Но Чалино безвременно подстрелили — ведь жизнь в Синалоа весьма вредна для здоровья, особенно если вращаешься в определенных кругах, — и Блондин так и не обзавелся собственной балладой. Как бы то ни было, с балладой или без, а работы ему хватало всегда. Его крестным отцом был дон Эпифанио Варгас, магнат наркомафии, горец-ветеран, крутой нравом, порядочный, с хорошими связями — он владел авиакомпанией «Нортенья де Авиасьон», пилоты которой летали на «Сесснах», «Пайперах-Команчах» и «Навахо». Под прикрытием «Нортенья де Авиасьон» Блондин Давила совершал тайные рейсы с двумя-тремя сотнями килограммов травы или порошка на борту, пока не приобщился к великим деяниям золотой поры, когда Амадо Каррильо получил прозвище «Повелитель небес» за то, что организовал крупнейший в истории контрабанды наркотиков воздушный мост между Колумбией, Южной Калифорнией, Синалоа, Сонорой, Чиуауа и Халиско. В те времена миссия Блондина нередко заключалась в том, чтобы маячить пятнышком на экранах радаров — наземных и установленных на самолетах «Орион», битком набитых современной техникой слежения и специалистами из обеих стран, США и Мексики. Это официально именовалось миссией отвлечения, но сам он при этом еще и развлекался, водя за нос своих и чужих. Он заработал кучу денег, рискуя своей шкурой денно и нощно, взлетая с «пятачков» размерами с ладонь, расположенных в самых невероятных местах, и приземляясь на них же, — и все это ради того, чтобы отвлечь внимание охотников от больших «Боингов», «Каравелл» и «Ди-си-8» (контрабандисты приобретали их в складчину), которые за один рейс перевозили по десять-двенадцать тонн груза — при соучастии полиции, Министерства обороны и даже самых высокопоставленных представителей мексиканского правительства. То были счастливые времена Карлоса Салинасаде Гортари[18], когда контрабандисты вовсю орудовали в тени Лос-Пиноса; то были счастливые времена и для Блондина Давилы: пустые самолеты, никакой ответственности за груз, потому что его не было, игра в кошки-мышки с противниками, которых не всегда удавалось купить с потрохами. Полеты, где жизнь ставилась на орла или решку, а проигравшего в лучшем случае ожидал долгий срок в американской тюрьме, если его ловили на той стороне.
В те времена Сесар Бэтмен Гуэмес, который, в отличие от Блондина, стоял обеими ногами на земле как в прямом, так и в переносном смысле, начинал подниматься по иерархической лестнице наркомафии Синалоа. Стремясь к независимости от поставщиков Медельина и Кали, мексиканские группы поднимали тарифы, требовали в уплату все большее количество кокаина и сами пускали в оборот колумбийские наркотики, которые прежде только перевозили. Это облегчило восхождение Бэтмена, и после нескольких кровавых разборок, имевших целью передел рынка и сфер влияния (порой участвовавшие в них стороны недосчитывались в общей сложности по двенадцать-пятнадцать человек), а также надлежащей обработки максимального числа полицейских, военных и политиков, включая американских таможенников и сотрудников иммиграционной службы, пакеты с его фирменным знаком — летучей мышью — начали переправляться на трейлерах через Рио-Браво. Он занимался и горной смолой, и порошком, и травкой. Появилась и первая баллада, посвященная ему, которую, как рассказывали, он сам заказал одной северной группе с улицы Франсиско Вильи. Примерно в то же время дон Эпифанио Варгас, тогдашний патрон Блондина Давилы, начинал специализироваться на перспективных наркотиках типа «мефа» и «экстази»: собственные лаборатории в Синалоа и Соноре, а также по ту сторону американской границы. Если гринго хочется летать, говаривал он, мое дело — предоставить им крылышки. Всего за несколько лет, почти без выстрелов и пополнения кладбищ, действуя, можно сказать, в белых перчатках, Варгас сумел стать первым мексиканским магнатом, занявшимся такими наркотиками, как эфедрин, который он без проблем ввозил из Индии, Китая и Таиланда, и одним из главных производителей метамфетамина по обе стороны границы. А еще он начал заниматься политикой. Теперь, когда его легальные дела были на виду, а нелегальные — замаскированы под фармацевтическое акционерное общество, располагающее поддержкой государства, кокаин и «Нортенья де Авиасьон» стали дону Эпифанио ни к чему. Так что он продал авиакомпанию Бэтмену Гуэмесу, а вместе с нею сменил хозяина и Блондин Давила, которому хотелось летать еще больше, чем зарабатывать деньги. К тому времени Блондин уже купил двухэтажный домик в квартале Лас-Кинтас, вместо своего старого черного «бронко» водил другой, новенький, и жил с Тересой Мендоса.
