– Совесть она посеяла!
С тех пор Люся преобразилась. Ходила медленно, на высоких каблуках, величаво печатая каждый шаг, похотливо поигрывая при этом развратными ягодицами и «самаркандскими дынями». Лицо, лишенное злополучного выроста, искусно подкрашенное, приобрело надменно-красивый вид. Мужская половина слеталась на нее, словно мухи на мед. А встречая меня, демонстративно отворачивала голову и, не здороваясь, гордо проплывала мимо.
Вскоре Люся пропала из вида. Ходили слухи, что удачно вышла замуж за бизнесмена, лечившего у них в неврологии радикулит. Чем не угодил я мадам Самохваловой? Может, обиделась, что всю бородавку убрал? Надо было оставить фрагмент на память?
На Дальнем Востоке, мне кажется, народ посуровей, но добрее как-то. Исподтишка мало кто действовал, отравляя жизнь. Здесь это сплошь и рядом.
Мало того, в прямом смысле выслуживаются перед начальством. Чинопочитание и лизоблюдство тут в ходу. Трясутся за свой портфель. Далеко ходить не надо. 22 апреля у дедушки Ленина очередная годовщина. Уже мало кто его помнит, из молодежи и вовсе не знают. Спрашиваю дочку нашей сестры-хозяйки, ей пошел двадцатый год, она приходит иногда матери помочь по работе:
– Маша, ты знаешь, кто такой Владимир Ильич Ленин?
– Кажется, это писатель такой старинный! – неуверенно отвечает девушка.
– А что он написал?
– Ну, не помню! Много чего!
С последним трудно не согласиться. В.И. Ульянов-Ленин имеет в активе 55 толстенных томов полного собрания сочинений.
И Ленина забыли, и дела его, и заветы попрали, кроме одного. Коммунистический субботник дожил до наших дней и сохранился почти в первозданном виде. Правда, бревна таскать не требуется, да и слово «коммунистический» отпало, но суть сохранилась. В городе трех революций старые традиции не ржавеют. В конце апреля ежегодно проводят общегородской субботник.
– Завтра все на субботник! – жестко объявил Трехлеб. – Явка всем строго обязательна! Будем убирать территорию! Грабли, метлы и лопаты получите на месте!
– Какой субботник? – подал голос один из хирургов. – Завтра же суббота! Законный выходной!
– Что за беспредел? – вторит ему другой хирург. – Есть дворники, они за это, между прочим, деньги получают! А нам руки надо беречь! Мы ими операции делаем!
– Не явишься на субботник – больше не будешь операции делать! Можешь тогда руки не беречь! – сжал зубы заведующий. – Кому непонятно, могут подойти ко мне в кабинет, объясню индивидуально.
Заведующий вышел из дежурки. Хирурги стали дружно возмущаться, вспоминать Ленина и его соратников, очень часто вспоминая их совершенно непечатными словами.
– А вы что думаете по этому поводу, Дмитрий Андреевич? – поинтересовался Витя Бабушкин.
– Что тут думать? Скверно все это! Согласен с предыдущим оратором. При наличии дворников негоже хирургам руки пачкать. Предлагаю завтра бойкотировать субботник! Кто завтра не придет? Кто «за», подымите руки! – Из десяти хирургов никто руки не поднял.
– Доктор Правдин, – обратился ко мне Леонид Михайлович, – то, что вы предлагаете, это чистой воды саботаж! Так нельзя, право слово! Витя, а ты чего подстрекаешь?
– Я просто спросил, что он ДУМАЕТ по поводу субботника! – стал оправдываться Витя. – Ни к чему я не подстрекаю.
– Так, а чего вы от меня тогда хотите? – вспыхнул я. – Зачем зря сотрясать воздух? Раз боитесь начальства, вперед на субботник! Не надо пустых разговоров!
– А вы не опасаетесь? – сощурился Леонид Михайлович.
– Я – нет!
– И на субботник не пойдете?
– Пойду! Я сегодня дежурю, завтра утром буду в больнице. Я не белая ворона. Раз все выйдут, и я пойду. От коллектива не отрываюсь. А зря языком болтать – последнее дело. Вы же мужики, а не бабы базарные!
На субботнике явка оказалась почти стопроцентная. Не вышли только те, кто находился в тот день на больничном или стоял на посту. Дружно навалились и убрали территорию в течение часа. Накануне дольше возмущались. После уборки поступило предложение отправиться в ближайшее кафе и закрепить субботник дружеским «чаепитием». Я отказался, сославшись на усталость.
Я стараюсь без особой на то причины ни с кем не ссориться. Выступать против коллектива бессмысленно. Затопчут. Проверено веками.
