– Вера Александровна, не надо пришивать. Я, пожалуй, пойду, пора уже, – решительно заявил Михаил, вставая с кровати. – Думаю, на сегодня приключений достаточно.
– Как пойду? Подожди! – запаниковала Вера. – Миша, я согласна.
– Что? – недоуменно посмотрел на нее студент. – Чтобы я пошел?
– Согласна развестись с мужем и остаться с тобой, – защебетала Вера. – Я, когда дверь шла открывать, то всю свою жизнь с ним, как в ускоренном кинофильме, просмотрела. И решила для себя, что вот открою дверь и все ему скажу. Мы последние годы плохо жили, даже не спали вместе. Почему, думаешь, я тебя позвала?
– Значит, ты меня как самца использовала? – глядя в глаза женщине, спросил парень.
– Нет, конечно. Ты мне сразу приглянулся, как к нам на отделение устроился медбратом. А вчера ты мне весь вечер такие слова говорил, что я, похоже, тоже тебя полюбила!
– Вера Александровна, я, когда на подоконнике висел, тоже всю свою жизнь просмотреть успел и понял, что я не гожусь на роль вашего мужа. Так что забудьте все, что я наговорил вчера, и прощайте.
Михаил отстранился от Веры, прошел в прихожую, надел туфли и попытался открыть входную дверь. Вера, до этого растерянно стоявшая в спальне, внезапно сорвалась с места:
– Ты не можешь так просто уйти! Я же поверила твоим словам!
– Вера, все, я ухожу! Мы больше встречаться не будем, и я с вашего отделения уволюсь.
– Как же так? Что произошло? – чуть не плача, спросила Вера.
– Да прозрел я, Вера Александровна, прозрел! Ну, зачем мне жена с двумя детьми, еще и старше на десять лет?
– Когда же ты успел прозреть?
– Когда на подоконнике повисел! – буркнул Михаил.
– Мишенька, ты же мне в вечной любви вчера клялся! А сегодня бросаешь, – заплакала любовница.
– Все, Вера, спасибо за хлеб, за соль, но наши дорожки расходятся. Я больше на подоконнике висеть не собираюсь. Прощай! – распахнув дверь, объявил Михаил и бросился вниз по лестнице, забыв о романтизме.
– Ми-и-ишенька! Ми-иша! – завыла Вера, стекая по стенке на пол.
Миша завершил свой рассказ около 17–00. Сразу же доктора в приемнике попросили помощи, захлебнувшись в работе. Наплыв пациентов увеличивался в геометрической прогрессии. Пятничные поступления в конце обычной недели выглядели как студенческая забава. Я даже затруднялся посчитать скопившихся в одном помещении людей. Одно мог с уверенностью отметить: все они были пьяны. Мы с Виктором отправились на подмогу.
– Что беспокоит? – обращаюсь к мятому гражданину в мокрых штанах и с натурально красным носом.
– А плеснешь пять капель? Тогда скажу! – Довольный своей шуткой обмочившийся тип обнажает оставшихся три желтых зуба на верхней челюсти в неком подобии улыбки, обдав меня свежепринятым алкоголем.
– Ясно! Отойди в сторону! Следующий!
– То есть как? – напирает на меня мятый. – У меня же это, как его называют? Пантакрит!
– Следующий! – пытаюсь перекричать гул, не обращая внимания на нахала.
– У меня пантакрит! Меня лечить нужно! Немедленно!
– Так, мужик, ты че, не понял? Тебя же попросили отвалить! – кладет ему сзади на плечо кисть-лопату здоровенный дядька с колоритной, по пояс, черной с проседью бородой. Обмоченный тут же испаряется, и мы его более не наблюдаем. – Доктор, простите, выпимши мы малехо, праздник как-никак.
– Слушаю вас, – снизу вверх разглядываю необычного гиганта.
– Сына привез, кажись, грыжа у него.
– Показывайте!