Вот так потихоньку все и покатилось под уклон.
Раймундо Давила Парра не отличался благоразумием: жизни долгой он предпочитал жизнь бурную. Ему было плевать на все, а помимо прочего, его подвел длинный язык. Он болтал направо и налево о том, что уже успел сделать, и о том, что лишь собирался. Лучше пожить пять лет королем, любил повторять он, чем пятьдесят — волом. И вот потихоньку до Бэтмена Гуэмеса начали доходить слухи. Блондин вместе с порученными его заботам грузами перевозил свои, используя полеты для обделывания собственных делишек. Товар ему поставлял бывший полицейский по имени Гуадалупе Парра — известный также как Лупе-Индеец или Индеец Парра, — доводившийся ему двоюродным братом и имевший кое-какие полезные связи. Речь шла главным образом о кокаине, конфискованном полицией, которая, отобрав двадцать пакетов, официально заявляла о пяти, а остальными распоряжалась по своему усмотрению. Это было очень нехорошо, просто паршиво — не то, что полиция вела себя подобным образом, а то, что Блондин организовал собственный бизнес, потому что за свою работу он получал бешеные деньги. Правила есть правила, и крысятничать, особенно в Синалоа и особенно за спиной у хозяев, — самый верный способ обеспечить себе массу проблем.
— Когда живешь против закона, — заметил в тот день Бэтмен Гуэмес, сидя с банкой пива в одной руке и тарелкой жареного мяса в другой, — нужно работать честно.
В общем, все сводилось к следующему: у Блондина был чересчур длинный язык, а его двоюродный братец звезд с неба не хватал. Туповатый и нескладный, Индеец Парра был из тех недотеп, которым закажи грузовик коки, и они пригонят тебе грузовик кока-колы. Он имел долги, каждые полчаса заправлялся кокаином, обожал большие машины, а свою жену и троих детей поселил в роскошном доме, в самой шикарной части квартала Лас-Кинтас. Доллары у него не задерживались — как приходили, так и улетали. И вот в один прекрасный день братья решили обтяпать собственное дельце, и притом весьма крупное: организовать доставку некоего груза, застрявшего у полиции в Эль-Сальто, штат Дуранго, покупателям, ожидавшим его в Обрегоне. Как обычно, Блондин полетел один. По пути в Мехикали, куда он вез четырнадцать жестяных контейнеров якобы свиного сала, каждый из которых был «заряжен» двадцатью килограммами героина, он сделал крюк, чтобы забрать пятьдесят кило белого порошка, аккуратно расфасованного по пластиковым пакетам. Но кое-кто настучал на него, а еще кое-кто решил подрезать ему крылышки.
— А кто был этот второй «кое-кто»?
— Не задавайте глупых вопросов. Кое-кто.