Трудится у нас Олег Маслов, отличный хирург и настоящий человек. Стаж в хирургии больше 10 лет. Оперирует почти все, притом не так плохо получалось. Но однажды Олег решил пойти и поискать правды. Как-то ему показалось, что мало начислили зарплату. Пошел разбираться в экономический отдел, а там тетя главврача всем заправляет. Ругался, грозился, но правду нашел. Выплатили ему недостающие деньги. Затаила та тетя злобу.
Вскоре Маслова увольняют по сокращению штатов. Он подает в суд и выигрывает довольно длительный российский процесс. Восстанавливают в прежней должности и компенсируют вынужденные дни прогулов. А это приличная сумма.
Теперь Олег в вечных дежурантах по приемному покою без права самостоятельных операций. Подступиться к нему не могут: не пьет, не курит, на работу не опаздывает, больные им довольны. Несколько раз приглашали в другие больницы. Отказывается! Жаждет восстановить справедливость. Третий год ждет!
Здесь куда ни плюнь, всюду царит пресловутая клановость. Клан главного врача, словно спрут, опутал все учреждение. Его многочисленные родственники и знакомые заняли основные руководящие посты и внедрились во все основные отделения. Приходится только удивляться: не больница, а прямо семейное гнездо. Обосновались и живут припеваючи. Кто против семьи, тому тут не место.
Задолбали главного врача разного рода комиссиями и проверками. Почитай, каждый месяц чего-то выискивают и проверяют из центра. Доходят, видимо, до старших боссов какие-то сигналы, просачиваются через многочисленные фильтры. Тут же начмед, правая рука главного, по совместительству двоюродная сестра, издает устный приказ: всем сотрудникам в обязательном порядке явиться к ней в кабинет и подписать воззвание в центр о защите любимого руководителя. Чтоб оставили отца-благодетеля в покое. Пошел народ, понурив голову, подписал бумагу. Почти 100 % коллектива свои подписи поставили. И ведь сработало! Отступились, изверги! Свернули проверки! Надолго только?
Пригласили меня как-то на консультацию в эндокринологическое отделение. Там заведующая дюже вредная тетка, Клара Борисовна. Каждый день вызывает к себе на отделение хирурга и где надо, и где не надо. Чаще где не следует. У них полным-полно больных с сахарным диабетом. Сложные пациенты, очень склонные к разного рода нагноительным заболеваниям кожного покрова. То нагноения, то пролежни.
По сути, им осмотр хирурга необходим в плане диагностики или при оперативном вмешательстве (когда требуется вскрыть и дренировать созревший гнойник или иссечь пролежень). А ежедневные перевязки должны осуществлять не врачи-хирурги, а их медицинские сестры. Я сам преподавал в свое время в медицинском колледже хирургию, поэтому знаю, кто и за что отвечает. Но заведующая эндокринной не идет на контакт. Упорно вызывает хирургов на рядовые перевязки, отвлекая нас от важных дел.
Являюсь на перевязку со своим материалом и инструментами в стерильном боксе. Мне помогает молоденькая краснощекая ординатор. Держит вонючую ногу с гниющей стопой. С первого пальца толстой каплей стекает желтый гной. Девушка морщится, еле сдерживает себя, чтоб не вырвало. Брезгливо отворачивается в сторону, поправляя сползшую маску. Мне ее по-настоящему жаль.
– Что ж у вас санитарок-то совсем нет? Все поразбежались? – задаю ей вопрос. – Почему вы помогаете?
– Так моя больная, вот и помогаю, – через силу отвечает девушка. – А санитарок давно нет! Не хотят за копейки вкалывать.
– Плохо! Очень плохо! Главному врачу, похоже, наплевать, что санитарки бегут из больницы. Да и сестры уже на грани, – продолжаю разглагольствовать дальше, не замечая, что ординатор подает мне какие-то знаки. – Экономим на всем! А кадры не ценим! Себе такую зарплату установил, что министр здравоохранения позавидует, а бедным санитаркам урезал. Я их понимаю. Вот и на материале перевязочном экономим. Нам проще хирурга пригласить, чем закупить лишний стерилизатор и установить в вашем отделении. Самим нужно стерилизовать инструменты, перевязочный материал, также как и осуществлять перевязки. Сложного тут ничего нет! Но говорят, рыба гниет с головы! – Тут ординатор наступила мне на ногу. Нарочно!
– Дмитрий Андреевич, вы чего несете?! Тише! Заведующая сзади стоит! – трясясь от страха, шепчет мне девушка.
– Пусть слушает! – прибавляю децибелы. – Мне скрывать нечего! Бардак – он и в Африке бардак! – оборачиваюсь и вижу спину неспешно удаляющейся Клары Борисовны. – В чем дело? – набрасываюсь на ординатора.
– Заведующая все слышала, что вы тут говорили про главного!
– А что, я неправду сказал?
– Да нет! Дело не в этом! Клара Борисовна – родная сестра нашего главного врача, – дрожа от ужаса, еле выговорила девушка.
