Я догадался тотчасъ, что мой приходъ прервалъ общій разговоръ въ комнатѣ и обратилъ на меня взоры всѣхъ присутствовавшихъ. Я не видѣлъ ничего, что дѣлалось въ комнатѣ, кромѣ отблеска огня на оконныхъ стеклахъ. Я онѣмѣлъ отъ одной мысли, что меня пристально разсматриваютъ. Въ комнатѣ находились три женщины и одинъ мужчина. Я не простоялъ еще у окна и пяти минутъ, а ужъ убѣдился — не знаю почему, что они всѣ плуты и пройдохи. Но каждый изъ нихъ принималъ видъ, что не зналъ этихъ качествъ за остальными, ибо одно предположеніе, что онъ или она это знали, уже дѣлало его или ее, такимъ же плутомъ и пройдохою. Всѣ они, казалось, ждали кого-то съ видимою скукою; самая говорливая барыня съ трудомъ удерживалась отъ зѣвоты. Эта барыня, по имени Камилла, очень напоминала мнѣ сестру, съ тою только разницею, что была старѣе и съ менѣе-рѣзкими чертами лица. Дѣйствительно, ближе съ нею познакомившись, я часто думалъ, что имѣть какія-нибудь черты уже было счастіемъ для нея — такъ плоско и ровно было ея лицо.
— Бѣдный! проговорила эта барыня отрывисто, точь-въ-точь, какъ моя сестра:- никому не врагъ, исключая самого себя!
— Гораздо-похвальнѣе быть врагомъ кого-нибудь друраго, сказалъ мужчина:- Это гораздо-натуральнѣе.
— Братъ Джонъ, замѣтила другая барыня:- мы должны любить нашихъ ближнихъ.
— Сара Покетъ, отвѣчалъ братъ Джонъ:- если человѣкъ не ближній себѣ, то кто же послѣ того ему ближній?
Миссъ Покетъ и Камилла засмѣялись, и послѣдняя, перемогаясь, чтобъ не зѣвнуть, сказала:
— Вотъ идея!
Мнѣ показалось, они всѣ находили это очень-хорошею идеею. Третья барыня, которая еще ничего не говорила, теперь торжественно и серьёзно прибавила:
— Очень справедливо!
— Бѣдный! продолжала Камилла (я очень-ясно сознавалъ, что онѣ все это время пристально на меня смотрѣли):- онъ такой странный! Повѣрите ли, когда у Тома умерла жена, то онъ никакъ не могъ взять въ толкъ, что дѣтямъ необходимо носить трауръ съ плерёзами? «Боже милостивый! говорилъ онъ, что можетъ значить обшивка, Камилла, когда они всѣ въ черномъ? Это такъ походитъ на Маѳью! Вотъ идея!
— Есть въ немъ хорошія стороны, есть, сказалъ братъ Джонъ: — и Боже упаси! чтобъ я отрицалъ это; но онъ никогда не имѣлъ и никогда не будетъ имѣть понятій о приличіяхъ и пристойности.
— Вы знаете, начала опять Камилла: — я обязана была настоять на-своемъ. Я ему сказала: „это не годится, надо поддержать честь семейства“; я ему сказала, что „не надѣнь дѣти глубокій трауръ — семейство навѣки обезчещено“. Я проплакала цѣлый день, отъ завтрака до обѣда, чѣмъ совершенно повредила пищеваренію. Наконецъ, онъ вспылилъ, по своему обыкновенію, и съ ругательствомъ воскликнулъ: „Ну, дѣлай, какъ хочешь!“. Слава Богу, мнѣ всегда будетъ утѣшительно вспоминать, что, несмотря на проливной дождь, я тотчасъ же отправилась и купила все нужное. — А заплатилъ онъ — не правда ли? спросила Эстелла.
— Не въ томъ дѣло, милочка, кто заплатилъ, отвѣчала Камилла:- я купила. И часто буду я съ удовольствіемъ вспоминать объ этомъ, просыпаясь ночью.
