– Значит, радуйся, что жив…
– Жив! Но ничего, ничего не совершил! И ни на что не гожусь! Понимаешь?
– Диди!
– Не понимаешь! Один Лешич понимает. Хороший он. Очень! А я ведь его ревновал. Как пожалует в гости, у меня кишки от возмущения начинают друг с дружкой здороваться. За столом неудобно сидеть. Сижу и мучаюсь, а выйти боюсь. Потому что он любит тебя!
– Не говори глупостей…
– А то сама не знаешь!
– Послушай…
– Да слышал уже сто раз! Если бы ты захотела, вышла бы за него, а не за меня.
– Правильно. Молодец!
– Но ведь Лешич тебя любит! И тебе сие приятно…
– Диди…
– Да и ладно! Во всем есть положительное, даже в отрицательном. Кто бы, кроме Лешича, меня сегодня выслушал? Не Спасову же идти плакаться? И помог мне Лешич здорово. Я ведь всех этих околоточных, городовых, извозчиков боюсь. Да-да! Не смейся! Они будто с Луны прилетели. Как разговаривать с ними – не знаю.
– Не придумывай!
– Нет, конечно, приказать: «Подай-ка, любезнейший, два шницеля и графинчик водки» – я могу, спору нет! А по душам, по-человечески с ними не умею. Тебе вот завидую! Нарядилась в сарафан, пошла на рынок торговаться. А я вне фрака словно и не существую. Но они ведь тоже люди. Взять, например, Климента! Преинтереснейший субъект. Из крестьян в солдаты, попал на Кавказ, в самое пекло, оттуда в Крым. Севастополь, Балаклава! Сражался геройски! В поручики выбился. После отставки в полицию пойти не испугался. Все про всех в околотке знает, мышь мимо него не проскочит…
– Хорошая у вас была гувернантка. – Прыжов не спеша вернулся в свое кресло. – Невинная аки младенец. Наломаю, говорит, спичек и отравлюсь. Потому что обесчещена.
– Только не в моем доме! – сверкнула глазами Сашенька. – Пусть немедленно собирает вещи!
– Никак пока не может. Пребывает в полуобморочном состоянии.
– Раз спички ломать в состоянии…
– Не волнуйся, – успокоительно махнул рукой Лешич. – Я провел беседу. Объяснил, что спички теперь не те[41], отравиться не отравится, только пронесет.
– А что с ней приключилось? – заинтересовался Диди.
– С полюбовником поругалась, – отрезала Сашенька.
– Полюбовник, между прочим, подлец, – заметил Лешич. – Да какой! Пробу негде ставить.
– Жаль, – вздохнул князь. – Такая красивая девушка.
Сашенька сжала кулаки. Вот они, мужчины! Секунду назад жаловался, что ни на что не годен, а теперь слюни по институткам пускает.
– Очень красивая, – согласился с Диди Прыжов. – Я как-то не обращал на нее внимания, а сегодня, когда в проеме стояла, так свет удачно падал…
Собственные остренькие ногти больно впились Сашеньке в руку. Это еще что за новость? Лешич ее рыцарь!
– Этот подлец… Он ее обрюхатил? – предположил худшее Диди.
– Я тоже нечто подобное заподозрил, – улыбнулся Лешич. – Начал осторожно расспрашивать. Помочь-то девице надо! А у меня приятель есть, отлично выкидыши делает.
– Статья 1462-я, лишение всех особенных, личных и по состоянию присвоенных прав с отдачей в арестантские отделения от пяти до шести лет, – меланхолично напомнил Диди.
Лешич махнул рукой и продолжил:
– Аккуратно интересуюсь, не беременна ли? В ответ говорит, что точно не знает, но почти наверняка. Аж три раза целовались!
Диди с женой расхохотались.
– И чему только этих смолянок учат, – пробурчал князь.
– Сашенька, выгонять Наталью Ивановну нельзя, – сказал вдруг Лешич. – Очень она порядочный и преданный вашей семье человек.
