— Благодарение звездам, совершенно нет. Если бы я даже попытался, то завыл бы, как собака.
— Гм… Хорошо. Во всяком случае то, что мы называем нервными импульсами, является на самом деле всего лишь прогрессивной электронной неуравновешенностью, которая движется по нервам к мозгу, а потом от мозга назад вдоль нервов. Это вы понимаете?
— Да.
— Хорошо. Значит, в вас есть искра таланта. Пока этот импульс развивается в нервной клетке, он распространяется на большой скорости, поскольку нью-протейны практически находятся в контакте. Тем не менее, протяженность нервных клеток ограничена, а между каждой нервной клеткой имеется очень тонкая перегородка из нервной ткани. Другими словами, две соседние нервные клетки не соединены друг с другом самым непосредственным образом.
— И нервные импульсы, — сказал Энниус, — должны преодолевать барьер.
— Вот именно. Перегородка ослабляет силу импульса и замедляет скорость этой трансмиссии, согласно площади, ширине и так далее. Все это отражается и на мозге. А теперь, представьте себе, что могут быть найдены какие-то способы, которые ослабили бы диэлектрическую постоянную этой перегородки между клетками.
— Какую постоянную?
— Изоляцию силы перегородки. Вот все, что я имею в виду. Если мы ее уменьшим, то импульс уже легче перепрыгнет через провал. Вы сможете быстрее думать и запоминать.
— Тогда я вернусь к своему изначальному вопросу. Прибор работает?
— Я испробовал его действие на животных.
— И каковы результаты?
— Ну, большинство животных очень быстро погибли от денатурации мозгового протеина — иными словами, коагуляции, подобной переваренному яйцу.
Энниус сморщился.
— В этом непробиваемом хладнокровии науки есть что-то невыносимо жестокое. Как насчет тех, кто не умер?
— Прямых заключений делать нельзя, поскольку они не люди. Обстановка казалась благоприятной для них… Но мне нужны люди… Видите ли, суть в естественных электронных владениях индивидуального мозга. Каждый мозг чувствителен к микропотокам определенного типа. Дубликатов не бывает. Это как отпечатки пальцев, как рисунок сетчатки глаза. Собственно, они даже еще более индивидуальны. Лечение, насколько я понимаю, должно принять это во внимание, и, если я не ошибаюсь, большей денатурации это не дает… Но у меня нет людей, на которых я смог бы экспериментировать. Я приглашал добровольцев, но… — Он развел руками.
— Я, конечно, не виню их, старина, — сказал Энниус. — Но, говоря серьезно, что бы мы стали делать с аппаратом, если бы он на самом деле действовал превосходно?
Физик пожал плечами.
— Не мне отвечать на этот вопрос. Он, конечно, поступил бы в распоряжение Большого Совета.
— Вы не рассчитываете сделать изобретение достоянием Империи?
— Я? У меня нет к этому никаких возражений. Но такие вопросы может решать только Большой Совет.
— О, — нетерпеливо проговорил Энниус, — дьявол с вашим Большим Советом. Я не имел с ним раньше дел. Вы согласны поговорить с ними в надлежащее время?
— Но какое я могу иметь на них влияние?
— Вы могли бы сказать им, что если Земля могла произвести синапсифер, то это равносильно безопасности для них. И если прибор стал бы доступным для Галактики, то некоторые преграды относительно иммиграции на другие планеты могли бы быть устранены.
— Как?! — с сарказмом в голосе произнес Шент. — А риск эпидемии, а наши отличия, а наша нечеловечность?
— Вы могли, — спокойно продолжал Энниус, — быть переселены на другую планету даже массовым путем. Подумайте об этом.
Дверь отворилась, в комнату ворвалась молодая женщина, сразу же кинувшаяся к шкафу с фильмокнигами. Она нарушила напряженную атмосферу кабинета, как нарушает чопорность приборов вырвавшаяся на свободу пружинка. При виде незнакомца она слегка покраснела и повернулась, намереваясь уйти.
— Погоди, Пола, — поспешно окликнул ее Шент. — Господи, — сказал он Энниусу, — мне кажется, вы ни разу не встречались с моей дочерью. Пола, это лорд Энниус, Прокуратор Земли.
Прокуратор уже стоял. Он проделал это с такой непринужденностью, галантностью, что ее невольное намерение убежать сразу исчезло.
— Дорогая мисс Шент, — сказал он. — Вы — украшение Земли, на которое я просто не считал ее способной. Позвольте мне заметить, что вы, впрочем, явились бы украшением любого мира.