Тутъ послышался звонокъ и чей-то голосъ изъ корридора, по которому мы пришли. Разговоръ тотчасъ прекратился и Эстелла сказала мнѣ: „Ну, мальчикъ, пойдемъ“. Обернувшись, я замѣтилъ, что всѣ смотрѣли съ презрѣніемъ на меня. Я слышалъ, какъ Сарра Покетъ, воскликнула: „Я увѣрена! Еще что!“ а Камилла прибавила: „Можно ли себѣ вообразить что-либо подобное! Вотъ и-д-е-я!“
Мы пошли со свѣчей по темному корридору. Вдругъ Эстелла остановилась и неожиданно обернулась назадъ, такъ-что лицо ея почти коснулось моего.
— Ну… сказала она, насмѣшливо.
— Что, миссъ? отвѣчалъ я, спотыкнувшись и чуть не падая на нее.
Она стояла и смотрѣла на меня; конечно, и я стоялъ и смотрѣлъ на нее.
— А что, я хорошенькая?
— Да, миссъ; мнѣ кажется вы очень-хорошенькія.
— А обхожусь грубо?
— Не такъ, какъ прошлый разъ, отвѣчалъ я.
— Не такъ, какъ въ прошлый разъ?
— Нѣтъ.
Она вспыхнула при послѣднемъ вопросѣ, и когда я отвѣтилъ, ударила меня по щекѣ со всей силой.
— Ну, сказала она:- а теперь, что ты обо мнѣ думаешь, необтесаный уродецъ?
— Я вамъ не скажу.
— А скажешь тамъ, наверху — да?
— Нѣтъ, ставалъ я.
— Зачѣмъ ты не плачешь, тварь?
— Я никогда изъ-за васъ болѣе плакать не стану, отвѣчалъ я. — Но лживѣе этого обѣщанія, я думаю, никто никогда не дѣлалъ, ибо я въ ту минуту плакалъ изъ-за нея внутренно, и одинъ я знаю, сколько страданій она мнѣ стоила впослѣдствіи.
Послѣ этого незначительнаго эпизода, мы пошли вверхъ по лѣстницѣ, и вскорѣ встрѣтили какого-то барина, сходившаго внизъ.
— Кто это, сказалъ онъ, останавливаясь и смотря на меня.
— Мальчикъ, отвѣчала Эстелла.
Человѣкъ, намъ повстрѣчавшійся, былъ дороденъ, смуглъ, съ неимовѣрно-огромной головой и такими же руками. Онъ взялъ меня за. подбородокъ и приподнялъ мою голову такъ, чтобъ разсмотрѣть хорошенько мое лицо при свѣтѣ свѣчки.
На головѣ у него была лысина, а густыя черныя брови стояли торчмя. Впалые глаза его непріятно поражали своею пронзительностью и подозрительностью. На лицѣ, вмѣсто бороды и бакенбардовъ, виднѣлись черныя пятна. На животѣ красовалась большая золотая цѣпочка. Онъ мнѣ былъ совершенно-незнакомъ, и я не могъ предвидѣть, что когда-нибудь я буду съ нимъ въ какихъ-либо отношеніяхъ. Но, несмотря на это, я имѣлъ случай хорошо его разсмотрѣть.
— Мальчикъ изъ окрестностей — а? спросилъ онъ.
— Да-съ, сэръ, отвѣчалъ я.
— Какъ ты очутился здѣсь?
— Миссъ Гавишамъ прислала за мной, объяснилъ я.
— Такъ! Веди себя хорошо! Я довольно-таки знаю дѣтей: вы дрянь-народъ. Смотри, прибавилъ онъ, кусая пальцы и сердито глядя на меня:- смотри, веди себя хорошенько!