– Лешка! – воскликнул Диди. – Ты что, влюбился?
Прыжов пожал плечами:
– Пока не знаю! Просто прошу вас оставить ее на службе.
До Сашеньки столь же вероломное предательство довелось испытать, пожалуй, лишь одной Марии Стюарт. Еще вчера этот подлец, этот ничтожный рыцарь клялся в любви! А сегодня, видите ли, свет удачно упал…
– Ни за что! – громко и четко сказала она.
– Ты совершаешь ошибку! Ужасную! Непоправимую! У Наташи… У Натальи Ивановны имелась весьма веская причина ударить этого Кондратова. Поверь!
– Я готова ее узнать, – недобрым голосом сообщила княгиня.
– Прости, Сашич! Не могу, дал слово. Но прошу тебя, умоляю не увольнять!
– Даже не обсуждается!
– Очень жаль! – металлическим тоном произнес Лешич. – Кстати, с каких это пор ты гуляешь по городу в сарафане?
– Сашенька по огурцы ходила. Клаша-то все болеет, – пояснил другу Диди.
– Вот как? – усмехнулся Лешич. Глаза его прищурились. Не по-доброму прищурились. – Не знал я, что огурцы на Марсовом поле растут!
Сашенька прикусила губу. В словах друга недвусмысленно прозвучала угроза. Угроза рассказать о ее похождениях Диди! Конечно, Лешич знает далеко не все. Однако мало ей не покажется.
– Знаете что? – она резко поднялась.
Любящие мужчины испуганно посмотрели на нее снизу вверх. Тарусова выдержала паузу. Потом улыбнулась:
– Пойдемте в столовую. Ужинать пора! А насчет Натальи Ивановны я, так и быть, подумаю.
Глава восьмая
– Итак, господа присяжные, перенесемся мысленно в то роковое воскресенье. Оно обещало стать самым светлым, самым радостным днем в жизни Антипа Муравкина. Как же – крещение первенца! Петра Антиповича! Однако именно за праздничным столом начались ужасные события, приведшие в итоге Антипа на скамью подсудимых. Брат моего подзащитного Сидор, выпившей на радостях лишку, поссорился со своим работодателем купцом Осетровым, а после спешного ухода последнего принялся домогаться собственной невестки Маруси. Можно ли удивляться, что Антип кинулся на брата с кулаками? Нет! Ни один муж не способен спокойно взирать на оскорбления, наносимые целомудрию его супруги, и тому есть немало примеров из истории. Да любой из вас, господа присяжные, поступил бы точно так же!
За праздничным столом еще оставались гости, среди которых был местный околоточный Климент Сильвестрович Челышков. Он и разнял сцепившихся братьев. Проявив прозорливость, Челышков препроводил Сидора в кутузку, где тот провел последнюю в своей жизни ночь. Вы уже слышали…
Здесь Дмитрий Данилович отвлекся от исписанных листочков:
– Дорогая! Я хочу Климента Сильвестровича свидетелем защиты вызвать. Как думаешь, прокурор не станет возражать? В положенные сроки я его не заявил…
Тарусова пожала плечами. После бессонной предыдущей ночи, после всех злоключений вчерашнего дня княгиня спала как убитая, даже сновидения ее не беспокоили. Однако проснулась с сильной головной болью, словно не Диди, а она выпила вчера полбутылки коньяка. Сам же князь был на удивление бодр, с непривычных для него восьми утра расхаживал по спальне в халате, а когда Сашенька открыла глаза, принялся вслух репетировать будущую речь.
– Надеюсь, не станет, – ответил сам себе Дмитрий Данилович. – Так… На чем остановился? Ах да… Господа присяжные! Господин судья! Вы помните показания околоточного Челышкова? Утром следующего дня, прежде чем выпустить Сидора из кутузки, Климент Сильвестрович провел с ним воспитательную беседу. Муравкин-старший был полон раскаяния и дал клятву, что непременно извинится перед Осетровым и братом. Но… Увы и ах! Наглые притязания старшего приказчика давно вызывали у Осетрова понятное раздражение. Мечта Сидора стать компаньоном не была подкреплена ни профессиональными навыками, ни денежными возможностями. После инцидента на крестинах терпение Калины Фомича лопнуло. Явившемуся из кутузки Сидору он объявил о расчете.