Он взял протянутую ему руку Полы. И как будто намеревался поцеловать ее — на манер приветствий прошлых поколений, однако, если такое намерение у него и было, то в жизнь оно не воплотилось.
Пола, слегка нахмурившись, сказала:
— Я просто ошеломлена вашей добротой, лорд, удивительной для простой земной девушки. Вы галантны и мужественны, если осмеливаетесь забыть об инфекции.
Шент кашлянул и прервал ее.
— Моя дочь, Прокуратор, завершает учебу в университете в Чике, и закрепление полученных ею знаний требует, чтобы она два дня в неделю проводила в моей лаборатории в качестве техника. Она компетентная девушка, и, хотя мои слова могут показаться отцовской гордостью, я думаю, что со временем она сможет занять мое место.
— Отец, — мягко проговорила Пола, — у меня есть важные новости для тебя. — Она колебалась.
— Мне уйти? — спокойно спросил Энниус.
— Нет-нет, — сказал Шент. — В чем дело, Пола?
Девушка ответила:
— У нас есть доброволец, отец.
Шент непонимающе уставился на нее. Вид у него был довольно глупый.
— Для синапсифера?
— Так он говорит.
— Что ж, — сказал Энниус, — я как будто принес вам удачу.
— Похоже, что так. — Шент повернулся к дочери. — Попроси его подождать. Отведи его в комнату, я скоро туда приду.
Он обернулся к Энниусу после ухода Полы.
— Вы извините меня, Прокуратор?
— Конечно. Сколько времени займет операция?
— Боюсь, что это вопрос нескольких часов. Хотите посмотреть?
— Не могу представить себе ничего более отвратительного, дорогой мой Шент. Я должен быть сегодня в Штат-хауз. Вы сообщите мне о результатах?
Шент казался довольным.
— Да, да, конечно.
— Хорошо… И обдумайте то, что я вам сказал насчет синапсифера. О вашей новой королевской дороге к знаниям.
Энниус вышел. Вряд ли он стал более спокойным по сравнению с тем состоянием, в каком он сюда вошел. Знания его не стали большими, а страхи не уменьшились.
Глава 5 Подневольный доброволец
Оставшись один, доктор Шент коснулся кнопки звонка, и в комнату поспешно вошел молодой техник. Халат его сверкал белизной, волосы были аккуратно зачесаны назад.
— Пола сказала вам…
— Да, доктор Шент. Я видел его через глазок. Без сомнения, это настоящий доброволец. Он абсолютно непохож на субъекта, посылаемого обычным способом.
— Как вы считаете, следует ли мне обратиться в Совет?
— Я просто не знаю, что вам ответить. Совет не одобрил никакой обычной коммуникации. Все, как вы знаете, должно быть записано на пленку. — Потом с энтузиазмом продолжал: — Предположим, я постараюсь от него избавиться. Я могу сказать ему, что нам нужен человек моложе тридцати лет. Этому же вполне может быть тридцать пять.
— Нет, нет. Лучше я сам посмотрю на него. — Разум Шента напоминал холодный водоворот. До сих пор он руководствовался им.
Информации как раз достаточно, чтобы отношения сохраняли видимость дружелюбия, не более того. А теперь — настоящий доброволец — и сразу после визита Энниуса. Была ли здесь связь? Сам Шент имел лишь смутное представление о тех гигантских невидимых силах, которые сейчас начали разгуливать во всех направлениях по неровной поверхности Земли. Но некоторым образом он знал достаточно, чтобы чувствовать себя на милости этих сил, и, конечно же, больше, чем об этом подозревал любой из Древних.
Но все же, что он может сделать, когда его жизнь подвергается двойной опасности?
Через несколько минут доктор Шент пристально и безнадежно рассматривал стоящего перед ним неуклюжего фермера. Тот мял в руках шляпу и старался смотреть в сторону. Конечно, подумал Шент, он еще не достиг сорока, но суровая жизнь на Земле оказала на него свое влияние. Человек этот с такой силой сжал руки, что побелели костяшки пальцев.
— Итак, мой дорогой сэр, — мягко проговорил Шент, — вы, насколько я понимаю, отказываетесь сообщить свое имя.
Арбен был само упрямство.
— Мне сказали, что добровольцам не станут задавать никаких вопросов.
— Гм… А есть ли что-нибудь такое, о чем бы вы хотели спросить? Или же вы предпочитаете немедленно приступить к делу?
— Я? Здесь? Сейчас? — И, явно испуганный панически, он продолжал: — Я не сам доброволец. Я ничего такого не сказал, чтобы вы так подумали.
— Конечно. Но я хотел бы знать, кто же тогда им является?
