. Больше я не буду вытаскивать тебя из дерьма. Выкручивайся сам. Могу высказать одну догадку. В своей последней книге ты рассказывал о нашем сокурснике Стасе Пестрикове, который потом уехал в Париж и рисует портреты туристов на Монмартре. Попал в десятку. Одна деталь. Когда Лиля приехала в Париж, Пестриков устраивал ее жизнь, нашел ей мужа и занимался ее делами. Но она оказалась неблагодарной. Послала его к черту. Он начал ее шантажировать. Слишком много знал о нашем прошлом. Не сработало. Когда в Париж приехал ты, он понял, что вы задумали новую аферу. Хотел накрыть вас в ответственный момент и следил за вами. Получилось все не так, как он хотел. Ты убил Лилю и сбежал с ее деньгами. Пестрикову ничего не досталось. Но он не из тех, кто опускает руки. Пока ты ему не отдашь половину награбленного, он не отлипнет.
— В России у него никого нет. Ему нужна поддержка и много денег. Лилю трудно прижать к стенке.
— Судя по всему, уже прижали.
— Помочь ему могла только Бурцева. Но ради дешевой сенсации или денег она на это не пойдет.
— Лиля была ее подругой. А ты ее убил.
— Голословное обвинение. В книге я написал правду. Девушка достала из сумочки конверт и бросила на
заднее сиденье.
— Ознакомься, если успеешь. Здесь аргументы Пестрикова. Убедительный материал. А теперь прощай. Оставаться в Москве тебе нельзя. Голову снесут. И на мою помощь больше не рассчитывай. Убирайся.
— Я рад, что Лиля тебя не убила, госпожа Новоселова.
— Акишина. Уходи.
Павел вышел из машины, которая тут же уехала.
Сердце колошматило по ребрам молотком. Минутный разговор, мгновение, а какая потеря. Она лгала. Он ей не безразличен… Глупость несусветная. Старый самовлюбленный нарцисс. Жалкий, беспомощный, общипанный, нахохлившийся петух. Только сидя в мягком кресле, мог создавать бесстрашных героев в своем воображении и отождествлять их со своим заносчивым «я». На деле — пустышка. И все же ощущение тепла, исходящего от темноглазой красавицы, грело душу. Жаль, что не он, а она вытаскивала из грязи запуганное загнанное животное. Им управлял инстинкт самосохранения и страх.