Съ этими словами онъ выпустилъ меня. Я былъ очень радъ, ибо руки его пахли душистымъ мыломъ. Онъ пошелъ своей дорогой внизъ, а я размышлялъ: „кто бы это былъ: докторъ — нѣтъ, онъ тогда былъ бы степеннѣе и тише“. Однако, времени у меня на эти размышленія было немного, ибо мы вскорѣ вошли въ комнату миссъ Гавишамъ. Она и все остальное въ комнатѣ не перемѣнило своего положенія съ-тѣхъ-поръ, надъ я ушелъ. Эстелла оставила меня у дверей, и я тамъ молча стоялъ до-тѣхъ-поръ, пока миссъ Гавишамъ, сидя у своего уборнаго столика, не взглянула на меня.
— Такъ, сказала она, не выражая никакого удивленія увидѣвъ меня:- дни идутъ — а?
— Да-съ, сударыня, сегодня…
— Ну, ну, воскликнула она, съ нетерпѣніемъ двигая пальцами: — я и знать не хочу. Можешь ты представлять?
Я долженъ былъ съ смущеніемъ отвѣтить:
— Я думаю, сударыня, нѣтъ.
— Не въ карты же опять? спросила она.
— Да, сударыня если нужно, я могу въ карты играть.
— Такъ-какъ этотъ домъ, поражаетъ тебя своею ветхостью и мрачностью, съ нетерпѣніемъ сказала миссъ Гавишамъ:- и ты не хочешь представлять, то не хочешь ли работать?
Ни этотъ вопросъ я могъ отвѣчать съ большею увѣренностью и сказалъ, — что съ удовольствіемъ, готовъ работать.
— Такъ, ступай вонъ въ ту комнату, сказала она, указывая своею исхудалою рукою на другую комнату:- и подожди тамъ, пока я приду.
Я прошелъ черезъ площадку лѣстницы въ указанную мнѣ комнату. И эта комната такъ же была совершенно лишена дневнаго свѣта, и воздухъ въ ней былъ невыносимо-душенъ. Въ старинномъ почернѣвшемъ каминѣ разложенъ былъ огонь, который каждую минуту готовъ былъ потухнуть, а дымъ, наполняя комнату, казался холоднѣе самого воздуха, подобно мартовскимъ туманамъ. Нѣсколько канделябровъ, на высокомъ каминѣ, тускло освѣщали комнату или, лучше сказать, едва нарушали ея темноту. Комната была большая и въ свое время, вѣроятно, красивая; но теперь на всемъ лежалъ густой слой пыли и плѣсени, все разсыпалось въ прахъ. Самымъ замѣчательнымъ предметомъ во всей комнатѣ былъ большой накрытый скатертью столъ, точно приготовлялся банкетъ въ ту минуту, когда и домъ и часы вездѣ заглохли навѣки. Посреди стола стояло что-то большое, но предметъ этотъ до-того былъ покрытъ паутиной, что невозможно было различить его формы. Когда я смотрѣлъ на эту пожелтѣвшую скатерть и этотъ неизвѣстный предметъ, какъ грибъ, выроставшій изъ нея, я замѣтилъ вбѣгавшихъ и выбѣгавшихъ изъ него, какъ изъ дома, длинноногихъ пауковъ; они такъ суетились, какъ-будто случилось какое-нибудь важное происшествіе въ мірѣ пауковъ. Я слышалъ также мышей, шумѣвшихъ за карнизомъ, какъ-будто то же обстоятельство имѣло важность и для нихъ. Одни только черные тараканы не обращали вниманія на общее волненіе и чинно, по-стариковски, прохаживались по печкѣ; точно они были близоруки, туги на ухо и незнакомы другъ съ другомъ. Эти животныя возбудили мое любопытство, и я наблюдалъ за ними издалека, когда миссъ Гавишамъ тронула меня за плечо. Другой рукой она упиралась на палку съ загнутой ручкою. Она казалась вѣдьмой этого страшнаго мѣста.