Ловушка ему была подстроена, продолжал Бэтмен Гуэмес, на самой посадочной полосе в шесть часов вечера — точное указание времени пришлось бы в самый раз в балладе, фигурировать в которой так хотелось Блондину и которой так и не сочинил ему покойный Чалино Санчес, — поблизости от места в горах, известного под названием «Хребет дьявола». Длина дорожки была всего триста двенадцать метров; пролетев над ней и не увидев ничего подозрительного, Блондин резко повел свою «Сессну 172R» вниз, до предела выдвинув закрылки — почти вертикально, словно спускался на парашюте, — и уже успел пробежать немного по земле со скоростью сорок узлов, когда заметил спрятанные под деревьями два грузовичка и людей, которым вовсе ни к чему было там находиться. Поэтому вместо того, чтобы тормозить, он дал газ и рванул вверх. Может, ему бы удалось подняться; потом кто-то рассказывал, что, когда в него начали стрелять, опустошая магазины Р-15 и «Калашниковых», колеса «Сессны» уже оторвались от земли. Но такое количество свинца оказалось чересчур тяжелым балластом, и «Сессна» грохнулась в сотне шагов от того места, где кончалась посадочная полоса. Когда добрались до Блондина, он был еще жив в своей искореженной кабине: все лицо в крови, нижняя челюсть раздроблена пулей, из рук и ног торчали обломки костей, хотя он слабо дышал. Ему оставалось совсем немного, но инструкции были убивать его медленно. Поэтому из самолета вытащили наркотики, а потом, как в кино, в стооктановый бензин, вытекавший из пробитого бака, бросили зажженную «Зиппо». Фффсссс. Правда, Блондин уже почти ничего не почувствовал.
***— Когда живешь против закона, — повторил Сесар Бэтмен Гуэмес, — нет другого выхода, кроме как работать честно.
— Когда живешь против закона, — повторил Сесар Бэтмен Гуэмес, — нет другого выхода, кроме как работать честно.
Последние слова он произнес задумчиво, ставя на стол пустую тарелку. Пощелкал языком, допил пиво и посмотрел на желтую этикетку, где значилось: Пивоварня «Сервесериа дель Пасифико А/О». Вся эта история прозвучала в его устах так, будто не имела никакого отношения к нему: просто где-то что-то услышал, кто-то что-то рассказал. Так, словно она всем известна.
И я подумал, что, наверное, так оно и есть.
— А что же Тереса Мендоса? — рискнул спросить я.
Он опасливо глянул на меня сквозь очки, спрашивая без слов: что-что? Я напрямую спросил, была ли она замешана в делишках Блондина, и Бэтмен без малейших колебаний ответил, что нет.
— Ни боже мой, — сказал он. — Она в те времена была просто одной из многих — молоденькая, молчаливая. Девчонка контрабандиста. От прочих таких же ее отличало только одно: она не красилась в блондинку и не строила из себя гранд-даму. Ведь женщины здесь, — прибавил он, — обычно занимаются своими делами: парикмахерская, телесериалы, Хуан Габриэль[19] и американская музыка, покупки на три тысячи баксов в «Серчас» и «Коппеле», где их кредит стоит дороже денег. Ну, в общем, вы понимаете. Тихая пристань усталого героя. Наверняка она о чем-то слышала, это ясно. Но к делам своего парня не имела ни малейшего отношения.
— А зачем же тогда было охотиться за ней?
— Ну, это вопрос не ко мне. — Внезапно он опять посерьезнел, и я снова испугался, что он сейчас закончит разговор. Но Бэтмен только пожал плечами. — Здесь есть свои правила, — сказал он. — Их не выбираешь — ты приходишь в дело, а они уже есть. Это вопрос репутации и уважения. Как у акул. Стоит дать слабину или начать кровить, и остальные набрасываются на тебя. Это как заключить договор с жизнью и смертью: столько-то лет живешь сеньором. Что бы там ни говорили, грязные деньги утоляют голод точно так же, как чистые. А кроме того, дают роскошь, музыку, вино и женщин. А потом, довольно скоро, ты умираешь, и земля тебе пухом. Мало кто из контрабандистов доживает до пенсии: естественный выход для них — тюрьма или кладбище. За исключением самых удачливых или самых башковитых, которые умудряются соскочить с поезда вовремя, — как, например, Эпифанио Варгас, который просто переплюнул всех: купил половину Синалоа, перебил вторую половину, потом стал фармацевтом, а теперь вот, пожалуйте, заделался политиком. Но это случай редкий. Здесь народ не доверяет тем, кто, пробыв долго в деле, все еще числится в активе.