– А ну, посторонись! Разойдись, народ! – зычно предупреждает бородач и вносит из коридора на руках странного молодого парня. Он гримасничает и показывает язык. – ДЦП у него! Но он все понимает! – Расчистив на кушетке место простым поворотом плеча и разогнав приютившихся на ней осоловелых людей неопределенного возраста и пола, великан бережно уложил сына. – Смотрите!
– Вы правы! Ущемленная паховая грыжа! – констатирую я. – Давно беспокоит?
– С рождения! Все боялись оперировать! Вначале говорили, что сама пройдет. А ему уже 20 годков стукнуло, все не проходит. А последний год стала беспокоить. Вот утром вылезла и назад не ушла. Болит! Вон как беспокоится!
– Надо оперировать! Причем немедленно! Боюсь, как бы кишка не омертвела!
– Доктор, это не страшно?
– Да! Но другого выхода нет!
– Можно, чтоб вы оперировали?
– Да. А почему именно я?
– Ну, по вам сразу видно, что вы хирург!
– А по остальным нет?
– Остальные 20 лет нас только за нос водили! Я же вижу, как мой Сашенька мучается! – На глазах силача навернулась скупая мужская слеза.
Кишка у парня оказалась жизнеспособной. Я укрепил переднюю брюшную стенку сеткой, чтоб впредь грыжа не образовывалась. Его отец долго тряс мою руку и благодарил. Я вяло соглашался, думая, как бы он мне от избытка чувств не оторвал руку.
К 22–00 отделение заполнилось под завязку, в ход пошли приставные кровати и топчаны. Мест по больнице категорически не хватало. Отзвонились в «бюро госпитализаций» и слезно попросили в нашу больницу больше никого не привозить.
В 22–30 привезли сразу троих, причем всех необходимо безотлагательно оперировать. Бригада состояла из 5 человек, включая меня. Интернов и ординаторов нет, так как у них каникулы. Для любой сложной операции необходимо минимум два врача. Пять на три не делится. У одного хирурга нет пары. Позвал дежурившего по отделению доктора из 3-го отделения. Вшестером заняли все три стола, благо те оказались свободными, и начали оперировать.
В приемном покое творилось настоящее столпотворение. Ругань, стоны, дело доходило до драк между больными и их родственниками. Охрана повела себя грамотно и решительно. По крайней мере, скандалистам не потребовалась экстренная помощь.
Ответственный врач по больнице Лидия Валерьевна Дуршлаг буквально затерроризировла нас. Вначале просто звонила и интересовалась, когда мы закончим. А через час сама пришла:
– Дмитрий Андреевич, когда вы завершите?
– Лидия Валерьевна, не знаю!
– Там внизу полный аншлаг! Практически весь приемник забит народом, все немедленно жаждут хирургов.
– Вы же видите, мы не в носу ковыряем.
– Сколько еще продлятся у вас операции?
– Не знаю! – начинаю выходить из себя. – Я сложный разрыв печени и селезенки оперирую, на тех столах перитонит и кровотечение из желудка. Мы не можем бросить все и идти в приемник.
– Я вас не призываю прямо сейчас идти, но можно как-то ускорить?
– Нельзя! – срываюсь на крик. – У нас о-пе-ра-ции! Здесь все на грани жизни и смерти. А в преемнике подождут.
– Хорошо, хорошо! – неожиданно соглашается Дуршлаг. – Пусть ждут! Оперируйте спокойно.
– Лидия Валерьевна, позвоните в «бюро госпитализаций» и объясните обстановку.
– Я уже звонила! Просила! Сразу троих привезли.
– А вы не стесняйтесь! Еще раз отзвонитесь! Скажите, мол, все хирурги на операции, больных смотреть некому. Столы все заняты! Оперировать тоже не на чем!
Она и вправду позвонила. И о чудо! «Бюро госпитализации» согласилось три часа никого не привозить. Я вышел в 5-12. Направился прямиком в приемник, в кармане напомнил о себе мобильный телефон.
– Дмитрий Андреевич, – дрожащим голосом спросила Вика, постовая медсестра, – это вы?