— Вотъ тутъ, сказала она, указывая палкою на столъ: — вотъ тутъ меня положутъ, когда я умру. Сюда придутъ, чтобъ посмотрѣть на меня…
Я вздрогнулъ отъ ея прикосновенія. Мнѣ мерещилось, что она могла сразу взобраться на столъ и тотчасъ же умереть.
— Какъ ты думаешь, что это за штука? сказала она, опять указывая палкою:- вонъ та, покрытая паутиною.
— Не съумѣю сказать, сударыня.
— Это большой пирогъ. Свадебный пирогъ, мой!
Она обвела комнату сердитымъ взглядомъ; облокотившись за меня и дергая рукою за мое плечо, она прибавила:
— Ну, ну! води меня, води меня.
Я понялъ тотчасъ, что работа, мнѣ предстоящая, была водить миссъ Гавишамъ вокругъ комнаты. Дѣйствительно, мы пустились съ нею въ походъ, и сначала шли такимъ скорымъ шагомъ, что онъ напоминалъ ѣзду мистера Пёмбельчука въ его собственной одноколкѣ.
Однако, миссъ Гавишамъ была не сильна и потому скоро сказала: „Потише“. Все же мы шли довольно-скорымъ, нетерпѣливымъ шагомъ. Она продолжала дергать меня за плечо и шевелила ртомъ, будто желая увѣрить меня, что мы потому шли такъ скоро, что ея мысли бѣжали быстро. Чрезъ нѣсколько времени она сказала:
— Позови Эстеллу.
Я пошелъ на площадку лѣстницы и попрежнему закричалъ во все горло:
— Эстелла! Когда показался свѣтъ ея свѣчи, я возвратился въ миссъ Гавишамъ, и мы снова заходили взадъ и впередъ по комнатѣ.
Еслибъ Эстелла одна была свидѣтельницею нашихъ прогуловъ и тогда мнѣ было бы довольно-неловко, а она еще привела съ собою трехъ барынь и мужчину, которыхъ я видѣлъ внизу. При этомъ неожиданномъ обстоятельствѣ я такъ смутился, что не зналъ куда дѣваться. Изъ приличія я хотѣлъ-было остановиться, но миссъ Гавишамъ дернула меня за плечо, и мы опять отправились въ путь. Я чувствовалъ, что вѣрно они подумаютъ, что все это мои затѣи.
— Милая миссъ Гавишамъ, сказала миссъ Сара Покетъ:- какъ вы сегодня хороши на взглядъ!
— Хороша, отвѣчала миссъ Гавишамъ:- кожа да кости.
Лицо Камиллы просіяло, когда она услышала этотъ грубый отвѣтъ. Она съ сожалѣніемъ посмотрѣла на миссъ Гавишамъ и пробормотала:
— Бѣдная! Конечно, нельзя ожидать, чтобъ она была хороша на взглядъ — вотъ идея!
— Какъ ваше здоровье? сказала миссъ Гавишамъ, обращаясь къ Камиллѣ.
Мы поровнялись съ Камиллой, и я было-хотѣлъ остановиться, но миссъ Гавишамъ заставила меня продолжать нашу прогулку, въ явному неудовольствію Камиллы.
— Благодарствуйте, миссъ Гавишамъ, отвѣчала она. — Я здорова, то-есть на столько, насколько можно ожидать въ моемъ положеніи.
— Что съ вами? отрывисто спросила миссъ Гавишамъ.
— Ничего заслуживающаго вашего вниманія, отвѣчала Камилла. — Я не хочу хвастаться своими чувствами, но я это послѣднее время слишкомъ-много думала о васъ по ночамъ, чтобъ быть здоровою.
— Такъ не думайте обо мнѣ, возразила миссъ Гавишамъ.