— Итак, мой дорогой сэр, — мягко проговорил Шент, — вы, насколько я понимаю, отказываетесь сообщить свое имя.
Арбен был само упрямство.
— Мне сказали, что добровольцам не станут задавать никаких вопросов.
— Гм… А есть ли что-нибудь такое, о чем бы вы хотели спросить? Или же вы предпочитаете немедленно приступить к делу?
— Я? Здесь? Сейчас? — И, явно испуганный панически, он продолжал: — Я не сам доброволец. Я ничего такого не сказал, чтобы вы так подумали.
— Конечно. Но я хотел бы знать, кто же тогда им является?
— Я должен…
— Значит, с вами есть другой человек?
— Некоторым образом, — осторожно ответил Арбен.
— Хорошо. А теперь расскажите нам только то, что вы сами считаете нужным. Все, что бы вы ни сказали, останется строго между нами, и мы поможем вам всем, чем только сможем. Согласны?
Фермер наклонил голову — рудиментарный жест, выражающий согласие.
— Спасибо вам. Дело вот в чем, сэр. У нас на ферме есть человек, дальний… э-э… родственник. Он помогает, понимаете…
Арбен с трудом глотнул, и Шент серьезно кивнул.
Арбен продолжал:
— Он очень старательный работник, очень хороший работник… У нас был сын, понимаете ли, но он умер… И моя добрая жена и я сам, видите ли, нуждались в помощи. Она у меня не слишком здоровая женщина — нам без него было бы трудно управляться. — Он почувствовал, что его история каким-то образом обращается в полную чепуху.
Но сутулый ученый согласно кивнул.
— И этот ваш родственник — тот, кого вы хотите подвергнуть лечению?
— Ну да. Я думал, что сказать, но вы простите меня, если мне потребуется на это некоторое время. Понимаете, у бедняги… не все в порядке с головой. — Он поспешно продолжал. — Он не болен, понимаете. С ним не происходит ничего такого, за что его нужно было бы удалить. Просто он медлительный. Понимаете, он не говорит.
— Не может говорить? — Шент, казалось, был удивлен.
— Э… он может. Просто ему это не нравится. Он не говорит хорошо.
Физик посмотрел на него с сомнением.
— И вы хотите, чтобы синапсифер исправил его дефект?
Арбен медленно кивнул.
— Если бы он знал немного больше, сэр, он бы смог выполнить ту работу, которую приходится выполнять моей жене.
— Он может умереть. Вам это понятно?
Арбен смотрел на него беспомощным взглядом.
Шент сказал:
— Мне нужно его согласие.
Фермер покачал головой, медленно и упрямо.
— Он не поймет. — Потом напористо, но почти шепотом: — Послушайте, сэр. Я уверен, что вы меня поймете. Вы не похожи на человека, который не знает, что такое тяжелая жизнь. Этот человек странен. Нет, тут вопрос не о шестидесяти, а в том, что будет, если в следующий донаус его сочтут слабоумным… и заберут его. Мы не хотим его терять, и поэтому мы привезли его сюда. Я потому хочу сохранить все это в тайне, что… что… — Взгляд Арбена метнулся к стене и вперился в нее с такой настойчивостью, как будто хотел разглядеть, не скрывается ли за ней нежелательный слушатель. — Ну, может быть, Древним не понравилось бы то, что я делаю. Может быть, попытка спасти такого человека посчиталась бы противной обычаям, но жизнь тяжела, сэр… И для нас это было бы безопасным. Вы ведь искали добровольцев?
— Понимаю. Где же ваш родственник?
Арбен сразу же воспользовался возможностью.
— В моем багаже, если только никто его не нашел. Он не смог бы позаботиться о себе, если бы кто-нибудь…
— Ну, будем надеяться, что он в безопасности. Сейчас с вами выйдем наружу и перегоним вашу машину в гараж нашего здания. Я позабочусь о том, чтобы никому, кроме нас и моих помощников, не было известно о его присутствии. И, уверяю вас, никаких затруднений у вас не будет.
Его рука самым дружелюбным образом опустилась на плечо Арбена, и тот спазматически улыбнулся. Он чувствовал себя так, будто узел веревки, затянутой у него на шее, ослаб.
Шент смотрел на полного лысоватого человека, лежащего на диване. Пациент был без видимых признаков понимания окружающего мира. Он дышал глубоко и ровно. Говорил неразборчиво, на вопросы не реагировал. Но все же физических признаков слабоумия у него не было. Рефлексы для старого человека были нормальными.
Он посмотрел на Арбена, который наблюдал за происходящим со всевозможным вниманием.
— Как бы вы отнеслись к костному анализу?
