Смотрительша. Что это вы меня мучаете, вполовину говорите!
Битков. Каждого человека я насквозь вижу, и еще под землей вижу, и по твоему лицу вижу, что тебя отдерут. Вот вспомни мое слово!..
Смотрительша. Но-но-но… А чего это вы — стихи говорите?
Битков. Да, стихи писал… Из-за этих стихов никому покоя, ни ему, ни начальству, ни мне, рабу Божиему Лариону Биткову! Год за ним всюду! Умора! Не везло! Как ни напишет — мимо попал! Не те, не такие!
Смотрительша. Да неужто казнили за это?
Битков. Ну, ну, ну!.. Ты смотри, дура! А впрочем, может быть, ты и не дура… Но Битков на него зла не питает. Человек как человек!.. Одна беда — стихи! Я с ним всюду… На извозчик — я за ним прыг!.. (Пьянеет.)
Смотрительша. Да ведь теперь-то он помер, чего же это вы за ним? Теперь-то чего же?
Битков. Хе? Помер?.. Помереть-то помер, а вон видишь!.. (Указывает на дверь.) Видела? Ночью! Буря! А мы по восемьдесят верст? Вот тебе и помер! Я и то опасаюсь, будет ли толк — закопаем его — опять, может быть, спокойствия не будет.
Смотрительша (жадно). Да может быть, оборотень?
Битков. Может, и оборотень. Кто его знает! И чего это меня мозжит, а?.. Налей-ка мне еще! Что-то сосет! Да, нехорошо умирал… Ох, мучился… Пулю-то он ему в живот засадил…
Смотрительша. Ай-яй-яй!..
Битков. Да!.. Так руки закусывал!.. Так и помер!.. А на Мойку мне теперь не ходить… Квартира теперь там пустая…
Смотрительша. А это старичок-то с вами?
Битков. Камердинер его.
Смотрительша. Что же он не обогреется-то?
Битков. Не желает. Так и караулит. Я ему вынесу.
Смотрительша. Да вы-то сами чиновник будете?
Битков. Эх… Нет, тетка Никитишна, мы поважнее будем чиновников! (Встает) Ой, буря! Ой, буря! Самые лучшие стихи написал:
Слышишь? Верно — как дитя?
Штоф сколько?
Смотрительша. Цена известная.
Битков (швыряет деньги широким жестом). То, как путник запоздалый, вдруг…
Двери распахиваются, вбегает смотритель, за ним жандарм. Смотритель стучит кулаками в дверь.
Смотритель. Ваше высокоблагородие, ехать!
Мгновенно в дверях показывается Ракеев.
Ракеев (кричит). Ехать!
Занавес
Конец
27. III.35
Александр Пушкин. Пьеса в четырех действиях. I Вариант
Действуют
Пушкина
Гончарова
Воронцова-Дашкова
Салтыкова
Смотрительша
Девушка
Битков
Никита
Дантес
Шишкин
Бенедиктов
Кукольник
Долгоруков
Богомазов
Салтыков
Николай I
Жуковский
Геккерен
Дубельт
Бенкендорф
Ракеев
Пономарев
Строганов
Воронцов-Дашков
Данзас
Арендт
Студент
Станционный смотритель
Тургенев
Филат
Агафон
Преображенец 1
Преображенец 2
Негр
Камер-юнкер
Звездоносец
Гость
Павел Максимович
Слуга
Сторож
Квартальный
Конный жандарм
Посол
Жандармы
Офицеры
Жандармы
Полицейские
Толпа
Действие происходит в конце января и начале февраля 1837 года
Действие первое
Вечер. Гостиная в квартире Пушкина. Горят две свечи на стареньком фортепиано и свечи в углу возле стоячих часов. В открытую в кабинет дверь виден камин, в котором тлеют угли часть книжных полок. Слабый огонь в камине в гостиной. Гончарова сидит за фортепиано, а Битков с инструментами стоит у часов и чинит их. Часы под руками Биткова то бьют, то играют. Гончарова тихо наигрывает на фортепиано и напевает. За окном слышна вьюга.