— Легко сказать! продолжала Камилла, любезно удерживаясь, чтобъ не заплакать; глаза ея были полны слезъ. — Вотъ Раймондъ свидѣтель, сколько я принуждена каждую ночь принимать инбирю и нюхать спиртовъ. Раймондъ свидѣтель, какія судороги у меня дѣлаются въ ногахъ. Но обмороки и судороги мнѣ не новость, когда я безпокоюсь о тѣхъ, кого люблю. Еслибъ я могла быть не такъ чувствительна и не столько бы любила ближнихъ, то, право, нервы мои были бы словно желѣзныя и желудокъ варилъ бы преисправно. Право, я бы желала этого: Но, чтобъ не думать о васъ по ночамъ — вотъ идея!
Слезы заглушили ея слова.
Я тотчасъ повялъ, что Раймондъ долженъ быть мужчина, пришедшій съ этими барынями, и догадался, что вѣрно онъ мужъ Камиллы. Онъ поспѣшилъ къ ней на помощь и ласковымъ, нѣжнымъ голосомъ сказалъ:
— Милая Камилла, всѣ очень-хорошо знаютъ, что нѣжныя чувства питаемыя нами къ вашему семейству, совершенно разрушаютъ ваше здоровье.
— Я не знала, замѣтила серьёзно дама, которая еще только во второй разъ говорила:- что, думая о комъ-нибудь, мы дѣлаемъ одолженіе тому лицу.
Миссъ Сара Покетъ подтвердила послѣднія слова:
— Да, конечно, милая. Гм!
Она, какъ я успѣлъ разсмотрѣть, была сухая, смуглая, сморщившаяся старуха; ея маленькое лицо напоминало грецкій орѣхъ, а ротъ походилъ на кошачій, конечно, безъ усовъ.
— Думать-то легко, замѣтила серьёзная дама.
— Что можетъ быть легче? прибавила Сара Покетъ.
— Да, да! воскликнула Камилла, начиная выходить изъ себя:- все это правда! Конечно, слабость съ моей стороны любить такъ нѣжно, но я не могу переупрямить себя. Безъ-сомнѣнія, мое здоровье выиграло бы; но все-таки я не согласилась бы перемѣнить свой характеръ; онъ — причина многихъ страданій, но вмѣстѣ съ тѣмъ эта чувствительность — единственное мое утѣшеніе, когда я просыпаюсь по ночамъ.
Тутъ она опять залилась слезами.
Во все время этого разговора мы съ миссъ Гавишамъ, не останавливаясь ни на минуту, продолжали ходить вокругъ комнаты, то зацѣпляя за платья присутствовавшихъ, то отходя отъ нихъ на противоположный конецъ комнаты.
— Вотъ, Маѳью, начала Камилла;- никогда не раздѣляетъ моихъ чувствъ къ роднымъ, никогда не придетъ провѣдать миссъ Гавишамъ! По цѣломъ часамъ лежала я безъ чувствъ, съ опрокинутой головой, съ распущенными волосами, а ноги мои были… сама не знаю гдѣ.
— Гораздо-выше головы, милая, сказалъ мухъ Камиллы.
— Я приходила часто въ подобное положеніе отъ одной мысли о непонятномъ и странномъ поведеніи Маѳью, и за все это мнѣ никто и спасибо не сказалъ.
— Будто? Я бы этого не думала, замѣтила серьёзная дама.
— Вотъ, видите ли, душенька, прибавила миссъ Сара Покетъ, всегда прикрывавшая свою злобу ласковымъ выраженіемъ:- вы прежде всего должны себѣ задать вопросъ: отъ кого вы именно ожидали благодарности?
— Не ожидая никакихъ благодарностей, или чего подобнаго, продолжала Камилла:- я по цѣлымъ часамъ оставалась въ такомъ положеніи… Раймондъ свидѣтель, какъ я задыхалась и какъ уже инбирь не помогалъ. Мои вздохи и стоны слышны были напротивъ, у настройщика; дѣти его принимали это за воркованье голубей; а теперь говорятъ…
Камилла закрыла руками ротъ; въ горлѣ у ней начались какія-то небывалыя физіологическія отправленія.
