Помимо этого, составлялись списки высокопоставленных «врагов народа», подлежащих суду военного трибунала. Приговор объявлялся заранее — расстрел. Эти «расстрельные» списки Ежов посылал на утверждение Сталину, Молотову и другим членам Политбюро. Лишь 12 декабря 1938 г. Сталин и Молотов санкционировали расстрел 3167 человек. К началу 1938 г. Сталин, видимо, уже считал, что Ежов свою задачу выполнил. (Тем более что процесс массовых репрессий начал выходить из-под контроля его творца. Развязав тотальный террор в стране, власть и сама оказалась под ударом.)
Сигналом к прекращению массовых репрессий стало постановление ЦК и правительства «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». В нем говорилось о «крупнейших недостатках и извращениях в работе органов НКВД». Постановление ликвидировало «тройки» и требовало производить аресты только с санкции суда или прокурора. Сталин переложил на Ежова и его людей ответственность за все «перегибы и ошибки».
25 ноября 1938 г. новым наркомом внутренних дел был назначен Л.П. Берия. Новый глава НКВД начинает свою деятельность с амнистий. Ежов был обвинен в «изменческих, шпионских взглядах, связях с польской и германской разведками и враждебными СССР правящими кругами Польши, Германии, Англии и Японии», в заговоре и подготовке государственного переворота, намеченного на 7 ноября 1938 г. 4 февраля 1940 г. по приговору военной коллегии Верховного суда он был расстрелян. После сталинской отмашки были расстреляны и некоторые наиболее ретивые партийные функционеры в Центре и на местах, которые подобно П.П. Постышеву по-прежнему жаждали большой крови.
Вместе с тем до самой смерти Сталина террор остается непременным атрибутом советской системы. «Большой террор» достиг целей, которые большей частью интуитивно возлагались на него сталинским руководством. Политика массовых репрессий позволила подтянуть исполнительскую дисциплину на всех уровнях политического и хозяйственного руководства. До минимума была сведена коррупция. На руководящие посты выдвинулось более 500 тысяч новых работников, произошло перераспределение власти из рук старой гвардии в руки сталинских выдвиженцев, безгранично преданных своему вождю.
Вместе с тем массовые репрессии пагубно сказались на всех сторонах жизни советского общества и прежде всего экономике и обороноспособности страны. За время «большого террора» были арестованы и уничтожены многие ведущие конструкторы, инженеры, техники, в лагерях томились миллионы профессионально подготовленных людей. Общество оказалось расколото «на тех, кто сажал, и на тех, кого сажали» (слова поэтессы Анны Ахматовой), что было особенно опасно накануне войны, требовавшей единства народа. Репрессии приучали людей всего бояться, мириться с несправедливостью, скрывать свои взгляды, приспосабливаться к самодурам-начальникам, предавать самых близких, чтобы выжить самому.
Разгрому подверглись советская разведка и контрразведка. В стране в период с 1937-го по 1940 г. сокращается выпуск тракторов, автомобилей, другой сложной техники. Фактически страна была разделена на два больших лагеря, те, кто был на свободе и кого не затронули репрессии, и те, кто сидел в лагерях или являлся родственником осужденных. В процентном отношении вторая группа была более многочисленной.
«Без тридцать седьмого года, — констатировал маршал Советского Союза А.М. Василевский, — возможно, и не было бы вообще войны в 1941 году. В том, что Гитлер решился начать войну, большую роль оказала оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошел».
