Мысли о том, что Ступин не выдержал и пристрелил свою жену из ревности, конечно, были. Но, рассуждал Андрей, если он хотел ее убить, то разве стал бы это делать явно, прямо в подъезде, зная, что выстрел будет непременно услышан кем-то из соседей? Он же трезвомыслящий и вообще очень умный человек. Но тогда становится непонятным, почему же он не отпускал Дину и продолжал жить с ней, зная, что она изменяет ему с Соболевым и собирается уходить к нему? Интересно, как она объясняла ему свое желание жить у матери… И все же Николай все знал, знал – Соболев сам, напившись с другом (возможно, тогда уже с бывшим другом) коньяку, рассказал ему о своих чувствах к Дине. Почему же тогда Николай терпел измену жены и не предпринимал ничего, чтобы положить этому конец? На что он рассчитывал? Надеялся, что она передумает, или же ему было просто не до нее? Зная характер Ступина, можно предположить и первое и второе.
Девушка из агентства пробыла у Корнилова в кабинете недолго. Вышла, и Соболев окликнул ее:
– Подождите!
– Андрей Ильич, а я к вам… Мне надо с вами поговорить… Сначала я напомню вам, что меня зовут Таня, Таня Бескровная. Так вот, я знаю, зачем вы пришли сюда, а вы, верно, догадываетесь, зачем сюда приехала я. Так вот. Ваш друг Ступин молчит. Вы должны заставить его заговорить и объяснить, что убийством его жены занимается наше агентство, заодно назвать мое имя, то есть подготовить его к встрече со мной. Объясните ему, что молчание может обернуться против него, если мы вовремя не предпримем каких-то шагов, направленных на то, чтобы как можно скорее найти убийцу Ступиной. Тем более что у него, как я понимаю, нет алиби. В момент убийства он находился в квартире, то есть в нескольких шагах от жены…
Андрей сказал, что все понял, и они некоторое время сидели молча, думая каждый о своем. Таня вспомнила, что не убрала свою пижаму в ящик для белья, тем самым нарушив порядок, установившийся в спальне Виталия, у которого она время от времени жила. Понимая, что людей надо принимать такими, какие они есть, Таня тем не менее не могла привыкнуть к тому, что ее жених просто помешан на порядке, что бумаги на его письменном столе сложены ровными стопками, старинная сахарница немецкого фарфора должна стоять исключительно на маленькой полке прямо над столом, а покрытый золотом заварочный чайник неизвестного происхождения – в буфете, за стеклянной дверцей. «Если у тебя беспорядок в голове, это отразится на том, как выглядит твоя комната… Если вещи раскиданы, значит, и мозги у тебя работают хаотично, беспорядочно, выдавая несуразные идеи и управляя так же бессистемно твоими действиями…» Какой же он смешной, этот Минкин, но в то же время очень милый, нежный, как выросший в любви и ласке кот. Таня улыбнулась, вспоминая Виталия, их совместный долгий завтрак и молочные усы на смуглой коже Минкина…
За Соболевым пришли, Таня принялась за тот же кроссворд, который не успел разгадать Соболев. Просмотрев внимательно те слова, которые он угадал, она сделала для себя вывод, что он не совсем дурак, что голова его еще варит, хотя ему сейчас должно быть не до кроссвордов, ведь убили его любимую женщину. Таня достала блокнот и пометила для себя, что надо посмотреть тело Ступиной и поговорить с судмедэкспертом. Хорошо, если труп отвезли Чайкину. Если же к Леве Закутскому, то снова придется себя сдерживать, чтобы не наговорить резкостей, – Чайкин был у них на окладе, а Лева драл три шкуры за каждый интересующий агентство труп.
Она заглянула к Корнилову и спросила, где находится тело Дины Ступиной. Оказалось, что у Закутского. Чертыхнувшись, Таня позвонила ему в морг.