– А что, я неправду сказал?
– Да нет! Дело не в этом! Клара Борисовна – родная сестра нашего главного врача, – дрожа от ужаса, еле выговорила девушка.
– Да? А фамилия другая. Хм, а отчество совпадает, – размышляю я вслух.
– Так она же замужем! – подсказывает ординатор. – Фамилию мужа носит.
– Логично, – равнодушно делаю заключение.
– Ой, что же теперь будет?
– А вы-то чего распереживались? Говорил я, мне и отвечать!
– Так я рядом с вами стояла! Ой, что будет!
– Что будет, то будет! Валите все на меня! Довольно причитать! Больную надо оперировать! Сухожилие гниет! Сейчас временную повязку наложим, и надо к нам в перевязочную переправить.
– Ой, что будет! – все бормотала залившаяся пунцовой краской девушка.
– Вы меня слышите? Подавайте в перевязочную! Не знаю, что будет, а бардак уже есть. Сколько лет бегаем к вам через всю больницу на перевязки! Сколько таскаем бедных пациентов туда и обратно, но никому дела нет. Можно же приспособить какое-нибудь помещение у вас на отделении под перевязочную?
Но девушка находилась от меня далеко. Вся погрузилась в нерадостные мысли. Ее собственные проблемы сейчас стояли превыше общественных. Она планировала остаться на этом отделении после прохождения ординатуры. А тут такой конфуз. Стояла рядом, когда, не таясь, озвучивали общеизвестные проблемы в присутствии представителя клана.
Кстати, этот случай не имел последствий. Больную с сухожильным панарицием я удачно прооперировал. Она поправилась. Девушку оставили работать на отделении, и она теперь приглашает хирурга на консультацию практически ежедневно. Дабы не расстроить Клару Борисовну. Со мной не здоровается. По крайней мере, на людях. Шарахается как от чумного.
А персонально мне никто и слова плохого не сказал. Возможно, Клара Борисовна чего-то недослышала или согласилась с моим мнением. А может, она и всегда так думала?
Я поговорил с Ржевым, чтобы он как главный хирург клиники помог организовать перевязочную на эндокринологическом отделении.
– Как вы это себе представляете? – разозлился главный хирург. – Где мы возьмем лишнюю ставку? Где найти помещение? Кто будет осуществлять контроль? Дальше продолжать?
– Игнатий Фомич, работая в отдаленных районах Дальнего Востока, мне приходилось выезжать в такие места, где не было по штату хирурга. Но тем не менее у них всегда под рукой стояла готовая операционная и перевязочная. Хотя они не каждый день ими пользовались. А тут мы практически каждый день перевязки и мелкие операции осуществляем. Негоже больных с эндокринки на хирургию таскать. И нам неудобно, и пациентам в тягость.
– Эка вы, батенька, куда хватили, Дальний Восток! Вы знаете, в каких условиях мне доводилось работать в Афганистане? – произнес полковник медицинской службы запаса.
– А зачем мне знать? Тут не Афганистан, а Питер! И гражданская медицина разительно отличается от военной! Вы пользовали крепких молодых парней, определенных медицинской комиссией годными к воинской службе. А мы тут имеем дело с изнуренными возрастом и кучами сопутствующих болячек пожилыми людьми, многим из которых сто лет в обед. Как тут можно сравнивать? И таскать их взад-вперед не очень-то и гуманно, если хотите!
– Ладно, идите! – скривился полковник. – Что-нибудь придумаем.
Между прочим, пятый год думают. А мы как фланировали на эндокринологию, так и разгуливаем дальше; как возили к нам в перевязочную через всю больницу, так все и осталось. Сами-то они не могут идти.
Российский бардак и клановость, похоже, вряд ли чем искоренишь. Еще Петр Первый пытался вести борьбу с этим злом. Головы рубил направо и налево. Не помогло. Ввел «Табели о рангах». С того дня теоретически мог каждый простой смертный выйти в люди. Действовал кнутом и пряником. Но воз и ныне там.
Приходится заводить личные знакомства и налаживать индивидуальные контакты. А как иначе? Надо моему больному выполнить гастроскопию, желудок глянуть. Звоню в кабинет эндоскопии. Хорошо, говорят, запишем. Приводите через неделю. Как? Что ж он у меня неделю-то делать будет? Не знаем, отвечают, ваши проблемы. Очередь у нас громадная.
– Дмитрий Андреевич, – отвлекает меня от грустных дум Витя Бабушкин, – вы не с той стороны к ним заходите.
– А как еще-то их уговаривать? Они обязаны сделать исследование! Это входит в медико-экспертные стандарты (МЭСы).
– Наивный вы человек, Дмитрий Андреевич. На Дальнем Востоке вам сразу же делали, как просили?
