Мой вопрос, конечно же, ничуть не смутил Котяру. Ответ, скорее всего, был заготовлен заранее:
— Не мне вам объяснять, что этика психиатров и психотерапевтов в реальности несколько отличается от этики дантистов. Иногда ради пользы дела мы должны применять весьма радикальные методы лечения. Смирительную рубашку, медикаментозный шок, глубокий гипноз, электрические разряды, даже имитацию процесса собственного рождения. Это профессиональная кухня, и посторонним на ней делать нечего… Но только к нашему случаю данные примеры никакого отношения не имеют. Вы не пациент, а полноправный участник эксперимента. Испытатель, первопроходец, исследователь, сознательно рискующий своей жизнью. Отсюда и все неизбежные издержки. К сожалению, наука невозможна без жертв. Вы сами избрали такой способ существования, на что, кстати, имеются соответствующим образом оформленные документы.
Лично я про эти документы слышал впервые, но, учитывая количество самых разных бумаг, подписанных мною при поступлении в лечебницу, можно было предположить, что среди них в случае необходимости найдется и безупречно составленный договор с дьяволом.
Видя мое замешательство, Котяра продолжал:
— Других претензий, надеюсь, у вас не имеется?
— А как расценивать ваши слова относительно того, что официально я считаюсь покойником?
— С моей стороны это была всего лишь провокация. — Котяра развел руками. — Метод психологического давления. Часть инсценировки. На самом деле такой подлог практически невозможен. В случае смерти пациента мы должны информировать его родных. Хотите пригласить сюда свою мать или брата? Они подтвердят мои слова.
— Спасибо, не надо! — решительно отказался я. — Вопрос снят. Живу, и слава богу.
— И это вы называете жизнью! Ваша настоящая жизнь разворачивается совсем в иных измерениях. А это, — Котяра с ухмылкой ткнул пальцем в мое парализованное тело, — лишь временное прибежище. Ветхий эллинг, в котором иногда находит приют океанская яхта, большую часть года вольно странствующая по свету. Ну, признавайтесь, где вы побывали сегодня?
— По-моему, это была Древняя Скандинавия. Узкие заливы, скалистые берега, сосновый лес. Селедка на завтрак и обед. Мечи и секиры. Парусные лодки с высоко задранными носами. Постоянное упоминание имени Одина.
— Вот, оказывается, куда судьба занесла вашего предка. И кто же он? Мужчина, женщина?
— Отщепенец, презревший все тамошние законы. Неистовый воин и вдохновенный скальд. Насильник. Грабитель. Неутомимый скиталец. Алчный хищник и в то же время человек широкой души.
— Вы сочувствовали ему?
— До некоторой степени.
— Пытались овладеть его сознанием?
— Всего пару раз… Честно сказать, не до этого было. Уж очень стремительно разворачивались события. Любая оплошность грозила ему смертью. В конце концов так оно и случилось…
— Как долго вы там находились?
— С рассвета и примерно до полудня. Часов пять-шесть. А сколько времени прошло здесь?
— Меньше трех минут.
— Что бы это значило?
— Время в ментальном пространстве и время здесь — разные веши. Наверное, вы научились пользоваться этим обстоятельством. Даже помимо собственной воли. Вскоре за один здешний миг вы сможете прожить там целую жизнь.
— Занятная перспектива. Хотя, если говорить честно, оценить ее по достоинству я пока не могу. Не готов.
— Речь идет о практическом бессмертии. Причем о бессмертии духа, не обремененного дряхлеющим телом.
— По-вашему, дух не подвержен дряхлению?
— Хотелось бы в это верить. Большинство людей к старости глупеют, но это связано с процессами деградации мозговой ткани. А ваш дух, ваше сознание будут перемещаться из одного полноценного мозга в другой, попутно впитывая в себя самый разный жизненный опыт, самые разные впечатления… Впрочем, все это пока относится к области прогнозов. — Пыл его вдруг угас. — А что получится на самом деле — увидим. Дел впереди невпроворот. Главное, чтобы вы научились уходить в ментальное пространство по собственной воле, без всякой посторонней стимуляции.
— Мне бы самому этого хотелось, — признался я. — Да что-то не получается.
— Но, будучи, так сказать, вне пределов этого мира, — он покосился на вентиляционное отверстие, словно вход в ментальное пространство находился именно там, — вы покидаете свою телесную оболочку без всяких проблем. Не так ли?
— Чаще всего мне просто деваться некуда. Я покидаю гибнущую телесную оболочку, как это было сегодня.
— Прикажете убивать вас перед каждым очередным путешествием? — Котяра невесело улыбнулся.