Сталин и Великая Отечественная война. На восьмой день Великой Отечественной войны, 30 июня 1941 г., И.В. Сталин занял должность Председателя созданного в этот день Государственного Комитета обороны (ГКО), которую исполнял до 4 сентября 1945 г. С 19 июля он совмещал эту должность с должностями наркома обороны, министра Вооруженных сил СССР и (с 8 августа 1941 г. до сентября 1945 г.) Верховного Главнокомандующего всеми Вооруженными силами СССР. 27 июня 1945 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР Сталину было присвоено вновь учрежденное звание Генералиссимуса Советского Союза. Сегодня нет оснований вслед за Н.С. Хрущевым утверждать, что Сталин плохо разбирался в военных вопросах и «руководил военными действиями по глобусу». Сталин, возглавив войну с фашистскими захватчиками, руководил этой войной и довел ее до победного конца. Его личный вклад в Победу несомненен. Тем не менее в оценках вклада генералиссимуса в победу до сих пор присутствуют два противоположных взгляда. Часть историков и публицистов в основном старшего поколения придерживаются, по существу, сталинских оценок войны и продолжают говорить о Сталине как о гениальном полководце и его решающем вкладе в победу. Они вопреки фактам стремятся завуалировать катастрофические ошибки Сталина в первые месяцы войны, не дают внятного ответа на вопрос, как могло случиться, что нападение фашистской Германии оказалось столь неожиданным для советского руководства и лично для И.В. Сталина? Поэтому не случайно с началом 90-х гг., опираясь на значительный массив новых материалов из секретных фондов российских архивов, ряд историков развернули критику Сталина как основного виновника катастрофического начала войны с Германией. Слишком дорогой ценой была завоевана Великая победа над фашизмом, и размеры этой цены связаны не только с особенностями советской системы и другими объективными обстоятельствами, но и очевидными просчетами и ошибками Сталина в течение 22 месяцев после подписания пакта о ненападении с гитлеровской Германией. По данным Генштаба, только за три недели боев Красная Армия потеряла почти 850 тыс. человек до 6 тыс. танков, около 3,5 тыс. самолетов., Что касается противника, то его потери за этот же период были почти на порядок меньшими: 100 тыс. солдат и офицеров, 1700 танков и 950 самолетов. Всего за 1941 год Вооруженные силы СССР лишились 4,5 млн человек, т. е. трети того, что потерял СССР за все годы войны. Иными словами, в первые месяцы войны перестала существовать та армия, которую Сталин два десятилетия готовил к войне, ради создания и укрепления которой проводился курс на сверхиндустриализацию и ликвидацию крестьянства в ходе коллективизации, ради которой держали в постоянном напряжении все население громадной страны.
К концу ноября 1941 г. Германия оккупировала территорию, где проживало 45 % советского населения и производилось 60 % советского угля, железа стали и алюминия. Наступление германских армий продолжалось. Первый ощутимый удар по немецкой военной машине был нанесен только в начале декабря, когда Красная Армия перешла в контрнаступление у ворот Москвы.
Процесс переоценки военно-исторических проблем кануна войны зашел уже достаточно далеко, когда публикация книг бывшего советского гражданина В. Суворова (В.Б. Резуна) «Ледокол» и «День М», написанных в жанре исторической публицистики, вызвала новую волну дискуссии отечественных историков. Некоторые отечественные историки согласились, правда и с определенными оговорками с версией Резуна, согласно которой задуманные Сталиным наступательная война против Германии, а затем и «освободительный поход» в Европу были частью его многолетнего глобального плана продолжения мировой социалистической революции.
Дальнейшей переоценке военно-исторических проблем кануна войны и действительной роли в них Сталина мешает то обстоятельство, что в силу недоступности многих важных источников все авторы вынуждены строить свои версии главным образом на уже известных официальных идеологических и пропагандистских материалах. В конечном итоге для исследований войны эта дискуссия оказалась полезной. Прежде всего она показала недостаточную обоснованность традиционной версии об исключительно оборонительных намерениях Сталина. Не случайно с середины 1990-х гг. в центре дискуссии оказался новый концептуальный подход, выдвинутый историками М.И. Мельтюховым и В.А. Невежиным, согласно которому Сталин с мая 1941 г., считая неизбежным военное столкновение с гитлеровской Германией, не исключал нанесения упреждающего удара Красной Армии по вермахту. Сегодня очевидно, что маховик войны раскручивали с обеих сторон. Вторая мировая война явилась прямым следствием Первой. Версальско-Вашингтонская система изначально несла в себе семена раздора между победителями и побежденными в Первой мировой войне. В Европе перекройка границ, продиктованная Версальским договором и решениями Парижской мирной конференции, произошла в первую очередь за счет Германии и России, побуждая последних к пересмотру несправедливых соглашений. Получив неограниченную власть, Сталин получил в наследство и прежние державные претензии, прежние внешнеполитические цели, стремление вернуть все, что Россия приобретала веками страданий и подвигов. Таким образом, новые властители страны не были чужды чувства геополитического реванша.