– Я? А кого желала услышать?
– Вас! У нас ЧП на отделении!
– Что произошло?
– Тут по телефону в двух словах не расскажешь! Срочно идите к нам!
– Вы – ответственный хирург? – в лоб встретил вопросом сурового вида майор в форме офицера МЧС, когда я, запыхавшись, влетел в отделение.
– Да, я! А что случилось?
– ЧП у вас произошло! ЧП! Знакомо слово? – неприятно ухмыльнулся майор.
– Да! А в чем, собственно, дело? – Я посмотрел на растерянную и зареванную Вику.
– Дмитрий Андреевич, я не спала! Честное слово! Мы с Катей больных из реанимации поднимали и не заметили! – Дальнейшее объяснение потонуло в потоке нахлынувших слез. Вика рыдала навзрыд и не могла остановиться.
– Ничего не понимаю, – переводил я взгляд с майора на Вику и обратно. – Кто-то мне объяснит, что здесь произошло?
– Вы – старший хирург? – продолжал глумиться эмчээсник.
– Я! Вы это уже осознали. Да, я старший хирург. Что здесь происходит?
– Так это я у вас должен спросить.
– Так, майор, шестой час! Утро! Мы почти сутки на ногах! Или вы раскрываете карты, или…
– Или?
– Или я иду в приемный покой работать! Мне не до игр! Вы видели, что там творится?
– Ладно! – неожиданно сменил гнев на милость офицер. – У вас есть больной по фамилии Блинов?
– Кажется, есть. А что с ним?
– С чем он лечится?
– Не помню, вроде бы с алкогольным панкреатитом. Вика, с чем?
– С пан-кре-а-тит-том! – сквозь слезы выдавила из себя медсестра.
– Точно! Жирный хряк такой! Две недели уже пьет и не просыхает! Сегодня утром госпитализировали! И что?
– Так вот! Ваш этот Блинов сегодня ночью ворочался на кровати и упал на пол. Сам, похоже, не смог залезть назад. Дотянулся до мобильника и в 4-03 вызвал нас!
– С пан-кре-а-тит-том! – сквозь слезы выдавила из себя медсестра.
– Точно! Жирный хряк такой! Две недели уже пьет и не просыхает! Сегодня утром госпитализировали! И что?
– Так вот! Ваш этот Блинов сегодня ночью ворочался на кровати и упал на пол. Сам, похоже, не смог залезть назад. Дотянулся до мобильника и в 4-03 вызвал нас!
– Зачем?
– Очевидно, чтобы подняли!
– Странно, почему он сестер не позвал?
– Вот мы сейчас это и выясняем!
– А вам он что сказал?
– Поведал, что на него упала плита с потолка, его придавило и он не может вылезти! И еще сказал, что немедленно нужна наша помощь.
– Возможно, галлюцинации? У алкоголиков это часто бывает.
– Да! – согласился майор. – Только при этом не сообщают точный адрес! Ну что, надо акт составлять!
– Блинов! Блинов! – Я тормошил лежащего передо мной на кровати 150-киллограммового необъятного толстяка, мирно посапывающего под одеялом.
– А? Что? – встрепенулся жирняк.
– Блинов, зачем МЧС вызвал?
– Так самому не в силах было подняться! Слабость у меня во всех членах!
– Слабость?
– Точно! До телефона дотянулся и позвонил!
– Почему медсестру не позвал?
– Вы видели их и меня? – оскалился Блинов. – Во мне пять медсестер весу!
– А кто надоумил МЧС вызвать? – задал я последний вопрос.
– Так я завсегда так делаю, как перебухаю!
– Это как? – внезапно оживился майор, до того в стороне напряженно вслушивавшийся в наш разговор.
– Просто очень! Я, когда пьяный, завсегда ноги слабыми делаются. Ежели с дивана упаду, то обратно, пока не протрезвею, никак не залезть. Вот я и приспособился МЧС в таких случаях вызывать. Говорю, что плитой придавило.