Вот так, из-за собственной глупости, из-за пьяной болтовни Муравкин-старший лишился солидной должности, хорошего оклада, налаженной жизни. По русскому обычаю заливать горе он отправился в кабак. Мы вместе слушали показания полового Басяткина… Заявлен стороной обвинения, – пояснил Сашеньке Дмитрий Данилович. – Кратко их повторю: Сидор Муравкин появился в трактире «Дедушка» в десять утра и пьянствовал там до пяти вечера. Вероятно, пил бы и дальше, покамест не просадил бы деньги, полученные в расчет от Осетрова, но схлестнулся по пустяковому поводу с купцом из Вятки, который в трактире обмывал удачную сделку (пьяному Муравкину почудилось, что тот на него косо посмотрел). Сидор разбил об стол опустошенный им полуштоф[42] и двинулся с острым горлышком в руке на купца. Дебошира тут же скрутили половые, хозяин послал за городовым, но когда тот прибыл, оказалось, что Муравкин сбежал.
Никакого пристанища Сидор не имел, потому что проживал до этого у Осетрова. Куда он мог податься? Только к брату! К родному брату, которому помог снять и оплатить квартиру. Кстати, именно поэтому Сидор имел ключ от входной двери.
Стояла такая же, как сегодня, жара. В квартире было нестерпимо душно, поэтому Маруся Муравкина отправилась с ребеночком погулять. Сидор сначала стучал, а потом, не дождавшись ответа, открыл дверь своим ключом и вошел.
Сейчас сложно предполагать, что бы произошло, застань он дома Марусю или вернись она первой. Но раньше ее возвратился Антип. В тот день, как обычно, он должен был сделать две ездки с грузом, однако вторая не по его вине сорвалась. Открыв дверь, мой подзащитный увидел брата, с которым предыдущим вечером поссорился и подрался. Напомню еще раз, что причиной конфликта была попытка Сидора оскорбить честь Маруси.
Сейчас сложно предполагать, что бы произошло, застань он дома Марусю или вернись она первой. Но раньше ее возвратился Антип. В тот день, как обычно, он должен был сделать две ездки с грузом, однако вторая не по его вине сорвалась. Открыв дверь, мой подзащитный увидел брата, с которым предыдущим вечером поссорился и подрался. Напомню еще раз, что причиной конфликта была попытка Сидора оскорбить честь Маруси.
Господа присяжные! Вы, конечно, удивлены показаниями Антипа. Он не помнит никаких подробностей своего злодеяния. Удивляться не стоит! Ревность – сильное, неуправляемое чувство. Увидев Сидора, мой подзащитный рассвирепел и потерял всякий контроль над собой. Разум его помутился. Медики именуют подобное состояние аффектом. Схватив первый попавшийся предмет – увы, им оказался топор, – Антип ударил Сидора по голове. Смерть, как вы слышали из уст сведущего эксперта, была мгновенной…
– Кто эксперт? – уточнила увлекшаяся Сашенька.
– Лешич, я его упросил…
Княгиня отметила про себя, что Лешич таки провел исследование и пришел к заключению о причине смерти.
Диди же продолжал:
– Господа присяжные! Хочу отметить факт: мой подзащитный не предполагал в понедельник застать у себя дома брата. Сидор навещал родственников только по воскресеньям, в свой выходной. То есть преступление, совершенное Антипом Муравкиным, не преднамеренное. Напротив! Это абсолютно случайное продолжение вчерашней драки. Той драки, подчеркну еще раз, в которой Антип Муравкин защищал целомудрие своей жены. Напомню вам, что согласно статьи 1471-й смертоубийство не вменяется в преступление, если защищалась честь женщины.
– Постой, Диди, постой! Ты хочешь добиться полного оправдания? – Сашенька на радостях присела на кровать.