– Лева? Это Таня Бескровная. Меня интересует тело Ступиной. Сегодня после обеда подъеду, ты не против?
– Без вопросов, – ответил Лева невнятно, он явно что-то жевал. Таня подумала, что надо использовать эту его слабость и привезти ножку копченой курицы. Или бутерброд с колбасой. Или…
Она не успела придумать, с чем же ей идти к Закутскому, потому что увидела приближающегося к ней быстрыми шагами Соболева. Судя по выражению его бледного лица, у него ничего не вышло со Ступиным.
Андрей сел на свое место и зачем-то взял в руки газету с кроссвордом.
– Он действительно молчит. Обозвал меня сволочью и отвернулся. Мне пришлось объяснять его затылку, что убийством Дины занимаетесь вы, назвал ваше имя, сказал, что вы сейчас придете, что ему нельзя молчать, потому что время работает против него… Думаю, он все понял. Теперь попытайтесь вы вытянуть из него хотя бы слово.
– Пусть так… Главное, что вы назвали ему мое имя.
«Другой бы, – подумала Таня, – на месте Ступина уже давно набил бы Соболеву морду, а он, зная об измене жены, продолжал общаться с другом, словно мазохист со стажем. Каких только людей не встретишь…»
Она открыла дверь и вошла в комнату, где за столом сидел, сцепив пальцы рук, мужчина в спортивном костюме. Темные густые и аккуратно постриженные волосы с проседью, немного вытянутое лицо, светлые глаза, крупный нос и полные губы. При звуке открывающейся двери Ступин повернул голову и встретился взглядом с Таней. Он не отвернулся от нее, как от Соболева, и это уже было хорошим началом.
– Меня зовут Таня. Я из «крымовского» агентства…
– Я понял… – буркнул он.
– Думаю, вы знаете, чем мы там занимаемся… Если вы будете нам помогать, то я сейчас задам вам несколько вопросов. Если же нет и вам все равно, кто убил вашу жену, или вы, быть может, знаете, кто это сделал, но не скажете, то я тотчас уйду и откажусь вести это дело. Соболев заплатил две тысячи долларов, чтобы мы начали расследование убийства вашей жены. Так что вам решать…
– Садитесь, – проговорил он тихо и жестом пригласил ее сесть напротив него. – Меня уже допрашивали…
– Я знаю. – Таня села и смело взглянула ему в глаза. Трудно было определить, глаза ли это убийцы или убитого горем вдовца. Она представила себе Ступина в кабинете, за письменным столом – такой же взгляд, бесстрастный и в то же время оценивающий. Что он за человек? Мужчина или рабочая лошадь, которая везет на своих плечах гигантскую машину, печатающую деньги? Что для него важно в жизни: любовь, страсть, деньги, власть?..
– Я белый и пушистый, – вдруг ответил он на ее молчаливый вопрос и даже попытался улыбнуться. – Вы ведь это хотели узнать? Машина я или человек?
Голос его звучал насмешливо. Понятное дело, он не доверял ей. Да и с какой стати?
– Дину я не убивал. Мы расстались, как обычно, мирно или, как теперь принято говорить, цивилизованно. Она объявила мне, что уходит к Соболеву, всплакнула, как это и полагается делать женщинам в такой момент, сказала, что ей очень жаль, что я был неплохим мужем, я даже протянул ей платок…
– Николай Борисович, насколько мне известно, вы уже давно знали о связи вашей жены с вашим другом Соболевым. Это правда?
– Да, правда. И я был рад, что она уходит именно к нему, то есть попадет в хорошие руки. Поверьте мне, я не циник, но судьба Дины мне была небезразлична…
– Хотя как женщина она вас уже не интересовала… – Таня все же осмелилась задать этот вопрос.
– Мы уже давно не жили вместе. Как-то охладели друг к другу. Сначала нам казалось, что мы любим друг друга, а потом, когда стали жить вместе и она увидела, испытала на себе, что значит быть женой такого занятого человека, как я, чувства ее ко мне остыли, и я не мог не заметить этого.