— В активе?
— В живых.
Он дал мне три секунды на обдумывание. Потом добавил:
— Те, кто знает, те, кто в деле, говорят… — он сделал ударение на словах «те» и «говорят», — что даже если ты хорошо работаешь и не пытаешься ловчить, относишься к своим обязанностям серьезно и выполняешь их точно, все равно кончишь плохо. Ты отличаешься, тебя начинают предпочитать другим, ты растешь, и тогда конкуренты за тобой начинают охотиться. Поэтому за любой неверный шаг приходится платить очень дорого. И потом, чем больше людей ты любишь, чем больше их около тебя, тем уязвимее ты становишься. Вот, к примеру, что случилось с другим знаменитым — ему посвящено несколько баллад — блондином, Эктором Пальмой: он в чем-то не поладил со своим прежним партнером, а тот в отместку похитил всю его семью, говорят, помучил их, а в день рождения Эктора прислал ему по почте коробку с головой его жены. Хапибарди ту-ю[20].
Когда живешь на острие ножа, нельзя позволять себе забывать о правилах. Это правила вынесли приговор Блондину Давиле. А он был хороший парень, слово даю.
Отличный мужик, свой. Храбрец, из тех, кто ставит на кон даже свою бессмертную душу и умирает где угодно.
Правда, болтал чересчур и зарывался не в меру — ну, я вам говорил, — но тут все такие, даже самые лучшие. Не знаю, понятно ли вам. А что до Тересы Мендоса, то она ведь была его женщиной. Виновата, не виновата, но по правилам тоже должна была получить свое.
***Пресвятая Дева. Господи Боже. Маленькая часовня Мальверде была окутана тенями. Только одна лампочка горела над входом, открытым в любое время дня и ночи, да в окна сочился красноватый свет теплившихся перед алтарем свечей. Тереса уже давно пряталась в темноте возле каменной стены, отделявшей пустынную улицу Инсурхентес от железнодорожных путей и канала. Она пыталась молиться, но у нее не получалось; голова была занята другими вещами. Она долго не могла решиться позвонить. Прикидывала так и эдак, что из этого может получиться. Потом пробралась сюда — осторожно, озираясь по сторонам, и вот теперь ждала, спрятав в ладони огонек сигареты. Через полчаса, сказал дон Эпифанио Варгас. Часов у Тересы не было, и она не знала, сколько времени прошло. В желудке сосало, она поспешила загасить сигарету, когда мимо медленно проехала к бульвару Сапаты патрульная машина: два темных силуэта на переднем сиденье, лампочка над входом в часовню слабо — только-только разглядеть — осветила лицо того, что справа. Тереса отступила туда, где темнота была гуще. Дело не только в том, что она вне закона. В Синалоа, как и во всей Мексике, связываться с любым представителем власти, начиная с патрульного полицейского, ищущего, чем бы поживиться, — в застегнутой куртке, чтобы не видели номер его жетона, — и кончая самым высоким начальством, ежемесячно получающим пачку долларов от наркомафии, иногда означало самому лезть в волчью пасть.