Головная боль от неловких движений усилилась. Неужели мигрень?
– Нет! Что ты… Это невозможно! – развел руками Дмитрий Данилович.
– Почему?
– Потому что защищать целомудрие женщины в ее отсутствие невозможно! Вот если бы Антип застал брата за попыткой изнасилования…
– А ты скажи, что Маруся вернулась первой, Сидор к ней снова полез, и только приход мужа ее спас!
– Нет! Нет! Расценят как адвокатскую уловку! Эх… Если бы Муравкин не расчленял труп, если бы сразу привел Марусю в полицию и та бы повинилась…
Сашенька вспомнила доверчивое лицо Антипа и полные надежды глаза. Боже, она ведь пообещала вырвать Марусю из лап Осетрова! А Антип взамен согласился рассказать Диди правду.
– Дорогой! Тебе надо срочно переговорить с Муравкиным.
– Зачем?
Сашенька прикусила губу:
– Ну не знаю…
Что б такое придумать? Княгиня лихорадочно перебирала подходящие предлоги:
– Подбодрить, проинструктировать, узнать, как чувствует себя…
– Шура! Мне что, заняться нечем? Я и так из-за твоих фантазий вчерашний день потерял. А мне, между прочим, еще планы допросов составлять. Глянь, сколько обвинение свидетелей заявило! – Дмитрий Данилович сунул в руку жены листок. – И заключительную речь надо отрепетировать. Кстати, как она тебе?
Вот упрямец! Придется бить по больному.
– Ужасно!
– Ты серьезно? – Дмитрий Данилович побледнел. Сняв очки, нервно протер.
– Абсолютно! За твое непреднамеренное Антип сколько получит?
– От двенадцати до пятнадцати каторжных работ.
– А за преднамеренное сколько дают?
– Бессрочно! Статья 1451!
– В народе говорят: хрен редьки не слаще…
– Ну знаешь ли… Если двенадцать лет и пожизненное по-твоему – одно и то же…
– Диди, подумай! Пострадает безвинный!
– А что я могу сделать? Муравкины сами так решили. Хотя Марусю защищать было бы полегче – самооборона при попытке изнасилования. Думаю, можно было бы даже добиться оправдания. Ох, Господи… Все от безграмотности! Правы народники: народ надобно просвещать. В том числе и юридически…
Разговор наконец вырулили в нужное Сашеньке русло:
– Вот и сходи, просвети Антипа. Убеди, чтобы правду на суде сказал…
Надо, очень надо, чтобы Диди узнал о визите Осетрова.
– Да не поверит нам суд!
– Дорогой! Нельзя опускать руки. Надо пытаться, надо пробовать! Представь, Антип на суде отказывается от признания, заявляет, что оговорил себя…
– К подсудимому, в ходе следствия признавшему свою вину, а потом испугавшемуся ответственности, снисхождения никакого.
– А ты тут же предъявишь убийцу! Истинного убийцу! Очень будет эффектно. Все газеты…
– Где я тебе Марусю найду? Она, поди, в деревню свою сбежала…
– А кто говорит про Марусю? Я про истинного убийцу толкую…
– Что? Опять про Осетрова? – иронично усмехнулся Диди.
– Не опять, а снова…
– Эта, как ее… чуйка подсказывает?
– Вроде того! – рассмеялась княгиня.
– А она случайно не подсказывает тебе, что купец Осетров в день убийства из лавки не выходил? Нет? Тогда вот тебе, госпожа адвокат! Почитай показания его приказчиков.
Князь выхватил из кипы бумаг, лежавших на туалетном столике, нужный листочек и протянул Сашеньке. Она быстро пробежала его глазами и вернула, презрительно фыркнув:
– Ну и что? Приказчики зависимы от Осетрова, это всем понятно. Надо вызвать их в суд, допросить под присягой.
– Позволь напомнить: судят не Осетрова. Му-рав-ки-на!
– Позволь тоже напомнить – ты этого Муравкина защищаешь! Но даже навестить его в тюрьме не желаешь.