– Работа была важнее ваших отношений с женой?
– Я был бы рад приходить домой пораньше, но у меня никак не получалось… Даже будучи в отпуске, я продолжал звонить на комбинат, я не мог допустить, чтобы линия остановилась… К тому же у меня было много других идей… Моя жена должна была заниматься каким-нибудь интересным делом, я ей предлагал, пытался объяснить, что просто сидеть дома перед телевизором – скукотища, что так можно с ума сойти. Вот она и нашла себе развлечение – Соболева.
– Когда вы заметили это?
– Сразу же. Я это почувствовал. Во-первых, запах другого мужчины. Как бы она ни мылась, ни душилась духами… Во-вторых, ее поведение. Она заметно оживилась, повеселела и постоянно что-то напевала. Кроме того, чего уж там… мне позвонили «доброжелатели» и сказали, что видели мою жену с Соболевым в ресторане, они обедали вместе.
– А как ваша жена объяснила вам свое желание переехать к своей матери?
– Очень просто, мол, мать заболела, за ней надо ухаживать. Я сказал, что не против. Дина же в свою очередь сказала, что будет приходить, чтобы приготовить обед, прибраться, словом, что не бросит меня. Согласитесь, это подкупало, и я не стал ничего выяснять… В конечном счете, мне это было даже удобно…
– Другими словами, вы решили закрыть глаза на похождения своей жены и согласились использовать ее в качестве домработницы?
– Для домработницы она слишком много получала, – усмехнулся Ступин. – К тому же это был ее выбор, не забывайте…
– Работа была важнее ваших отношений с женой?
– Я был бы рад приходить домой пораньше, но у меня никак не получалось… Даже будучи в отпуске, я продолжал звонить на комбинат, я не мог допустить, чтобы линия остановилась… К тому же у меня было много других идей… Моя жена должна была заниматься каким-нибудь интересным делом, я ей предлагал, пытался объяснить, что просто сидеть дома перед телевизором – скукотища, что так можно с ума сойти. Вот она и нашла себе развлечение – Соболева.
– Когда вы заметили это?
– Сразу же. Я это почувствовал. Во-первых, запах другого мужчины. Как бы она ни мылась, ни душилась духами… Во-вторых, ее поведение. Она заметно оживилась, повеселела и постоянно что-то напевала. Кроме того, чего уж там… мне позвонили «доброжелатели» и сказали, что видели мою жену с Соболевым в ресторане, они обедали вместе.
– А как ваша жена объяснила вам свое желание переехать к своей матери?
– Очень просто, мол, мать заболела, за ней надо ухаживать. Я сказал, что не против. Дина же в свою очередь сказала, что будет приходить, чтобы приготовить обед, прибраться, словом, что не бросит меня. Согласитесь, это подкупало, и я не стал ничего выяснять… В конечном счете, мне это было даже удобно…
– Другими словами, вы решили закрыть глаза на похождения своей жены и согласились использовать ее в качестве домработницы?
– Для домработницы она слишком много получала, – усмехнулся Ступин. – К тому же это был ее выбор, не забывайте…
– Но со стороны это убийство выглядит как месть… – осторожно заметила Таня.
– Не дурак, понимаю. Но я не имею к этому убийству никакого отношения. Мне незачем было убивать Дину, к тому же я вообще не способен на убийство. Поверьте, я очень хочу, чтобы нашли убийцу, и если вы его найдете, то я щедро отблагодарю вас. Хотя, признаюсь честно, я в это не верю. Убийца не оставил практически никаких следов – разве что пулю. Не представляю, за что могли убить Дину… Еще я был бы вам очень признателен, если бы вы помогли мне выбраться отсюда. Я никуда не денусь, но мне надо похоронить жену. Мысль о том, что все хлопоты возьмет на себя Андрей, мне невыносима… Да, вы правы, поначалу я не испытывал к нему никаких неприязненных чувств, но после смерти Дины я не могу его видеть. До меня словно с большим опозданием дошло, что же случилось на самом деле… И как они могли обманывать меня практически на моих глазах. И Дина приходила ко мне почти каждый день, делала вид, что заботится… Что же двигало ею?