Эта бесполезная, обрывающаяся на середине молитва. Пресвятая Дева. Господи Боже. Она начинала уже шесть или семь раз, но так и не добралась до конца. Капелла бандита Мальверде вызывала в ее памяти слишком много воспоминаний, связанных с Блондином Давилой. Может, именно поэтому, когда дон Эпифанио по телефону согласился встретиться с ней, она почти не задумываясь назвала это место. Вначале дон Эпифанио предложил ей подъехать в квартал Чапультепек и встретиться неподалеку от его дома; но для этого ей пришлось бы пересечь весь город и мост через Тамасулу. Слишком рискованно. И хотя она не вдавалась в подробности — сказала только, что находится в бегах и что Блондин велел ей связаться с доном Эпифанио, — он понял, что дело плохо или еще хуже. Попытался успокоить ее: не волнуйся, Тересита, мы увидимся, не дергайся и оставайся там, где ты сейчас. Спрячься и скажи мне, где. Он всегда называл ее Тереситой, когда встречал их с Блондином на набережной, в ресторанах на пляжах Альтаты, на какой-нибудь вечеринке или в Лос-Аркосе, когда по воскресеньям они лакомились там фаршированными моллюсками и «севиче»[21] из креветок. Он называл ее Тереситой и целовал в щеку, и даже как-то познакомил ее со своей женой и детьми. Хотя дон Эпифанио был человеком умным и могущественным, и денег у него было столько, сколько Блондин не заработал бы за всю жизнь, он всегда был любезен с ним и продолжал звать его своим крестником, как в старые времена; а однажды, на Рождество — первое Рождество Тересы в качестве невесты — дон Эпифанио даже подарил ей цветы и колумбийский изумрудик, очень красивый, на золотой цепочке, а еще пачку долларов, десять тысяч, чтобы она подарила что-нибудь своему мужчине, устроила ему какой-нибудь сюрприз, а на остальное купила бы себе что захочет.
Чили.
Вот поэтому Тереса и позвонила ему в тот вечер, и хранила для него записную книжку Блондина, которая так и жгла ее, и тихо ждала его в темноте, в нескольких шагах от часовни Мальверде. Пресвятая Дева, Господи Боже. Потому что ты можешь довериться только дону Эпи, говорил Блондин. Он порядочный человек и настоящий кабальеро, он был хорошим хозяином, а кроме того, он мой крестный. Проклятый Блондин. Он говорил все это до того, как пошел ко всем чертям, и зазвонил тот телефон, которому лучше бы никогда не звонить, и она оказалась в том положении, в котором оказалась. Чтоб ты горел в аду, подумала она. Скотина.
За то, что бросил меня в пекло. Теперь она знала, что нельзя доверять никому — даже дону Эпифанио. Поэтому назвала ему именно это место — почти не размышляя, хотя на самом деле где-то в глубине тщательно обдумав. Часовня была местом спокойным, Тереса могла пробраться туда, прячась среди вагонов на путях вдоль берега канала, и следить за улицей и с одной, и с другой стороны, на случай, если человек, называвший ее Тереситой и подаривший ей на Рождество изумруд и десять тысяч долларов, явится не один, или Блондин ошибся в расчетах, или у нее сдадут нервы, и — в лучшем случае, если сможет — она снова бросится бежать.
Она подавила желание зажечь другую сигарету.
Пресвятая Дева. Господи Боже. В окнах, озаряя внутренность часовни, мерцали свечи. Святой Мальверде в своей земной жизни был Хесусом Мальверде, добрым разбойником, который грабил богатых, как говорили, чтобы помогать беднякам. Священники и власти никогда не признавали его святым; но священники и власти были совершенно без понятия, и народ сам причислил его к лику святых. После казни правительство распорядилось, чтобы тело бандита не предавали земле — и кара, и назидание; но люди, проходившие мимо, клали по камешку, всего по одному, чтобы не становиться ослушниками, и он таким образом в конце концов оказался похоронен по-христиански, а уж потом появилась часовня и все остальное. В Кульякане, да и во всем Синалоа, Мальверде был популярнее и считался большим чудотворцем, чем сам Господь Бог и Пресвятая Дева Гуадалупская[22].