— Нет, второй раз этот номер не пройдет, — заверил я его. — Не запугаете.
— Придется придумать что-нибудь свеженькое.
— Вы-то, конечно, придумаете! Исходя из опыта инквизиции и гестапо. — И тут меня осенило. — А что, если попробовать боль? Я, между прочим, боли боюсь больше, чем смерти. Вот и сбегу от нее куда подальше.
— Мысль дельная. — Котяра окинул меня взглядом, который можно было охарактеризовать как удивленно-уважительный. — В плане умственном, мой друг, вы, безусловно, прогрессируете. Хотя вроде бы учиться не у кого. Все ваши предки не ахти какие мудрецы.
— Жизнь учит, профессор, — сообщил я жизнерадостно. — Да и от вас ума понемногу набираюсь.
— Спасибо на добром слове. Кстати, рассказ о ваших последних похождениях необходимо задокументировать. Когда это лучше сделать?
— Лучше всего — прямо сейчас. А то вдруг забуду что-нибудь важное.
— Отдохнуть, стало быть, не желаете.
— Я не устал. Все происходило как в кино. Успевай только глазами зыркать. Правда, когда наша общая с предком голова развалилась от удара меча на две части, ощущение было не из приятных.
— Тогда приступайте. — Он вложил в мою правую руку диктофон. — Постарайтесь ничего не пропустить. Побольше деталей, имен, географических названий, если таковые упоминались. А я, чтобы не мешать вам, удалюсь.
Выглядел Котяра очень утомленным. Куда более утомленным, чем я (это если судить по моим внутренним ощущениям). Но с ним-то, положим, все понятно. Как-никак глубокая ночь на дворе. Всем нормальным людям давно пора отдыхать. А вот откуда во мне столько прыти? Умей я владеть своим телом — наверное, пустился бы сейчас в пляс. Неужели мне передалась жизненная энергия пращура, сгинувшего тысячу лет назад?
Целых два дня я был предоставлен самому себе, и в конце концов это стало надоедать. Похоже, что слова Котяры сбывались. Я ощущал себя если и не океанской яхтой, запертой в эллинге, то, по крайней мере, застоявшимся конем. Тяга к странствиям в ментальном пространстве оказалась столь же прилипчивой, как и пристрастие к наркотикам.
Каждую ночь я пытался покинуть этот мир, но всякий раз безуспешно. Психологическая установка на суицид, в свое время толкнувшая меня на эту скользкую дорожку, исчезла окончательно, а серьезную боль себе я причинить не мог.
К тому же расстроился сон. За кошмары, регулярно посещавшие меня, нужно было благодарить предков. То я вновь насиловал дочерей Торкиля Длиннобородого, то маршировал по промерзшему плацу, освещаемому только луной да огромными кострами, то тонул в ржавом комарином болоте.
Дабы хоть как-то отвлечься, я пытался припомнить все, что мне было известно о природе времени, и даже строил на этот счет свои собственные теории, в которых скупые крохи научных фактов приправлялись обильным гарниром мистики и пряным соусом фантазий.
На третий день, сразу после завтрака, меня навестил профессор Мордасов. Как человек воспитанный, он минут пять рассуждал о вещах отвлеченных, а к делу приступил лишь после того, как похвалил меня за цветущий вид (что было несомненным преувеличением), и заглазно пожурил Котяру за чрезмерно жесткую методику экспериментов (что совпадало с моим собственным мнением).
Затем Мордасов извлек из портфеля стопку листов, содержавших распечатку моего последнего устного сообщения. Чуть ли не каждая вторая фраза была подчеркнута фломастером — местами красным, а местами синим. Поля, вперемежку с восклицательными и вопросительными знаками, испещряли какие-то похожие на тайнопись закорючки. Не хватало только краткой резолюции в левом верхнем углу — чего-то вроде «К исполнению» или «Категорически отказать».
Короче, над текстом кто-то усердно поработал.
— Я не знаток Средневековой Скандинавии, — словно угадав мои мысли, произнес Мордасов, — а потому передал ваш доклад на экспертизу компетентным специалистам. Естественно, с некоторыми купюрами и без указания источника получения информации. Сразу отмечу, что ваша история выглядит вполне правдоподобно, хотя и не содержит никаких принципиально новых сведений. Рецензент даже счел уместным заметить, что она выглядит как ловкая компиляция норвежских саг. Если что и придает ей убедительность, то не внешняя достоверность общих мест, а отдельные несоответствия с традиционной точкой зрения. Так, например, весьма сомнительно, что в те времена скандинавы держали у себя домашних кошек.