– Чувство вины, – подсказала ему Таня. – Видимо, она жалела вас и не могла решиться объявить вам о своем уходе, боясь причинить боль.
– Думаю, она ждала, когда я сам заговорю на эту тему, – шумно вздохнул Ступин и сжал руки в кулаки.
– У вас есть пистолет?
– Да, конечно, его забрали на экспертизу. Сейчас почти у каждого, кто может себе это позволить, есть оружие. Время такое. Но я не убивал Дину и готов защищаться… У меня слишком много дел, чтобы провести полжизни в тюрьме. Это глупо и несправедливо, наконец.
– А у вас, Николай Борисович, нет любовницы? Вы извините, что мне приходится задавать такой вопрос…
– Нет, у меня нет любовницы.
– Тогда ответьте на самый главный вопрос: вы кого-нибудь подозреваете в убийстве вашей жены? У нее были враги? Вам что-нибудь об этом известно?
– Дина была совершенно домашним человеком, если не считать ее увлечения Андреем Соболевым… Нет, не думаю, что у нее были враги. Ее смерть либо случайность, либо она стала жертвой какого-нибудь влюбленного в нее психа… Дина была красивой женщиной, и это единственное, что отличало ее от других. Но за красоту не убивают… Поймите, я и сам теряюсь в догадках…
– Хорошо, я поняла. Постараюсь сделать все возможное, чтобы вас выпустили под залог. С кем я могу поговорить на эту тему?
– С моим бухгалтером, Ниной Васильевной Блюминой, запишите ее телефоны… Если понадобятся деньги, она выдаст необходимую сумму. Может перевести на счет… Сейчас я напишу ей записку, она все поймет… По сути, это мое единственное доверенное лицо, мы с ней работаем уже много лет.
Таня вдруг подумала о том, что у Ступина нет ни нервов, ни души, ни чувств. И об убитой жене он говорит так, как говорил бы о говяжьих или свиных тушах, о колбасах и окороках – как о проблеме, которую надо решить. А проблем накопилось более чем достаточно: нужно доказать всем, что он – не убийца, надо выйти на свободу, похоронить жену, потом вернуться на работу, чтобы продолжить заниматься тем, что, по сути, и разрушило молодую семью. Ведь Дине было всего двадцать три года, из которых последние три она являлась женой Ступина.
– Вы всегда такой… бесстрастный? Холодный? – неожиданно для себя спросила Таня, понимая, что задает явно лишний, не имеющий никакого отношения к делу вопрос.
– Я белый и пушистый, – напомнил ей Ступин и посмотрел на нее тяжелым взглядом. – И мне, как это ни странно, сейчас очень больно.