Причины Второй мировой войны также не могут быть отделены от сущности тоталитарных режимов Германии, Италии, СССР, руководствовавшихся в своей политике идеологией насильственного изменения мира. Основной движущей силой всех дипломатических акций Гитлера в преддверии войны служили грубо окрашенные в расистские и антисемитские тона германский шовинизм, программный антикоммунизм, навязчивая идея борьбы против «еврейского большевизма». Запугивая Запад раздутой до предела «большевистской опасностью», Гитлер призывал принципиально враждебные ему своей буржуазной демократией западные державы к созданию единого идеологического и военного фронта против СССР. В то же время есть немало свидетельств того, что Гитлер вполне предметно обдумывал нападение на СССР еще с марта 1940 г., т. е еще до начала французской кампании. Он ставил вполне прагматичную и конкретную цель — в непродолжительной кампании разгромить Россию как «последнюю английскую шпагу на европейском континенте», чтобы с помощью продовольственных и материальных ресурсов СССР успеть сокрушить неприступный Альбион еще до вступления в войну американских вооруженных сил.
В свою очередь для Сталина интересы «дела социализма» были важнее интересов сохранения всеобщего мира. Именно общность геополитических интересов явилась той силой, которая неумолимо сводила друг с другом давних врагов — Сталина и Гитлера. Западные демократии, сами того не осознавая, испытывали судьбу, полагаясь на непримиримость идеологического конфликта между Сталиным и Гитлером. Они рисковали, поддразнивая Сталина пактом с Францией, не предусматривающим военное сотрудничество, отстраняя Советский Союз от участия в Мюнхенской конференции, а затем в весьма двусмысленной форме вступая с советским лидером в военные переговоры уже тогда, когда заключение им пакта с Гитлером становится необратимым делом.
Одной из наиболее сложных проблем является оценка советско-германского пакта от 23 августа 1939 г. Одни исследователи утверждают, что Сталин, заключив пакт, выбрал единственно правильный путь, расколов антисоветский фронт, другие обвиняют его в предательстве западных демократий и развязывании рук Гитлеру. Наконец, третьи делают акцент на стремлении советского руководства к дальнейшему революционному переделу мира. К сожалению, доступный для исследователей круг источников не дает исчерпывающих аргументов ни для одной из названных точек зрения.
Сталин начал нагнетать военный психоз уже со второй половины 20-х гг. В центре его политики стояла задача укрепления Красной Армии, совершенствования ее мобилизационной готовности. Цели укрепления военной мощи страны Сталин подчинил и индустриализацию и коллективизацию, хотя в те годы стране реально никто не угрожал. Сталин активно поддержал доктрину революционной наступательной войны, разработанную в 20-е гг. М.В. Фрунзе. Сам вождь в эти годы много писал и говорил о необходимости превращения Красной Армии в «оплот освобождения рабочих капиталистических стран от ига буржуазии». Для Сталина предстоящая война отвечала идее «мировой революции». При определении ее характера, отечественная военно-теоретическая мысль целиком полагалась на марксистскую доктрину, согласно которой источник войн лежит в основе самой природы капитализма, и пока он будет существовать, будет сохраняться угроза нападения на СССР. В эти годы Сталин и его окружение уделял особое внимание решению военных вопросов. Это логически вытекало из политических установок на построение социализма в одной отдельно взятой стране, с одной стороны, а с другой (учитывая уроки интервенции и Гражданской войны) — из опасения нового нападения на советскую страну. Исходя из этого, принимались меры по укреплению обороны государства, реконструкции Вооруженных сил, а также по развитию военного искусства. В 1938 г. доля военных расходов в бюджете страны составляла 20 %, а спустя два года уже 52 %. В 30-е гг. ориентация на революционно-классовую сущность будущей войны приобрела еще более выраженный характер. Советские военные теоретики считали, что в этой войне двух «исключающих друг друга общественно-политических и экономических систем» победу одержит Советский Союз. Эта убежденность основывалась на том, что только СССР является государством с передовым общественным строем, пользующимся поддержкой трудящихся всего мира. Сталин, постоянно говоря о приближении новой войны на ХVII съезде ВКП(б) в 1934 г., предрекал возможному противнику сплошной фронт гражданской войны внутри страны: «Буржуазия может не сомневаться, что многочисленные друзья рабочего класса СССР в Европе и Азии постараются ударить в тыл своим угнетателям, которые затеяли преступную войну против отечества рабочего класса всех стран». В октябре 1938 г. на совещании пропагандистов Сталин особо подчеркнул, что «Бывают случаи, когда большевики сами будут нападать, если война справедливая, если обстановка подходящая, если условия благоприятствуют… То, что мы сейчас кричим об обороне, — это вуаль, вуаль». Это был явный поворот от романтических идеалов мировой революции в духе Зиновьева к революционно-гегемонистским устремлениям, основанным на моще и силе Красной Армии и выгодных геополитических комбинациях. К этому времени Сталин приходит к убеждению, что в мирное время «большевистская партия (на Западе) не сможет захватить власть. Диктатура этой партии становится возможной только в результате большой войны». Вполне откровенно эту мысль выразил в июле 1940 г. В.М. Молотов в беседе с министром иностранных дел Литвы В. Креве-Мицкявичусом: «Гениальный Ленин не ошибался, уверяя нас, что Вторая мировая война позволит нам захватить власть во всей Европе, как Первая мировая война позволила захватить власть в России».