Гончарова (напевает)…И печальна и темна. Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна… Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя… То, как зверь, она завоет, то заплачет как дитя…
Битков. Какая чудная песня. Сегодня я чинил тоже у Прачешного мосту… На мосту иду, господи! Крутит, вертит!.. И в глаза, и в уши…
Пауза.
Дозвольте узнать, это кто же такую песню сочинил?
Гончарова. Александр Сергеевич.
Битков. Скажите! Ловко! Воет в трубе, истинный бог, как дитя! Прекрасное сочинение.
Послышался дверной колокольчик. Входит Никита.
Никита. Александра Николаевна, подполковник Шишкин просит принять.
Гончарова. Какой Шишкин?
Никита. Шишкин, подполковник.
Гончарова. Зачем так поздно? Скажи, что принять не могут.
Никита. Да ведь как же, Александра Николаевна, его не принять?
Гончарова. Oh, mon Dieu![110] Ах ты, Боже мой! Вспомнила!.. Проси сюда.
Никита. Слушаю. (Идет к дверям.) Ах, неволя… Ах, разорение… (Уходит.)
Пауза.
Шишкин (входя). Покорнейше прошу извинить, очки запотели. Имею честь рекомендовать себя: подполковник в отставке Алексей Петрович Шишкин. Простите великодушно, что потревожил. Погодка-то, а? Хозяин собаку на улицу не выгонит. Да что же поделаешь?.. А с кем имею честь говорить?
Гончарова. Я сестра Натальи Николаевны.
Шишкин. Ах, чрезвычайно рад нашему знакомству!
Гончарова. Prenez place, sil vous plait, monsier.[111]
Шишкин. Парле рюс, мадемуазель[112]. Покорнейше благодарю. (Садится.) Погодка-то говорю, а?
Гончарова. Да, метель.
Шишкин. Могу ли видеть господина камер-юнкера?
Гончарова. Очень сожалею, но Александра Сергеевича нет дома.
Шишкин. А супругу ихнюю?
Гончарова. И Наталья Николаевна в гостях.
Шишкин. Ах, ведь этакая незадача! Ведь это что же, никак не застанешь!
Гончарова. Вы не извольте беспокоиться, я могу переговорить с вами.
Шишкин. Мне бы самого господина камер-юнкера. Ну, слушаю, слушаю… Дельце-то простое. В разные сроки времени господином Пушкиным взято у меня под залог турецких шалей, жемчугу и серебра двенадцать с половиной тысяч ассигнациями.
Гончарова. Я знаю…
Шишкин. Двенадцать с половиной тысяч, как одна копеечка!
Гончарова. А вы не могли бы еще немного потерпеть?
Шишкин. С превеликим бы одолжением терпел, сударыня. И Христос терпел и нам велел. Но ведь и в наше положение надо входить. Ведь туловище-то прокормить надо? А у меня сыновья в Черноморском флоте. Поддерживать приходится. Приехал предупредить, сударыня, завтра продаю вещи. Персиянина нашел подходящего.
Гончарова. Убедительно прошу подождать. Александр Сергеевич уплатит проценты.
Шишкин. Верьте, не могу. С ноября месяца ждем, другой бы давно продал. Персиянина упустить боюсь.
Слышатся тяжелые вздохи. Никита показывается в дверях. Гончарова с досадой машет ему рукой, Никита скрывается.
Гончарова. У меня есть фермуар и серебро, может быть, вы посмотрели бы…
Шишкин. Прошу прощенья, канитель с этим серебром, сударыня. А персиянин…
Гончарова. Но, помилуйте, как же нам без вещей-то остаться? Может быть, вы все-таки взглянули бы? Прошу вас в мою комнату.
Гончарова. Но, помилуйте, как же нам без вещей-то остаться? Может быть, вы все-таки взглянули бы? Прошу вас в мою комнату.
Шишкин. Ну, что же, извольте. (Идет вслед за Гончаровой.) Квартирка славная какая! Что плотите?
Гончарова. Четыре тысячи триста.