— Эгель Змеиное Жало много странствовал и мог видеть кошек в других странах, — возразил я. — Тем более что кошка упоминается в моем рассказе не как конкретный объект, а как ассоциация, случайно возникшая в моей памяти.
— Вполне вероятно. Но таких несообразностей довольно много. Компилятор, а тем более мистификатор этого себе не позволил бы. Как известно, многие литературные фальшивки выглядят гораздо убедительнее подлинных произведений соответствующей эпохи… Подробный анализ текста вас вряд ли заинтересует. Лично у меня нет причин сомневаться в достоверности описанных событий. Важно другое — сумели ли вы оставить в прошлом какой-нибудь памятный знак.
— Я упомянул об этой попытке.
— Разве… — Мордасов стал бегло просматривать текст. — Наверное, этот эпизод изъял профессор Котяра. Придется повторить его для меня.
— Незадолго до начала схватки я велел кузнецу поставить новые клейма на все наше оружие. Однако он вскоре погиб прямо у меня на глазах.
— Так-с… — Мордасов сразу помрачнел. — Жаль, что у нас ничего не вышло… А как должны были выглядеть эти клейма?
— Мои инициалы и год рождения. В современном летоисчислении, естественно.
— Незамысловато, но, в общем-то, узнаваемо. Что же, подождем до следующего раза.
И тогда я начал излагать ему мысли, занимавшие меня все эти последние двое суток:
— Профессор, давайте вспомним теорию, в равной мере удовлетворяющую и вас, и моего лечащего врача, то есть гражданина Котяру. Благодаря редчайшему стечению обстоятельств, главное из которых — засевший в моей башке гвоздь, я получил возможность вселяться в телесную оболочку предков и даже как-то влиять на их поступки. Антонида Мороз зарезала изнасиловавшего ее красноармейца только благодаря моему чуткому руководству. Я сорвал уже почти удавшееся покушение на императрицу Анну Иоанновну. Это я погубил Эгеля Змеиное Жало, который мог бы совершить еще немало кровавых подвигов. Но на реальном ходе истории это никоим образом не отразилось. Почему? Подобный феномен можно объяснить по-разному. Но лично я склоняюсь к следующей версии… Хотите ее выслушать?
— Почему бы и нет.
— Все события, случившиеся на земле со времен Адама и до наших дней, намертво зафиксированы в структуре мироздания, истинное устройство которого нам пока неизвестно. Текучая вода превратилась в камень. Изменить что-нибудь в прошлом нельзя. Следовательно, все, что я содеял и еще успею содеять в минувших веках, тоже является непреложным фактом истории. Еще не родившись, я подставил Эгеля под меч Сурта Острозубого и помешал Ваське Лодыреву убить императрицу. Это касается и моих грядущих путешествий в ментальное пространство. В прошлом они уже совершились. И если бы я пожелал оставить
где— то метки, понятные моим современникам, то давно бы сделал это. Какой вывод напрашивается?
— Вывод такой, что нам следует немедленно приступить к поиску этих самых меток. — В сообразительности Мордасову нельзя было отказать. — Вопрос лишь в том, имеет ли ваша версия под собой хоть какую-то реальную основу. Честно сказать, я в этом сильно сомневаюсь.
— А я думал, что наука как раз и занимается проверкой самых сумасшедших версий. Или истории это не касается?
— Почему же… Если бы сейчас, к примеру, были найдены архивы Карфагена, взгляд на античную историю мог коренным образом измениться. Мы не догматики. Но свойствами пространства-времени занимаются совсем другие науки.
— Тогда вам придется поверить мне на слово. И посвятить себя поиску пресловутых памятных знаков. В конце концов, это была ваша идея. Если профессору Котяре суждено стать новым Фрейдом, то вам уготованы лавры второго Шлимана.
— Тогда какую роль вы оставляете себе? Христа или Будды?
— Принципиального значения это не имеет. Все бессмертные создания в чем-то похожи друг на друга. Но не будем отвлекаться. Ищите мою метку. Ищите во всех временах и у всех народов, поскольку неизвестно, куда в следующий раз занесут меня родственные связи. Ищите не только на оружии, но и на других подходящих для этого дела предметах. На древних монетах, на клинописных табличках, на стенах могильников и храмов, на менгирах, на гербах, на геральдических знаках, на почтовых штемпелях, в кабалистических текстах, на костях давно вымерших животных.
— Думаете, что это легко? — Увы, но интеллект Мордасова не шел ни в какое сравнение с его решительностью.