– Да! Никаких проблем не возникало! Если только технические моменты подводили – свет отключат или воды нет. А так всегда без лишних вопросов. Направил – сделают. И звонить никому не надо.
– Ну, это там, за Уралом. А здесь другой подход требуется!
– А что, за Уралом не Россия?
– Россия, но люди по-другому смотрят на мир.
– Через призму взяток и откатов?
– Зачем так грубо? Просто люди привыкли к вниманию. Возьмите бутылочку коньяку, коробку хороших конфет, я видел, вам благодарные больные не раз приносили, сходите в эндоскопию, в рентген-кабинет, в лабораторию, в общем, везде, где нужные люди сидят. Познакомьтесь с ними, поговорите. Завяжите дружеские отношения. И отношение к вам изменится. Люди любят, когда с ними по-человечески. Вы к ним по-людски, и они к вам так же, – поучал меня юный хирург.
– Странные у вас понятия, Виктор, о служебных отношениях. Почему я должен идти к кому-то на поклон, если это их ОБЯЗАННОСТЬ?
– Вам коньяку жалко? Конфет?
– Нет! Тем более что я алкоголь на дух не переношу, а конфетами еще в детстве отравился, с тех пор видеть их не могу.
– Тогда совсем просто! Вы к людям с пониманием, и они вам свое сердце откроют.
– Мне их сердца не нужны! Мне надо, чтоб они свои функциональные обязанности выполняли как следует. И не за конфеты или коньяк, а за зарплату!
– О, Дмитрий Андреевич, вы я смотрю принципиальный человек! Да?
– Выходит, что так!
– Тогда со своими принципами вам в самую последнюю очередь все делать будут! Вот увидите! На Олежку Маслова посмотрите. Третий год в приемнике пашет! Тоже принципиальный. Это система! Плетью обуха не перешибешь.
Поругался я про себя. Побурчал, побурчал, но ведь Бабушкин прав. Ничего ты с этим не сделаешь. Вон новый доктор терапевт Семыкин советам не внял. Пошел и наябедничал начальству. Так, мол, и так, не хотят моим пациентам делать исследование. Ставят на недельную очередь. Главный врач вызвал заведующего эндоскопией. Пропесочил его как следует. Вышел тот красный из кабинета. Давайте, говорит, своих пациентов, начнем смотреть вне очереди. Терапевт руки потирает: учитесь, как надо с ними разговаривать! Смотрим, чем дело закончится.
– Ваш пациент к исследованию абсолютно не подготовлен! – заявляет врач-эндоскопист, введя тубус эндоскопа несчастному больному в желудок.
– То есть как это? – изумляется Семыкин.
– Очень просто, – равнодушно поясняет эндоскопист. – У него в желудке остатки пищи! Ничего не разглядеть.
– Какие остатки пищи? – срывается на визг терапевт. – Больной уже сутки ничего не ел!
– Не знаю, может у него стеноз выходного отдела желудка? Готовьте лучше! Если желаете, чтобы сегодня провели исследование. Вставляйте зонд, отмывайте желудок.
– Ну, хорошо! – щурит глаза Семыкин. – Я сам сейчас подготовлю. – Увозит горемыку на отделение. Через два часа привозит обратно. – Готово! Сам мыл! Все чисто! Смотрите!
– А-я-яй! Как нехорошо! Плохо помыли, вон в антральном отделе воды и слизи полно! Надо опять чистить!
– Вы что, издеваетесь? Я – кандидат наук! Я сам только что отмыл желудок до чистых вод!
– Не надо так кричать, коллега, я тоже кандидат медицинских наук. Я авторитетно вам заявляю: желудок не подготовлен к исследованию!
– Я пойду к главному врачу! – уже орет Семыкин, покрываясь красными пятнами.
– И что? Он пойдет к вам и помоет желудок? – ехидно замечает врач-эндоскопист. – Готовьте лучше больного. Посмотрим.
Кто разуверит в обратном? Только другой эндоскопист, но они, ясное дело, все заодно. Тут подходит старая поговорка: «Паны ругаются, а у холопов чубы трещат». Но больной не холоп, повторно мыть желудок отказался да и попросил перевести его к другому доктору.
За сравнительно короткий промежуток времени этот Семыкин сумел настроить против себя чуть ли не весь персонал больницы. Всем он доказывал, что ему что-то и кто-то должен.
– Вы обязаны мне сделать биохимические анализы крови в первую очередь! – рычит он в лаборатории. – Почему до сих пор нет результатов?
– У нас много работы! – приветливо отвечают лаборанты.
– А меня это не интересует! У меня больной тяжелый! – гнет он свое.
– Тут все такие! У нас больница экстренной помощи!
– Я вас научу работать!
– Доктор, чего вы шумите? Научитесь для начала кровь набирать для анализа.
– Что не так?
– Поздно принесли! В пробирке сгусток! У нас импортная аппаратура, она так не работает!