Шишкин. Дороговато! (Уходит с Гончаровой в дверь, ведущую во внутренние комнаты.)
Битков, оставшись один, прислушивается, подбегает со свечой к фортепиано, переворачивает и рассматривает ноты, затем подбегает к двери кабинета, заглядывает в него, поколебавшись, входит. Освещая свечой полки, читает названия книг, затем, перекрестившись, уходит в вглубь кабинета и скрывается за стеной гостиной. Через некоторое время возвращается в гостиную на свое место к часам. Выходит Гончарова, за ней Шишкин — с узелком в руках.
Гончарова. Я передам, передам.
Шишкин. Векселек мы завтра же перепишем. Только уж вы попросите Александра Сергеевича, чтобы они сами пожаловали, а то извозчики уж больно дорого стоят. Четвертая Измайловская рота, в доме Борщова, в заду на дворе маленькие оконца, да они знают. Оревуар, мадемуазель.
Гончарова. Au revoir, monsieur. Никита, проводи!
Шишкин уходит.
Битков (закрывает часы, кладет инструменты в сумку). Готово, барышня, живут. А в кабинете… я завтра зайду.
Гончарова. Хорошо.
Битков. Прощенья просим. (Уходит.)
Гончарова сидится у камина, протягивает руки к огню. В дверях появляется Никита.
Никита. Эх, Александра Николаевна!
Гончарова. Ну, что тебе?
Никита. Эх, Александра Николаевна! Вот уж и ваше добро пошло.
Гончарова. Выкупим.
Никита. Из чего же-то выкупим? Не выкупим, Александра Николаевна.
Гончарова. Да что ты каркаешь сегодня надо мною?
Никита. Не ворон я, чтобы каркать. Раулю за лафит четыреста целковых, ведь это подумать страшно! Аптекарю, каретнику. Первого Карадыкину за бюро платить надо? А заемные письма! Да лих бы еще письма, а то ведь молочнице задолжали, срам сказать! Что ни получим, ничего за пазухой не остается, все идет на расплату. Александра Николаевна, умолите вы его, поедем и деревню. Не будет здесь добра, вот вспомните мое слово! Детишек бы взяли, покойно, просторно… Здесь вертеп, Александра Николаевна, и все втрое! И обратите внимание, ведь они желтые совсем стали и бессонница.
Гончарова. Скажи Александру Сергеевичу сам.
Никита. Сказывал-с. А они отвечают — пойди, старый хрыч, в болото! И без тебя голова вихрем идет.
Гончарова. Ну, Наталье Николаевне скажи.
Пауза.
Никита. Не буду я говорить Наталье Николаевне, не поедет она.
Пауза
А без Натальи Николаевны? Поехали бы вы, детишки и он.
Гончарова. Ополоумел, Никита?
Никита. Утром бы из пистолета стреляли, потом верхом бы ездили… Детишкам и простор! И удобство!
Гончарова. Перестань меня мучить, Никита, уйди.
Никита, вздохнув, уходит. Гончарова, посидев еще немного у камина, уходит в дверь во внутренние комнаты. Слышится дверной колокольчик. Потом в кабинет, который в полумраке, входит не через дверь в гостиную, а из передней Никита, проходит в глубь кабинета, а за ним мелькнул и прошел в глубь кабинета какой-то человек. В кабинете изменилось освещение — в глубине, в той части кабинета, которая не видна, зажгли свет.
Никита (глухо, в глубине кабинета). Слушаю-с, хорошо. (Выходит в гостиную и говорит у дверей, ведущих во внутренние комнаты.) Александра Николаевна! Они больные приехали, малины (просят) заварить.
Гончарова (за сценой). Ага, хорошо, сейчас.
Никита возвращается и скрывается в глубине кабинета.
(Гончарова проходит через гостиную с чашкой в руке в кабинет. Стукнув в дверь кабинета.) On entre? (Входит в кабинет, скрывается в глубине его.)
Никита показывается в той части кабинета, которая видна, у камина, шевелит в нем угли.