– И приезжали? – повысил голос эмчээсник.
– Раза два, потом отчего-то престали! Я – вызываю, они ругаются и не едут!
– А я-то думаю, что-то знакомая фамилия – Блинов! – хлопнул себя по лбу майор. – Вот ты, значит, какой Блинов! Ты же у нас в «черном» списке. Года полтора уже не баловался?
– Ну, типа того! – продолжал улыбаться пьяница. – А вы, стало быть, слыхали про меня?
– Да! Еще как слыхал! Ладно, хирург, про акт забудь! У нашего ведомства этот Блинов уже в печенках сидит. Вот от таких субчиков ложные вызовы и исходят!
– И много их?
– Кого?
– Ложных вызовов?
– Да встречаются! Тут перед самым Новым годом один тип нас к себе вызывает. Не могу, мол, дверь открыть, помогите! Умираю! Приезжаем: тот, значит, пьяный в зюзю! «Спасите, братцы, помогите, – кричит, слюни пускает, – ключ от бара потерял! Трагедия невыносимая! Откроете – настоящим виски угощу!»
– Открыли?
– Что смеетесь? Пусть спасибо скажет, что парней своих еле сдержал. А то от нас сразу к вам пришлось бы переправлять!
Инцидент окончательно исчерпан. Успокоившийся майор отправился к себе в часть, я в приемник продолжать осмотр. На часах 6-00. Больных заметно убавилось. Пять уставших хирургов. Вся бригада в сборе. Каждый взял себе кто по три пациента, кто больше. К 7-00 остались лишь самые стойкие страдальцы. Остальных отпустили домой, так как ничего серьезного не нашли.
Смотрю на список: получается, что за сутки приняли 120 человек! И еще смену не сдали. За два часа в хирургии многое произойти может.
И точно. Только так подумал, «Скорая» тут как тут: «Мы вам больную непонятную доставили». – «На что похоже?» – «Не ясно». – «Почему к хирургам?» – «Так живот у нее болит». – «Диагноз?» – «Острый живот!»
Приличная с виду женщина, трезвая, лет 55, ухоженное лицо, золотые массивные сережки, на голове дорогая укладка, одежда явно не из «секонд-хенда». Настораживают не стоящие на месте глаза и нервное постукивание кончиками тонких пальцев правой кисти по столу.
– Мне нужен главный хирург! – без предисловий объявила дама.
– Вас как зовут?
– Элеонора Ромуальдовна Холмогорова, сценарист! – более чем торжественно представилась пациентка.
– Очень приятно! – Я улыбнулся, назвав себя.
– Мне нужен главный хирург! – повторила Элеонора Ромуальдовна и, сменив руку, стала выстукивать по столу пальцами левой кисти.
– Я вас слушаю.
– Что-то вы молодо выглядите! – недовольно фыркнула сценаристка.
– Тем не менее я на сегодняшний день возглавляю хирургическую бригаду.
– Ну, хорошо! У вас можно курить?
– Мадам, вы в больнице! В приемном покое, заметьте!
– Ах, да! Короче, доктор, у меня проблема! Несмотря на то, что я известный писатель…
– Вы упомянули, что вы сценарист.
– Не придирайтесь к словам! Это одно и то же! Так вот, несмотря на мою колоссальную востребованность, я до сих пор обитаю в коммуналке. О, это порождение социализма!
– Я плохо понимаю, при чем тут хирург, да еще и главный?
– Молодой человек, какой же вы доктор, раз не умеете выслушать пациентку, обратившуюся к вам за помощью?
– Продолжайте.
– Итак, я проживаю в коммуналке, в этом ужасном детище рухнувшего режима. Старый строй канул в Лету, а коммуналки остались! Я живу в 12-комнатной квартире на канале Грибоедова. У меня там две комнаты от покойного мужа.
– А нельзя ли покороче?
– Пожалуй! Сколько я там живу (35 лет), у меня идет вечная война с соседями!
– Элеонора Ромуальдовна, а нельзя ли еще покороче?