— Нет! — вскричал Арбен. Потом, уже спокойно, добавил: — Я не хочу ничего такого, что могло бы послужить идентификацией.
— Нам могло бы помочь — для его безопасности — если бы мы знали его возраст, — сказал Шент.
— Ему пятьдесят, — ответил Арбен.
Физик пожал плечами. Это не имело значения. Он вновь посмотрел на спящего. Когда его привели, наблюдаемый был, казалось, подавленным, растерянным и несчастным. Даже гипнопилюли не вызвали у него никаких подозрений. Он принял их — ответом была лишь вымученная спазматическая улыбка.
Техники уже вкатили последнюю из довольно объемистых частей, вместе составляющих синапсифер. От прикосновения к кнопке полированное стекло, вставленное в окна операционной, претерпело молекулярные изменения и сделалось непрозрачным. Единственным светом был белый поток, лившийся на пациента, находящегося в многосотеннослойном диамагнитном поле на операционном столе.
Арбен все еще сидел в темноте, ничего не понимающий, но крепко-накрепко решивший одним фактом своего присутствия каким-то образом предотвратить любой опасный трюк.
Физики не обращали на него никакого внимания. Электроды были укреплены на голове пациента. То была долгая работа. Прежде всего следовало тщательно изучить форму черепа и состав покрывающей его ткани. Шент мрачно улыбнулся. Ткань черепа не являлась надежным мерилом возраста, но в данном случае она говорила достаточно. Возраст человека превышал объявленные пятьдесят лет. Через некоторое время Шент перестал улыбаться и нахмурился. Бороздки мозга были какими-то странными… Не совсем…
На мгновение он был готов поклясться, что форма черепа была примитивной, но тогда… Но психика человека была субнормальная.
И, внезапно, в крайнем удивлении он воскликнул:
— Да я же не заметил! У этого человека волосы на лице! — Он повернулся к Арбену. — Он всегда был бородатым?
— Бородатым?
— Волосы на лице! Идите сюда! Неужели вы их не замечали?
— Да, сэр. — Арбен искал ответ. Он действительно заметил их утром, но потом забыл. — Он таким родился, — сказал он.
— Что ж, нужно их удалить. Вы ведь не хотите, чтобы он бродил по округе, как дикое животное, не так ли?
— Нет, сэр.
Волосы быстро исчезли под облаченными в перчатки руками техника.
Техник сказал:
— У него и на груди волосы, доктор Шент.
— Великая Галактика, — проговорил Шент, — позвольте, я взгляну! Да это просто ковер какой-то! Ладно, пусть так и останется. Сквозь рубашку их не будет видно, а я хочу, чтобы вы продолжали работу с электродами. Давайте провода сюда и сюда.
Протянулись тонкие пластиковые полоски.
Дюжина соединений, чувствующих сквозь кожу костный мозг, а в глубине нежные ткани и отголоски тех микропотоков, что волнами струятся в мозгу от клетки к клетке.
Они внимательно наблюдали за деликатными отклонениями стрелки амперметра, по мере того, как создавались и нарушались соединения. Крошечные отметчики плели свою нежную паутину на разграфленной бумаге, оставляя на ней след, состоящий из неровных пиков и обрывов.
Потом графики были сняты и размещены на светящемся стекле. Все наклонились над ними, перешептываясь.
Арбен слышал обрывки слов:
— … замечательная регулярность… посмотрите на высоту квантового пика… подумайте, что необходимо проанализировать… настолько ясно, что видно невооруженным взглядом…
А потом, как ему показалось, ужасно долго шла утомительная возня с синапсифером. Поворачивались ручки, записывались данные и снова включались различные электроприборы.
Потом Шент улыбнулся Арбену и сказал:
— Скоро все кончится.
Огромная машина надвигалась на спящего, подобно медленно движущемуся голодному животному. Четыре длинных провода протянулись к его конечностям, плоский черный кусок чего-то, похожего на твердую резину, был осторожно помещен на шею, а зажимы, идущие от плеч, удерживали его на месте и, наконец, подобно двум щупальцам, прикреплялись к бледной округлой голове так, чтобы каждый электрод заканчивался на виске.
Шент не спускал глаз с хронометра в правой руке. В левой он держал выключатель. Большой палец на его левой руке шевельнулся — и ничего не произошло. Даже обостренный слух Арбена не уловил никаких изменений в окружающем. Казалось, протекли часы, бывшие на самом деле тремя минутами. Большой палец Шента напрягся вновь.
Ассистент доктора наклонился над все еще спящим Шварцем, поднял голову и победно взглянул на Шента.