(Голос Гончаровой глухо в кабинете.) Alexandre, êtes-vous indisposé?[113] Лежите, лежите. Может быть, послать за доктором? (Выходит из кабинета, проходя мимо Никиты, говорит ему.) Раздевай барина. (Отходит к камину в гостиной, ждет.)
Никита входит в кабинет, а через некоторое время Никита уходит через дверь в переднюю, закрыв ее за собой.
(Тогда Гончарова возвращается в глубь кабинета. Слова ее слышны глухо.) Все благополучно, нет, нет…
Дверной колокольчик. Никита появляется в гостиной с письмом в руках. Сейчас же Гончарова выбегает к нему навстречу из кабинета.
Никита. Письмо Александ…
Гончарова (сделав страшные глаза, грозит Никите и вырывает у него письмо, говорит громко). Ага, хорошо, от портнихи… Скажи, что буду завтра в два часа. Ну, что ты стал? Ступай. (Тихо.) Тебе сказано — не подавать писем?
Никита, вздохнув, выходит.
(Гончарова возвращается в кабинет. Голос ее слышен глухо.) Бог с вами, Александр, говорю же, от портнихи… Право, я пошлю за лекарем. Ну, хорошо, хорошо… Дайте я вас перекрещу. Я умоляю вас не тревожиться.
Свет в кабинете гаснет.
(Гончарова возвращается в гостиную, закрывает дверь в кабинет, задергивает ее портьерой, подходит к камину, вскрывает письмо, читает, прячет в карман.) Кто эти негодяи? Опять, Боже праведный! (Пауза.) В деревню надо ехать, он прав.
Послышался дверной колокольчик, потом где-то голос Никиты, и из дверей, ведущих из гостиной в столовую, появляется Пушкина. Она развязывает ленты капора, бросает его на фортепиано. Лицо ее ослепляющей красоты. Пушкина близоруко щурится, видит Гончарову у камина.
Пушкина. Ты одна? Не спишь? Пушкин дома?
Гончарова. Он приехал совсем больной и заснул, просил его не беспокоить.
Пушкина. Ах, бедный! Да не мудрено, какая буря, господи! Нас засекло снегом!
Гончарова. С кем ты приехала?
Пушкина. Меня проводил Дантес.
Гончарова. Значит, ты все-таки хочешь беды?
Пушкина. Ах, ради всего святого, без нотаций.
Гончарова. Таша, что ты делаешь? Зачем ты напрашиваешься на несчастье?
Пушкина. Oh, mon Dieu! Азя, это смешно! Ну кому какое дело, что beur frere[114] меня проводил?
Гончарова вынимает письмо, подает Пушкиной.
(Пушкина читает. Шепотом.) Он не видел?
Гончарова. Бог спас, Никита хотел подать.
Пушкина. Ах, старый дурак! (Бросает письмо в камин.) Гнусные люди! Ты знаешь, какая мысль меня осенила? Это она сама же и делает!
Гончарова (указывая на камин). Это тебе не поможет. Это сгорит, но завтра придет другое. Он все равно узнает.
Пушкина. Азя, я не могу отвечать за анонимные наветы. Он поймет, что все это неправда.
Гончарова. Зачем же мне ты говоришь так? Нас никто не слышит.
Пушкина. Ну, хорошо, и сознаюсь, я виделась с ним у нее. Но это вышло нечаянно, я не знала, что он придет туда.
Гончарова. Наши дела поистине ужасны. Все бесят, долги покою не дают. Уедем в деревню.
Пушкина. Бежать? Из Петербурга? Прятанья в деревне? От кого? Из-за того, что какая-то свора низких людей… презренный аноним… Он подумает, что я точно виновата. А между нами ничего нет. И с какой стати? Покинуть Петербург? Я не хочу сойти с ума в деревне! Благодарю покорно!
Гончарова. Но неужели ты не хочешь понять, как ему тяжело? И притом денежные дела так запутаны!
Пушкина. Ну, уж в этом я не виновата. Конечно, чтобы жить в столице, нужно иметь достаточные средства. Муж должен заботиться об этом.
Гончарова. Нет, я не могу с тобой разговаривать, я не понимаю тебя.