Когда упомянули въ первый разъ имя Маѳью, миссъ Гавишамъ остановилась; мы съ нею стояли и смотрѣли на говорившую Камиллу. Эта остановка въ нашей прогулкѣ подѣйствовала сильно на Камиллу и физіологическая работа въ ея горлѣ внезапно прекратилась.
— Маѳью таки-навѣститъ меня наконецъ, грозно сказала миссъ Гавишамъ: — когда я буду лежать на столѣ. Вотъ здѣсь будетъ его мѣсто, продолжала она, ударяя по столу своею палкою: — у меня въ изголовья. А ваше мѣсто здѣсь; а мужа вашего здѣсь, Сары Покетъ здѣсь, а Джоржіаны здѣсь! Ну, теперь каждый изъ васъ будетъ знать, свое мѣсто, когда, какъ стая вороновъ, вы соберетесь пировать надъ моимъ трупомъ, а покуда убирайтесь!
Произнеся имя каждаго лица, миссъ Гавишамъ палкою указывала мѣсто на столѣ. Кончивъ свою рѣчь, она обернулась ко мнѣ съ словами:
— Води, води меня.
И мы опять заходили по комнатѣ.
— Я думаю, теперь намъ остается только послушаться и разойтись, воскликнула Камилла. — Довольно хоть на минуту повидать того, кого любишь и уважаешь. Я буду вспоминать съ удовольствіемъ объ этомъ свиданіи, просыпѣясь ночью. Какъ бы я желала, чтобъ Маѳью могъ имѣть это утѣшеніе; но онъ имъ пренебрегаетъ. Я не намѣрена хвастаться своими чувствами, но, признаться, тяжело слышать, когда тебѣ говорятъ, что хочешь пировать надъ трупомъ родственника, точно какъ-будто мы въ-самомъ-дѣлѣ вороны. Горько слышать: „убирайтесь вонъ!“ — Вотъ идея!
Мистрисъ Камилла схватилась руками за грудь, но мужъ ея вмѣшался въ дѣло, и бѣдная женщина приняла на себя видъ неестественной твердости, какъ-бы желая выказать намѣреніе — за порогомъ комнаты упасть въ обморокъ. Сдѣлавъ ручкой миссъ Гавишамъ, она удалилась. Сара Покетъ и Джорджіана нѣсколько секундъ боролись, кому выйдти послѣдней; но Сара была слишкомъ-опытна на эти штуки, чтобъ дать промахъ; она такъ ловко извернулась около Джорджіаны, что та принуждена была идти впередъ. Сара Покетъ настояла на-своемъ, и удалилась съ эффектомъ, говоря:
— Христосъ съ вами, милая миссъ Гавишамъ.
При этихъ словахъ, на лицѣ ея промелькнула улыбка снисходительнаго сожалѣнія къ слабостямъ только-что вышедшихъ людей.
Пока Эстелла свѣтила имъ по лѣстницѣ, миссъ Гавишамъ продолжала ходить, упираясь на мое плечо, но шагъ ея становился все тише-и-тише. Наконецъ, она остановилась передъ огнемъ и, посмотрѣвъ на него молча нѣсколько минутъ, сказала:
— Сегодня мое рожденье, Пипъ.
Я собирался ее поздравить, но она, замахавъ своей палкой, продолжала:
— Я не позволяю объ этомъ говорить. Я не позволяю не только-что вышедшимъ отсюда, ни другому кому, упоминать при мнѣ объ этѣмъ. Они собираются сюда въ этотъ день, но не смѣютъ говорить о томъ. Въ этотъ день гораздо прежде, чѣмъ ты родился, принесена была сюда эта куча плѣсени, гнили, и она издали указала палкой на кучу паутины… Мы вмѣстѣ сгнили; мыши подточили эту кучу, но меня подточили зубы гораздо-вострѣе мышиныхъ.