Вместе с тем кошмарным видением Сталина была коалиция из всех капиталистических стран, нападающих на СССР одновременно. В 1939 г. СССР оказался в окружении враждебных стран. Сталин считал, что очень многое в судьбе страны будет зависеть от того, удастся ли нам оттянуть войну с капиталистическим миром до того момента, пока капиталисты не передерутся между собой. (Чтобы обеспечить себе подобную перспективу, СССР и заключил Рапалльское соглашение с Германией в 1922 г. и Берлинский договор о нейтралитете в 1926 г., возобновленный в 1931 г. и содержащий четкое условие относительно неучастия в капиталистических войнах.) Не вызывает сомнения, что Сталин действительно стремился отсрочить вступление СССР в войну на возможно больший срок. Красная Армия, не оправившаяся от страшной чистки 1937–1938 гг., плохо сражалась в войне с Финляндией зимой 1939–1940 гг. Контраст с блестящей кампанией вермахта против Франции в мае — июне 1940 г. не прошел незамеченным ни в Берлине, ни в Москве. Сталину нужно было время, чтобы подготовить Красную Армию, реформируя ее структуру и создавая резервы. Для советской дипломатии вновь становится актуальной задача, высказанная Сталиным в 1927 г.: «Очень многое зависит от того, удастся ли нам оттянуть войну с капиталистическим миром до того момента, пока капиталисты не передерутся между собой». Однако, по мнению ряда историков, эта цель скорее второстепенная, сопутствующая. Понимая, что новая мировая война неизбежна, Сталин рассчитывал получить от нее выгоды, в ней не участвуя. Для этого прежде всего следовало обеспечить для СССР максимальную свободу в выборе союзников, а в конечном счете нейтралитет в случае конфликта между капиталистами. К июню 1939 г. для Сталина уже не было секретом существование немецкого плана нападения на Польшу (план «Вайс») осенью этого года, однако скорее всего Сталин в полной мере не осознавал характера и масштабов угрозы со стороны фашистской Германии, претендовавшей на мировое господство. Весной и летом 1939 г. политическое поле Европы представляло собой сильно запутанный клубок интересов различных стран: будущие участники мирового столкновения тайно и явно вели между собой переговоры с целью обезопасить собственную страну в случае начала войны. В этой обстановке для советского руководства существовала альтернатива: достичь договоренности с Лондоном и Парижем, которых поддерживали США, о взаимопомощи в случае начала войны, или договориться о том же с Берлином. Поскольку Сталин не видел принципиального различия между странами враждебного капиталистического лагеря, переговоры начались и с той и с другой стороной, причем вначале более активно с Францией и Англией о взаимных обязательствах в оказании помощи в случае агрессии в Европе против любой из договаривающихся сторон. Однако эти переговоры зашли в тупик. (Англия в это же время вела тайные переговоры с Германией с целью направить агрессию Гитлера против СССР.) В августе 1939 г. Сталин предложил Англии и Франции подписать военную конвенцию, предусматривающую совместные действия вооруженных сил трех государств в случае агрессии Германии. Правящие круги Англии и Франции как союзники Польши не содействовали решению вопроса о пропуске советских войск к германской границе и старались не брать на себя никаких конкретных военных обязательств. Неудача этих переговоров была фактически предрешена. Главная ее причина коренилась в глубоком недоверии западных лидеров к СССР, их желании держать СССР в резерве и «пригласить подать руку помощи при определенных обстоятельствах в наиболее удобной форме». Сталин в свою очередь также не мог преодолеть негативного отношения к своим идеологическим противникам. На переговорах и одна и другая сторона допустили крупные стратегические просчеты, не проявив должной гибкости, широты мышления, предвидения, недооценив агрессивные намерения фашистской Германии. В конечном счете именно нежелание Англии и Франции занять конструктивную позицию на переговорах с Москвой поставило крест на последней попытке создать единый антифашистский фронт государств Европы.