– Некогда. Надо речь готовить!
– В которой будешь умолять посадить безвинного человека на каторгу не на всю жизнь, а всего лишь на двенадцать лет!
– Пусть так…
– Я предлагаю сначала найти убийцу, а потом уже писать речь.
– Шурочка! У тебя мещанское, обывательское представление об адвокатах. Да-с! Мне лично все равно, кто убийца: Муравкин, Бородавкин или вообще Прыщев! Какая разница? Мы живем в цивилизованном обществе, и мне важно добиться для моего подзащитного минимально возможного наказания.
– Или оправдать!
– Или оправдать! Ты вот опять втянула меня в спор, недослушала, перебила, а я посоветоваться хотел. Это, – князь потряс листками в руках, – первый вариант речи. Но есть и второй. Убийство в драке! За такое, если помнишь, наказание смехотворно. От восьми до шестнадцати месяцев. Статья 1465-я! Улавливаешь?
– Угу!
– Я хочу переквалифицировать обвинение.
– А получится?
– Не знаю, – теперь уже князь пожал плечами. – Опять мешает отрезанная голова и попытка утопить труп, сиречь скрыть тело.
Сашенька встала, накинула халат и, хотя каждое движение болью отзывалось в затылке, подошла к окну. На противоположной стороне Таврической привычно прогуливался Глебка.
Если Калина Фомич невиновен, зачем следит?
Нет! Диди ошибается, а вот она на верном пути. И не мытьем, так катаньем прищемит Осетрову хвост.
Ох! Она вчера дала себе клятву больше не лезть в дело Муравкина. Однако… Однако перед этим пообещала Антипу найти Марусю и вытащить его самого из тюрьмы. А первое слово – дороже второго. Такое правило действовало у них в играх с Лешичем.
Отлично! Необдуманной клятвой можно пренебречь. Что ж, будем действовать! Но как? Пойти к Осетрову и спросить, где Маруся, – пошлет подальше. Надо хорошенько все обдумать. Что мы знаем? Маруся, по слухам, прелестна, а Калина Фомич похотлив, как молодой орангутанг. Не в этом ли причина преступления? Вернее, одна из причин. Диди верно подметил: Сидор набивался в компаньоны, но средств не имел. Но так не бывает. Значит, знал нечто компрометирующее, держал на крючке!
«Теплее, теплее», – сказала себе Сашенька. В юные годы она любила в «горячо – холодно» играть.
Ах, как же хитер Калина Фомич, одним махом семерых убивахом! Избавился от шантажиста, а заодно и от мужа приглянувшейся женщины. К себе домой Марусю привести он не мог, жена у Осетрова ревнивая, значит, где-то меблированную комнатку снял. Если за Калиной проследить…
А проследить надобно сегодня. Сегодня тезоименитство императрицы, выходной.
– …хочу поработать в тишине. Ты не могла бы побыстрей увести детей на прогулку? – спросил Диди.
Сашенька удивленно посмотрела на мужа:
– Я?
– А кто? Ты не помнишь, что вчера собралась уволить Наталью Ивановну?
– Она уже ушла? – испугалась княгиня.
Все планы летят под откос!
– Пока нет, ждет расчета.
– Отлично! – обрадовалась Сашенька.
– Вот как? Неужели решила простить?
А куда прикажете деваться? Да и Лешич ходатайствовал. Вернее, шантажировал…
– Да, – небрежно обронила княгиня. – В последний раз.
– Тогда и я в последний раз прошу тебя советоваться, прежде чем кого-то увольнять. Того и гляди, совсем без прислуги останемся! Я и так уже сам бреюсь, сам одеваюсь, хочешь, чтобы я вдобавок и суп варил? Кстати, а где огурцы? Говорят, вчера ты их не принесла.
Ух, Клаша уже наябедничала! Зря ее пожалела…
– У меня деньги украли… Прямо из кармана вытащили…
– На Царицыном лугу? Не знал, что там огурцы растут…