— Конечно, не легко! Но ведь сейчас не девятнадцатый век. В вашем распоряжении мировая информационная сеть. Каждый музей, каждое археологическое общество, наверное, имеют свой собственный сайт. Где-то должны храниться сведения о всех нерасшифрованных текстах и загадочных пиктограммах. Кроме того, у истории есть немало вспомогательных дисциплин. Не так ли?
— Да, — кивнул он, — нумизматика, геральдика, палеография, сфрагистика…
— А что такое сфрагистика?
— Наука, изучающая древние печати.
— Пройдитесь и по этим сайтам. Свяжитесь с зарубежными коллегами. Наверное, это будет стоить немалых денег, но ради такого случая не грех и раскошелиться. Зато в результате вы можете получить неоспоримые доказательства пребывания моей души в минувших временах.
— Попробовать-то можно, — неуверенно произнес Мордасов. — А как точно выглядит ваш знак? Нарисуйте его здесь.
Он протянул мне последний из листков, заполненный текстом лишь на одну треть.
Я тщательно вывел на бумаге — О. Н. 1977 г. — и долго всматривался в надпись, стараясь навсегда запечатлеть ее в памяти. Кто знает, в каких условиях и на каком материале мне придется изображать этот знак в следующий раз…
Мордасов ушел и как в воду канул. Потянулись унылые дни, перемежающиеся беспокойными ночами. Котяра несколько раз заглядывал ко мне. Но все как-то мимоходом. На вопросы о предполагаемых сроках следующего путешествия в ментальное пространство он отвечал уклончиво — дескать, сначала надо самым тщательным образом изучить уже имеющиеся данные, а уж потом двигать дальше. Главным его аргументом являлись банальные пословицы типа «Не спеши начинать, а спеши кончить» или «Сделаешь наспех, получится на смех».
Знал ли он о моем последнем разговоре с Мордасовым и наших совместных планах? Скорее всего знал. Недаром ведь в клинике говорили, что без ведома Котяры и клизма не опорожнится. Знал, а потому и тянул время, ожидая результата.
Уже и не помню, в какой именно день оба они заявились ко мне, но после трагического визита в Древнюю Скандинавию прошло не меньше полумесяца.
Котяра весь просто сиял и при себе имел откупоренную бутылку шампанского. Мордасов, наоборот, выглядел, как гусыня, внезапно снесшая страусиное яйцо.
Все, что еще было способно затрепетать в моем теле, затрепетало!
— Неужели получилось? — вымолвил я прежде, чем гости успели поздороваться.
— Полный порядок! — Котяра отсалютовал бутылкой, из который тут же хлынула пена. — Поздравляю!
— Значит, я вновь могу отправиться в ментальное пространство?
— Хоть завтра! Нам удалось раздобыть такой козырь, что никто из недоброжелателей даже пикнуть не посмеет. Теперь от спонсоров отбоя не будет. Денежки потекут рекой.
— Еще раз попрошу вас не торопиться! — Мордасов скривился, как от изжоги. — Все выглядит несколько иначе, чем вы себе представляете. Пока о нашей находке даже заикаться нельзя. Нездоровая сенсация неизбежно погубит начатое дело.
Котяра, похоже, придерживался другой точки зрения, но возразить не успел. А помешал ему я, почти взмолившись:
— Да хоть объясните мне, что случилось! В прошлых веках отыскалась моя метка?
— Предположительно, — буркнул Мордасов.
— Почему это предположительно! — Котяра от избытка чувств даже слегка плеснул на приятеля шампанским. — Все точно, как в палате мер и весов.
— И до каких же, интересно, времен я добрался на сей раз?
— Речь идет примерно о тринадцатом веке, — ответил Мордасов. — До нашей эры.
— Почти три с половиной тысячи лет! Ничего себе! А куда меня занесло в смысле географическом? — продолжал выспрашивать я. — Далеко?
— Довольно далеко. Но лучше я расскажу все по порядку.
— Я только этого и жду!
— К сожалению, поиск в Интернете на первых порах ничего не дал. — Мордасов присел у меня в ногах и снял очки, которые, возможно, мешали ему сосредоточиться. — Тогда знающие люди посоветовали мне посмотреть сайты, закрытые для свободного посещения. Дабы получить к ним доступ, пришлось обращаться
за помощью к кое-каким авторитетным лицам…
Котяра при этом подмигнул мне и ткнул себя горлышком бутылки в грудь.
— Надо признаться, что я узнал для себя очень много нового, — продолжал Мордасов, покосившись на приятеля. — В главном управлении МВД по борьбе с хищениями, например, есть подробнейшая картотека на все клады, зарытые на территории страны, включая могилу Чингисхана и библиотеку Ивана Грозного.