– Меня отравили!
– Простите, зачем вам хирург? Отравлениями занимается токсиколог!
– Как вы наивны! Думаете, я не знаю, кто и чем занимается? Мне нужен именно хирург.
– Дмитрий Андреевич, можно вас на минутку? – попросил Витя Бабушкин, до этого молча стоявший и наблюдаваший в стороне с широко открытыми глазами. – Вам не кажется, что у этой больной не все в порядке с головой?
– Кажется, и не только! Я больше чем уверен, что она клиент психоневрологического диспансера.
– ???
– Выслушать мы ее можем?
– А дальше? Мы же хирурги, но не психиатры! – искренне удивился мой юный коллега.
– Витя, мы в первую очередь врачи!
– Меня обсуждали? – хитро улыбнулась Элеонора Ромуальдовна, когда я вернулся на свое место.
– Нет, что вы! Я – главный хирург, возникли некоторые вопросы с коллегой по поводу предстоящей операции. Продолжайте, извините, что я оставил вас одну.
– Знаем мы ваши вопросы! – погрозила мне пальчиком Ромуальдовна, продолжая растягивать рот в улыбке, демонстрируя при этом то ли хорошо сохранившиеся собственные зубы, то ли отличного исполнения протезы. – Так вот! Вначале соседи травили меня керосином.
– Это как, простите?
– Очень просто! Открывали под моими дверями флакон с керосином, и этот ужасающий запах шел ко мне в комнаты. Думали, что я задохнусь. Не на ту напали! Я заткнула все щели в двери и открыла окно. Вы бы видели их лица, когда на следующий день я как ни в чем не бывало вышла на общую кухню. Живая, здоровая, в бигудях. Они там чуть от злости не лопнули! Похоже, уже обсуждали, кому достанутся мои метры. Ха-ха-ха!
– И что же случилось потом? – терпеливо поинтересовался я.
– Произошло то, к чему я не была готова. Они подсыпали мне в пищу личинки бирманских жуков.
– Где они их взяли?
– Доктор, я вас умоляю! Сейчас за деньги можно достать все что угодно. Хоть цианистый калий. Но если отравить цианидами, это будет весьма примитивно, да и к тому же на вскрытии можно определить, что это убийство.
– А бирманские жуки?
– Они, попадая организм, съедают человека изнутри, пожирая его внутренние органы. Когда человек умирает, температура тела падает, им становится некомфортно в трупе, и они покидают его через задний проход.
– Только так?
– Необязательно, могут и через рот. Вы представляете, как гениально? У человека все органы растерзаны, а в животе никого нет!
– Действительно гениально! Но как их вам подсунули?
– Через соль! Дело в том, что личинки жуков похожи на крупинки соли. Может, несколько побольше.
– То есть вы считаете, что вам подсунули этих жуков через пищевую соль? – задал я очередной вопрос, отметив боковым зрением, что любопытных наблюдателей моей беседы с больной дамой значительно прибавилось.
– Да! Ровно неделю назад я обратила внимание, что некоторые крупинки соли в моей солонке на общей кухне как-то неестественно увеличились в размерах. Я вначале не придала этому открытию особого значения. А вчера, когда у меня стал болеть живот, поняла, что растут бирманские жуки.
– Элеонора Ромуальдовна, простите, вы для кого сценарии пишет?
– Для кого? В начале своей карьеры сотрудничала с «Ленфильмом». А когда он обанкротился, меня пригласили в Голливуд! Какое это имеет значение?
– Для Голливуда пишите? О-о! Может, эти жуки – плод вашей бурной авторской фантазии?
– Да вы что? – вспыхнул голливудский сценарист. – Я к вам за помощью пришла, а вы тут глупости какие-то говорите! Бирманские жуки растут за десять дней. Семь уже прошло! Надо торопиться! Вы должны их найти и удалить! Тем более что у меня сегодня два раза была рвота с кровью. Возможно, уже начали помаленьку меня грызть.
– Позвольте, как вы это себе представляете?