Глава 4
Она осмотрела дверь. Никаких проводов, свидетельствующих о том, что квартира охраняется и поставлена на сигнализацию, она не увидела. Конечно, провода могли быть тщательно замаскированы… «Ну и пусть меня схватят, я попаду в тюрьму чистая, от меня будет хорошо пахнуть. На суде я расскажу обо всем, что со мной произошло, и объясню всем, и судье и присяжным, что не собиралась грабить квартиру. Мне просто хотелось вымыться. Ну, может, еще и поесть. Самую малость». Конечно, никому нет дела до бомжа, бомж – это уже диагноз, и кто виноват в том, что она вовремя не ушла от Сергея или вовремя не разглядела в нем азартного и, по сути, больного человека? И кто заставил ее согласиться продать квартиру? Никто. Они приняли это решение вместе с Сергеем. Но тогда это был не тот Сергей, что жил с ней сейчас в колодце. Тогда это был полный сил и планов мужчина, четко знающий, что ему делать, куда идти и как зарабатывать деньги. Она верила и надеялась на него, и кто бы мог подумать, что с ним станет за каких-то полгода? Неужели история с избитым милиционером – реальность, а не кошмарный сон? И ведь она сама, Валентина, ударила его по голове доской… Как же они изменились за это время, превратились из нормальных людей почти в животных. И никто им уже не поможет, никто… Она никогда не сможет нормально одеться и устроиться на приличную работу. А ведь когда-то она работала главным бухгалтером в престижной фирме, пока та не разорилась по вине директора, который не хуже Сергея заразился тягой к путешествиям и все деньги спустил на бразильские карнавалы, испанские корриды, французские кабаре и ирландские пабы… Она только чудом избежала печальных последствий, связанных с большими кредитами, которые она выхлопотала для него, используя связи и свой профессиональный опыт, но которые не были возвращены в положенный срок банку. К счастью, у нее хватило ума не ставить свою подпись на документах, имеющих отношение к кредитам, а потому ей удалось беспрепятственно уволиться и затаиться на то время, пока не уляжется скандал, грозящий тюрьмой генеральному директору. И хотя директора не посадили (он сумел откупиться), Валентина, напуганная всей этой полукриминальной историей, решила для себя никогда больше не работать бухгалтером, а найти спокойное место экономиста или финансиста с наименьшей ответственностью. Но не нашла, не успела – Сергей предложил заняться бизнесом…
…Она быстро, то и дело оглядываясь и прислушиваясь к звукам, разносящимся по подъезду, открывала один замок за другим. Их было по два на каждой двери. Не так уж и много. Да и открывались они легко, словно были смазаны маслом. Вот наконец был открыт последний замок, и дверь словно вздрогнула, подалась внутрь, Валентина толкнула ее и вошла. Сердце ее бешено колотилось. От тишины в квартире заломило уши, захотелось что-то сказать, крикнуть, произвести какой-то шум… Просторный холл был застелен красным узорчатым ковром. Смешная, с рожками, вешалка для шляп и стеклянный цилиндр для зонтов, здесь же корзинка для газет. И двери. Много дверей. Валя разулась и тронулась вперед, туда, где, по ее предположению, должна была находиться ванная комната. Но не нашла, заблудилась среди спален, гостиной и других непонятных комнат. Когда же она открыла последнюю дверь, у нее перехватило дыхание. Это была огромная комната с окном и цветами, посреди которой стояла круглая ванна. Надо было торопиться. Она, сполоснув ванну, заткнула ее поворотом блестящего золотого рычага и пустила воду – горячую и холодную. Бросила туда пригоршню сиреневой морской соли, плеснула пены для ванны, сняла с себя грязную одежду и забралась в воду. Это была сказка… И это было безумие: вламываться в чужую квартиру и забираться в такую чистую и роскошную ванну. Она долго, несколько раз подряд, намыливала шампунем волосы, терла губкой лицо, тело и плакала от счастья, что наконец-то смоет с себя всю колодезную вонь, все то, что, как ей казалось, приближало ее к смерти… Этот телефонный разговор, эти скользнувшие в щель ключи, эта проволока, эта квартира, эта ванная комната… Все в жизни предопределено, все расписано по минутам, секундам, мгновениям. Значит, она должна была подслушать этот разговор и достать ключи. Смыть с себя всю грязь. Какой смысл теперь нервничать и думать о том, сколько сокамерниц будет слушать твою невероятную историю… Будь что будет. В жизни все равно нет справедливости, так чего же удивляться? Надо жить одним днем, радоваться каждой малости и благодарить бога за эту теплую, волшебную воду, за это душистое мыло, за этот уютный длинный халат, который впитывает всю влагу и делает твое тело таким нежным…